Через пропасть в два прыжка

— Мы проверили — там всего лишь ссадина, — счел необходимым пояснить врач. — Вообще, ни малейших телесных повреждений и такой поразительный результат.

— Он способен говорить? — взглянул на врача Вашко.

— Иван Дмитриевич знал несколько европейский языков, — заметил первым Виктор Петрович. — Причем, в совершенстве: немецкий, испанский и, конечно же, английский.

— Голосовой аппарат не претерпел патологических изменений, способен извлекать звуки, — степенно произнес врач, — но… как говорится, иметь возможность и говорить, для нашего пациента понятие разные. Ведь можно иному больному вылечить порезы на пальцах, удалить занозы, но если он не умел играть на пианино, врач ему в этом не поможет.

— Он же умел говорить! — аналогия была явно неудачна. — И он единственный, кто знает, что с ним произошло, — возразил Вашко.

В этот самый момент больной резко дернул шеей, лицо скривила гримаса боли, а из горла с трудом вырвались нечленораздельные звуки… Вашко, как и остальные присутствующие, вздрогнул и целиком обратился в слух. Но кроме хрипа, некого подобия мычания, пожалуй, ничего разобрать было нельзя.

— Кажется, начинается приступ, — врач метнулся к двери. Тотчас появилась медсестра со шприцом в руке.

— Родственников известили? — спросил Вашко.

— Пока нет, — ответил Виктор Петрович. — Тут несколько причин. Об одной из них я уже говорил. Что же касается поиска других родственников, то кадровики пришли в некоторое замешательство — в их документах числится лишь старый адрес Ивана Дмитриевича. А он два или три раза менял квартиры. Причем, как это обычно случается, изменений в анкету не вносил. Более того — в автобиографии числится давно умершая жена и дочка, в то время еще ученица школы, на месте которой нынче расположен Калининский проспект.

— Неужели он ни с кем не был близок на работе? Кто-то был у него в гостях? Может, забегал по делам? Навещал во время болезни?

Виктор Петрович с сожалением посмотрел на подполковника милиции.

— Иван Дмитриевич, как оказалось, вел замкнутый образ жизни. Кроме того, мы стеснены в возможностях опросить наш персонал — я уже говорил вам, по какой причине. — Он бросил быстрый взгляд на врача, но тот сделал вид, что этот разговор его ни в коей мере не касается.

— Ав медкарте? — не сдавался Вашко.

— Перерегистрация намечена на октябрь, — виновато пробормотал врач. — Мы пытались позвонить его родственникам, но… по указанному в карточке адресу проживают совсем другие люди. Они тоже несколько раз совершали обмены квартир.

— М-да-а-а-а… — только и смог произнести Вашко. — Ну и порядок у вас! Есть человек, и нет человека. — Он посмотрел на лежащего на кровати и уже дремавшего больного. — Не нравится мне это.

— Врагов у него не было, — поспешил успокоить Вашко Виктор Петрович, будто оперуполномоченный мог по своей инициативе отказаться от этого дела. — Никаких сомнительных похождений, никаких пристрастий. И по работе ни малейших претензий — наоборот, хотели недавно выдвинуть на очередное поощрение. По результатам переговоров с фирмачами. Путевку для него приготовили в ГДР! Он же, по сути дела, нигде еще не был. Отнекивался — денег нет. Так выбили профсоюзную! А поди ж ты…

Вашко еще раз посмотрел на мирно посапывающего после укола человека, веки которого чуть подрагивали во сне, и первым вышел из комнаты. Задание ему не нравилось, и он подумывал о том, что бы такое сказать генералу, дабы открутиться. Но разговор с начальством закончился так, что уже к вечеру Вашко частенько приговаривал к месту и нет, вставляя при случае «мой сумасшедший». К кому он это относил, осталось загадкой.