Через пропасть в два прыжка

2. ШОРОХИ В НОЧИ

— Георгию Георгиевичу пламенный! — Вашко пожал руку криминалисту и выложил на стол сверток с одеждой, аккуратно запакованный в прозрачный пластиковый пакет. — Прости за запахи…

Тот положил сверток на стол и, предварительно расстелив бумагу, извлек то, что некогда было костюмом Тушкова.

— Мои ребята сейчас устанавливают «евойное» местожительство, — сразу же пояснил Вашко, — но полагаю, кое-что интересное найдем и мы.

— Труп? — без обиняков спросил криминалист, предупрежденный о приходе Вашко.

— Нет… — задумчиво произнес тот, закуривая. — Но и о себе рассказать может немногое… Вообще ничего не может! — поправился он.

— Пикантная, но довольно привычная история. — Криминалист надел резиновые перчатки и, подставив прозрачные кюветы, принялся молча выворачивать содержимое карманов — сыпалась какая-то шелуха, мусор, пыль.

Крепыш-криминалист нахлобучил на лоб толстые окуляры в массивной черной оправе и, не дыша, склонился над ванночками. Вашко, не удержавшись, приблизился к нему, пытаясь разглядеть нечто такое, что может пролить свет на произошедшее. В ушах Вашко еще звучали «напутственные» слова генерала: «Я уже думал над этим. Конечно, это дельце не по нашему ведомству, но… Если дело действительно связано с зарубежьем, обещаю — буду первым, кто снимет с тебя эту обузу. Но если история все же криминальная — извини, не отвертишься. Сам знаешь, откуда звонят».

— Он курил? — спросил криминалист.

— Сие для меня неизвестно.

— Похоже, что нет… Ни малейших признаков табачной крошки. А вот тут…

— Что тут? — поспешил с вопросом Вашко.

— Остатки рыбной шелухи.

— Воблу в карманах таскал? Любитель пива? Это у каждого второго, кто смог ее достать. Чего-нибудь посущественнее?

— С уверенностью это можно будет утверждать позже, если анализ выявит признаки соли. А если нет, то он заядлый рыбак.

— Я не представляю рыбака, который ходит на речку в костюме. А посущественнее?

— В принципе, Иосиф, много любопытного. Кора, остатки шепочек, даже немного угля. Это интересно?

— Хм… Безусловно…

— Спектральный анализ, споро-пыльцевой, думаю, поможет кое-что прояснить.

— Спасибо, сынок! — Вашко звучно шлепнул ладонями по подлокотникам и поднялся с кресла. — Надеюсь на тебя.

В свой кабинет Вашко не пошел, а поднялся в комнату, где обычно собирались сотрудники отдела.

— Привет, Евгений!

— Здравствуйте, шеф!

— Пошли по мне… Погутарим!

В кабинете Вашко бросил на стол пачку сигарет и, переместив с подоконника на стол пепельницу, с трудом раскурил отсыревшую сигарету. Все же осенняя погода с годами совсем не нравилась ему — начинали болеть суставы, частенько ломило затылок.

Лапочкин сразу же плюхнулся в кресло, закинув ногу на ногу и, играя карандашом, сказал:

— По вашему утреннему заданию ответ готов! Адресок «сумасшедшего» установлен. Недалеко живет — у «Котельников». Попотеть, шеф, пришлось — за семь лет три переезда. Квартирки все меньше и меньше. Гоголевский, Балчуг, теперь за «Иностранкой».

— Где «Иллюзион»?

— Минут семь ходьбы в сторону библиотеки.

— С кем живет? Удалось с кем-нибудь поговорить?

— По словам соседки — один. Из посторонних никто не заходит. Дочь действительно имеет место быть, но, похоже, живет не в Москве.

— Из чего это следует? — Вашко ослабил галстук на воротнике и с удобством развалился в любимом кресле.

— В последний раз она была в гостях у отца минувшим летом. Заезжала не одна, а якобы с молодым человеком, которого старушка не видела, а только слышала.

— Как так?

— Дом крупнопанельный — слышимость, как в консерватории.

— Можно ли доверять на слух пожилым женщинам? Подозрительная осведомленность, коль она его не видела?

