Через пропасть в два прыжка

— Вы уже приехали? — долговязый врач нервно теребил бородку, поглядывая то на оперативников, то на стол, где лежал теперь уже безучастный ко всему происходившему тот, кто раньше был Тушковым. — Ждем вас. Можно начинать?

— Да. Можно сесть? — спросил Вашко, указывая на табуретку у стены.

Врач кивнул и, тотчас забыв об их присутствии, начал отдавать распоряжения помощникам.

Сбоку от Вашко за пишущей машинкой расположилась машинистка, которую Иосиф Петрович окрестил для себя «интересная дивчина», и по-другому уже величать ее не собирался. Он плохо соображал, не вслушивался в то, что диктовали ей, медицинские термины не вызывали особого интереса. Лапочкин, наоборот, как мог, приблизился к столу и из-за спины медиков с интересом наблюдал за происходящим.

Время летело и Вашко его не замечал. Могло показаться, что прошло совсем немного времени, но часы отчего-то показывали гораздо больше — стало быть, они находились здесь никак не меньше двух часов.

— Мариночка, отчеркните последнюю строчку и напишите «Заключение», — долетел от стола голос врача.

«Интересная дивчина» отозвалась стрекотом машинки. Вашко обратился в слух, но понял немного — опять латынь, опять невнятный говорок от стола. Минутная стрелка совершила еще четверть оборота на циферблате, и все столпились у рукомойников, удирая с рук резиновые перчатки. Лапочкин от стола не отошел, а словно бы вглядывался в восковое, заострившееся лицо покойника, будто пытался выведать некую тайну. Смерть сгладила черты, стерла бессмысленность взгляда, внесла в облик спокойствие и умиротворение.

— Извините, а что это такое? — раздался от стола все такой же спокойный и заинтересованный голос Евгения. Врач нехотя обернулся в сторону стола, продолжая намыливать руки:

— Вас интересуют эти точки на ноге? Чуть выше щиколоток? Они внесены в протокол, но происхождение их неизвестно. Скорее всего, прижизненные царапины — механизм обычен: гвоздь, шипы на кустах. Насколько мне известно, он мог побывать за последние дни во многих местах?

— Причины смерти? — поставил вопрос ребром Вашко, вставая с осточертевшего жесткого табурета.

— Пока сказать трудно. Похоже, сотрясение мозга. То есть та самая первая травма. Хотя… Будем думать! Внутренние органы в норме. Аномальных изменений нет. Разве, что легкие? Есть незначительный отек. Отчего? Пока не знаю, — он покачал головой, — сомневаюсь, чтобы это было основной причиной.

— А что с головой?

— Видимых изменений нет. Небольшое кровоизлияние. Но, не думаю. И болезней нет! Все вполне характерно для его возраста. В общем, трудный случай.

— А точки? — опять спросил Лапочкин. — Смотрите: они запеклись багровыми корочками… Видите? И синеватые круги…

Врач нехотя приблизился к столу и посмотрел на левую ногу трупа. — Мда-а-а… Если настаиваете, то можно сделать вытяжку, но, поверьте, это скорее всего ничего не даст. Как у вас говорится? «Ложный ход»? Царапины как царапины, и не более того. Вот причины отека легких, — он погрозил Лапоч-кину пальцем, — это серьезно. Более чем! Подобный механизм может возникнуть при асфиксии, удушении, но никаких следов на шее нет.

— А если подушка? Кляп? Кусок тряпки? — Лапочкин проявлял удивительную настойчивость.

— Может быть, может быть… — с сомнением произнес врач. — Образцы мы изъяли — через некоторое время сообщим выводы. Хотя… — его сомнениям не было предела. — Все это странно — дело шло к физическому выздоровлению. Психическое — вопрос более сложный.

— Можно ознакомиться с его лечебной картой? — Вашко подошел вплотную к врачу. — Вы не допускаете, доктор, что ошибка кроется в какой-нибудь ерунде, например, укол сделан небрежно или ввели не то лекарство?

— Исключено! — сарказму врача не было предела, улыбались и остальные медики. — Мы сохранили не только записи, но и все ампулы. Они расписаны по датам и опечатаны. Заключение от нейтральных экспертов, если возникнет необходимость, можете получить по соответствующему запросу.

Дождь по-прежнему сыпал с небес нудную водяную взвесь. Вашко, по привычке, закинув голову, долго смотрел в ночное небо, стараясь отдышаться. Ему хотелось выдавить из легких густой запах формалина. Темные, еле заметные, похожие на поганки облака медленно перемещались, смешиваясь и сталкиваясь с такой же серо-синей гадостью.