— А у нее вообще зрение, как у крота. Вот слух и обострен до предела… Я так думаю!

— Ладно, про хахаля пометь на потом. Он нас не шибко интересует, хлопот хватает и без него, а вот где живет тушковская дочка — вопрос вопросов. Как ее зовут?

Евгений широко развел в сторону руки.

— Вечно у тебя недоработки, — хоть и ворчливо, но вполне добродушно произнес Вашко. — Может быть, есть смысл исследовать «евойную» квартиру?

— Думаете, конвертик с адресом? — вскинулся Евгений. — Возможная штука…

Вашко молчал и, думая о чем-то, известном лишь ему, неотрывно глядел на Евгения. Тот никак не мог взять в толк, что произошло с начальником — еще несколько минут назад он активно интересовался, спрашивал, а сейчас ушел в себя и молчит. А Вашко просто был зол: на себя, на генерала, впутавшего его в эту банально-бытовую историю, на лощеного «дипломата», напустившего тумана и таинственности. Больше всего Вашко злился на себя — похоже, он ничего не понимал в этой истории.

— Поедем смотреть квартирку? — нарушил молчание Лапочкин. Вашко посмотрел на него, словно увидел впервые.

— Как ты думаешь, — он придвинулся к столу и навалился на него грудью. — Если мы с помощью врача выволокем этого чудика в его же собственный аппартамент — он заговорит? Может же это послужить шоком или каким-то психологическим ударом. Как мыслишка? Одобряешь?

— Вообще-то я о подобных опытах читал. А что будет, если он решит «свернуз ься с катушек». Рискованно, шеф!

— А врач на что? С другой стороны, любопытно посмотреть на поведение… Узнает ли он обстановку, шмотки. Вообще — как себя поведет? Чем черт не шутит, вдруг натолкнет на мыслишку. А? Пока все одно — итоги неутешительные. Информация, дери ее в бога и душу. Гляди! В пятницу он, как всегда, ушел с работы. В понедельник, хоть и с опозданием, скорее по привычке, чем по необходимости пришел по привычному маршруту к работе. А посередке мрак! Что суббота, что воскресенье — полная неизвестность. Вроде ничем не обременен, ничто не тяготило, нет ни врагов, ни «дружба-нов». А? Как тебе эта ситуевина? Многое бы прояснило наличие каких-нибудь телесных повреждений. Ударчик там, к примеру, или травма, тогда — дело ясное — должен быть преступник, а так… Царапина на затылке! Чепуха на постном масле.

— Может, еще чего есть? К примеру, удар?

Вашко провел тыльной стороной ладони по лбу — обильная испарина выступила на коже. Обычно так начиналась болезнь. Простуда проявлялась сперва потливостью и лишь потом температурой. Кроме того подозрительно першило в горле. А может и в самом деле подцепил какую заразу? Мысль о возможности заболеть не уходила и вызывала неприятный холодок на спине — Вашко поежился. Только этого ему не хватало.

— Кто его знает… — задумчиво произнес Вашко. — Он же не труп. Чтобы его освидетельствовать, хорошо бы получить согласие. Хоть и не в своем уме, а живой человек — тут без желания…

Сняв с вешалки пальто, Вашко завернулся в него и улегся в кресло: его явно лихорадило. Он с удовольствием выпил бы сейчас рюмку коньяку и завалился в постель.

— Одевайся! Поедем, пожалуй.

— Решили осмотреть квартиру? Понятых берем?

— Жору-криминилиста обязательно надо. Но это не сейчас. Может, завтра. Сейчас в другое местечко подскочим.

Они вышли на улицу. Дождь прекратился, уличные фонари залили мокрую мостовую мертвенным желтым светом.

Такси, как назло, попадались с пассажирами, и они долго ждали, пока появится машина с зеленым огоньком. Когда они припарковались на Смоленской площади, часы на фасаде высотного здания показывали четверть восьмого. В бюро пропусков бдительный милиционер долго и придирчиво проверял их служебные удостоверения, сверяя со списком, куда были внесены их фамилии с указанием в графе срок действия — «круглосуточно».

Вашко не стал подниматься пешком, а, поблуждав по хитроумным закоулкам и лабиринтам первого этажа, вместе с Евгением вошел в какой-то старомодный лифт, облицованный не пластиком, а настоящими, истертыми от времени дубовыми панелями. На четырнадцатом этаже они вышли, в коридорах царил полумрак: горело лишь дежурное освещение.

— Я не хотел осматривать его стол днем — много лишних глаз, — счел необходимым пояснить Вашко.

Найдя нужную дверь, Вашко сделал знак Евгению, чтобы он открывал. Войдя, они сразу же зажгли свет и затворили дверь. В комнате почти не было мебели: шкаф, сейф, кресло и стол.

Не долго думая, Вашко плюхнулся в кресло и начал выдвигать ящики стола. Лампа роняла свет на сукно, на которое одна за другой ложились папки с бумагами, какие-то проспекты, журналы, истрепанные записные книжки как минимум двадцатилетней давности. Судя по содержимому ящиков, Тушков был человек одинокий, нужный разве что на работе. А после того, как на столе появились затрепанные иностранные журналы, извлеченные из-под кипы газет на дне нижнего ящика, с призывно обнаженными заморскими девами в вызывающе фривольных позах, к скромному туш-ковскому образу невольно примешалось что-то странноватоновое. Лапочкин хмуро сгреб несколько таких журналов в охапку и, плюхнувшись в кресло, разложив их на коленях, принялся листать, время от времени глуповато похмыкивая.

— Нет, он точно был чокнутым! — ворчливо заметил Вашко. — Похоже, его ничего не интересовало кроме работы. Напрасно ввязались в эту историю. Нюхом чую!

Осторожно, словно боясь самого себя, неуверенно тренькнул телефон. Вашко взглянул на телефон и перевел недоуменный взгляд на Евгения. Но тот завороженно смотрел на аппарат.

— Да, — глуховато, со странными интонациями в голосе произнес в трубку Вашко, держа ее двумя пальцами.

Отвечать явно не спешили. Вашко ждал, уставившись на стол, заваленный бумагами.

— Слушаю…

— Иван? — грубовато поинтересовался мужской голос — слышимость была неважная.

Вашко выразительно выпучил глаза — Евгений застыл, боясь даже скрипнуть креслом, прошелестеть страницей.

— Я! — совершенно искренне согласился Вашко.

— То-то я смотрю у тебя горит свет.

— Работаю.

— Нет, это не ты, — засомневался вдруг собеседник.

— Простыл маленько, — нашелся Вашко, но услышал в ответ лишь частые гудки отбоя — на том конце повесили трубку.

Вашко положил трубку на стол рядом с аппаратом.

— Шуруй в другой кабинет и звони ребятам — пусть высчитают, откуда звонили! — Лапочкин пулей вылетел из кабинета.

Оставшись в одиночестве, Вашко вздохнул и принялся за работу. Развязывал тесемки, извлекал из папок какие-то письма с красивыми иностранными вензелями, гербами, прозрачными водяными знаками фирм, таращился на иностранные слова, ничего не понимал и откладывал в сторону. Так продолжалось минут десять. Тишина… Но эта тишина рождала не умиротворение в душе, а неизвестно откуда взявшееся чувство тревоги.

«Где же запропастился этот… гроза бандитов?» Вашко встал и направился к двери. В коридоре по-прежнему царил полумрак — лишь дежурное тускловатое освещение едва теплилось под потолком. Какая глубокая тишина! В ней даже чувствовалось нечто странное: какой-то до предела напряженный, натянутый как струна покой.

Вашко потрогал дверь соседнего кабинета — она спокойно отворилась, в комнате было гемно. Скорее машинально он позвал:

— Женя?

Ответа не последовало, но в темноте, что-то, кажется, шевельнулось. Вашко замер. Со стороны едва угадываемого во мраке окна вновь раздался невнятный шорох или даже скрежет. Вашко нашарил выключатель, вспыхнул свет. За столом сидел мужчина — странно, — но это был совсем не Лапочкин. Неизвестный сидел, закрыв ладонью глаза, и сквозь пальцы, щурясь, посмотрел на вошедшего.