— Может, перекусим? — голос Лапочкина раздался совсем рядом. — Еще неизвестно, сколько придется просидеть с дедулей…

Вашко вспомнил про оставленного в управлении старика и поежился — он для него был не намного приятнее сыпавших водяные споры облаков-поганок. Есть не хотелось, но вот выпить сейчас было бы очень кстати. В кафешке, куда его затащил Лапочкин, царил полумрак и играла музыка. Евгения здесь знали и не только сразу пустили, но и сразу обслужили. Вашко безучастно смотрел, как Евгений что-то заказывал полнотелому официанту, не заглядывая в меню, видел, как тот с пониманием кивал.

— Закажи грамм сто чего-нибудь крепкого.

Янтарная крепость коньяка обожгла нёбо и как будто прогнала ненавистный формалин.

— Чего заказал из еды?

— Баранину в горшочках с красным перцем.

— Спасибо, сынок, — заметно повеселел Вашко. — Это как раз то, что нужно. Гадость, скажу я тебе, эти морги! А ты молодец — царапины узрел.

— Чего уж… Тоже мне эскулапы — режут и не видят. Не нравятся мне эти ссадины… — он взял вилку в руки. — Представьте себе — вот средних зубцов нет, а крайние остались. Как будто ими ткнули.

— А давность? Раньше-то их не было!

— То-то и оно. Заметили, они немножно затянулись кровавыми корочками, а вокруг синеватая припухлость?.. Да вы ешьте, ешьте. Баранину надо горячей есть!

Вашко разлил коньяк по рюмкам:

— Помянем! — коротко бросил он и, не чокаясь, залпом опрокинул рюмку.

…В Управлении от былого недомогания Вашко не осталось и следа. Более того, он готов был беседовать со старичком хоть до утра. Тот понуро сидел у дверей вашковского кабинета, теребя фалду пиджака.

— Прошу, — радушно распахнул дверь Вашко. — Располагайтесь. Мне кажется, у вас возникла потребность покаяться.

Старичок осторожно втянул острым носом воздух и подозрительно поглядел на Вашко:

— Хорошо живете…

— И вам нальем. — Вашко сделал знак Лапочкину. Тот открыл шкаф и извлек плоскую стеклянную флажку коньяка, хранимого «на всякий случай» — от случайной простуды или для приема неожиданно нагрянувших гостей.

— Время уже не рабочее, уважаемый Эль Петрович, и никто не запретит помянуть общего знакомого. Царствие ему небесное! — глаза Вашко уперлись в потолок. — Может, там ему будет лучше.

Бачко бережно взял рюмку и долго смотрел ее на просвет.

— Позвольте спросить, уважаемый, что с ним сталось?

— С кем? — переспросил Вашко.

— Ну, с нашим «общим знакомым»?

— Почил, папаша, как говорится, в бозе…

Старик ухмыльнулся и повел головой.

— Что генерал? Понравился? — поинтересовался Вашко.

— Общих знакомых, к сожалению, не обнаружил.

— Тогда придется продолжить беседу… Ну, будем живы! — Вашко отпил крохотный глоток, а старик залпом опрокинул рюмку и крякнул. Вашко подмигнул Лапочкину — все идет как заведено: не пройдет и десяти минут, как он разговорится.

— Лимончиком, лимончиком закусывайте, — предупредительно пододвинул лимон Лапочкин.

Щеки старика загорелись склеротическим румянцем, на устах заблуждала скользкая, то появляющаяся, то тающая улыбка и он приступил к воспоминаниям — о жалобах он не вспоминал и вообще ему все больше казалось, что вернулась молодость и он снова в родных стенах НКВД, и стало быть нечего таиться от друзей. Он почти в одиночку «уговорил» весь коньяк, и когда в начале одиннадцатого его решили отвезти домой, все никак не хотел выходить из машины, намереваясь вытащить из автомобиля провожающих с целью продолжить пиршество у него в гостях.

— Подведем итоги, — предложил Вашко сразу же, как только отъехали от дома, у подъезда которого, приплясывая, помахивал платочком Бачко. — Тушков тогда попал к нему по ложному навету в пособничестве кому-то и за что-то… Улик против него практически не было. Показаний он не дал. С Бачко сдружился. Все сыграло, да плюс к этому, за него, похоже, попросили из наркомата… Уважили!

— Дай амнистия, видать, подоспела.

— Ладно, старина, все это чепуха. Интересно другое — с дочкой-то у Тушкова неладно было.

— А фотография на телевизоре?

— Во! Главное! — Вашко сделал знак пальцем. — Он к ней всей душой, а она к нему нет.

— Ехать надо, Иосиф Петрович, — сказал Лапочкин. — В Одессе многое может проясниться.

— Завтра решим! — сказал, как отрезал, Вашко. — Спать хочу, сил нет. Давай решим завтра.