Через пропасть в два прыжка

4. НЕОБЫЧНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

— А ведь он зарабатывал не так уж мало! — Вашко произнес первую фразу и оглядел комнату, походившую теперь больше на склад вещей — одежда, обувь лежали где попало, занимая все поверхности: стол, кровать, стулья.

— Что? — оторвался от стола Евгений, листавший связки писем.

— Машина, дача, сберкнижки? — спросил Вашко окончательно просыпаясь.

— Никаких документов! — бросил через плечо Лапочкин.

— А у меня интересный фактик! — крикнул из кухни криминалист. — Пальчик, что мы изъяли с трубки, обнаружился и в квартире…

— Что? — пришел черед удивляться Вашко. — На чем?

— На стакане. Он стоял на полке!

— Так я и думал! — сказал Вашко. — Беда в том, что его обладателя, который, думаю, мог многое рассказать, вы спугнули. А что вы думаете про машину?

— Сейчас можно крутануть информацию через ГАИ. Если он получал права, они числятся, техпаспорт тоже.

— А ну-ка узнай, сынок! Это важно… Девал же он куда-то деньги.

Евгений с неохотой встал из-за стола и направился к телефону. Ему не стоило никакого труда позвонить дежурному ГАИ и получить необходимую справку, но сейчас его мысли были заняты другим — он, кажется, нашел нечто, что могло помочь расследованию. В коробке от печенья лежала кипа открыток с обратным адресом — Одесса. Он бывал в этом шумном и веселом городе.

Вашко не спешил вставать с кресла — он сидел молча, с отсутствующим видом глядя на огни, горевшие на бульваре. Было в его практике несколько дел, о которых он не любил вспоминать, и, самое странное, это были как раз те дела, которые он принимал ближе всего к сердцу. Некоторые из них начинались так же, как и это, без малейших зацепок для расследования. Подобное начало всегда вызывало душевное беспокойство и маету.

— А может, он все деньги пускал на женщин? — предположил Георгий, входя в комнату. — Как говорится — седина в голову, а бес в ребро…

Вашко вспомнил журналы, обнаруженные в рабочем столе Тушкова, и с сомнением покачал головой.

— Что еще обнаружилось в его карманах? Чешуя от рыбы — это здорово, но…

— Вы хотите сказать, маловато? — криминалист положил в чемодан темную баночку и мягкую широкую кисть, измазанную порошком. — К ней можно добавить довольно свежие следы известняка на обшлагах брюк, семена чего-то похожего на репейник — прицепившиеся к носкам, и угольная пыль… — он потер пальцем лоб. — Есть еще одна штучка, которая для меня не совсем понятка.

— Что именно? — Вашко неотрывно смотрел на него.

— Несколько капель крови на коленях. Мелкие… Еле заметные.

— На коленях? — не понял Вашко. — Насколько мне помнится, единственная ссадина на затылке. Это что же выходит? Он склонялся к чему-то такому, возле чего была кровь? Вставал, к примеру, на колени, а на полу или земле…

— Механизм появления следов верный! Но не исключено и другое толкование — кровь на стене, а он прижат коленями к ней.

Вашко встал и начал шагами мерять комнату — в серванте тонко звякнули хрустальные бокалы.

— Кровь! Кровь! Кровь… — задумчиво повторил он и выразительно посмотрел на криминалиста. — Мда-а-а…

— Шеф, вы гениальны! — довольно воскликнул Лапочкин, радостно швыряя трубку на аппарат. — За ним действительно числится машина… не «кадиллак», не «вольво», но «жигули» — это факт.

— Молодец! — Вашко посмотрел в его сторону и снова повернулся в сторону криминалиста — его сообщение было не менее важным. — Тут у нас два вопроса: давность и принадлежность. Мы сейчас настроим с тобой версий, а кровь либо окажется собачьей, либо годичной давности. А?

— Исключено! И то, и другое проверено… Свежачок — максимальная давность три дня и хомо-сапиенсовая.

— Стало быть, человеческая… — Вашко вспомнил бессмысленное выражение лица Тушкова и помрачнел. — Разумный бы смог нам рассказать все сам… А тут, — он обвел взглядом комнату — вещи, вещи, вещи… — Половина шестого! Давайте подводить итоги!

Лапочкин не спеша подошел к столу, взял с него несколько отдельно лежащих конвертов и нерешительно потряс ими в воздухе — он еще, похоже, не успел прийти к определенному выводу, вне всякого сомнения, необходимого, для «подведения итогов».

— Хорошо! — наконец решился он. — Ирина Сергеевна лицо реальное… — медленно начал он. — Судя по всему, живет не в Москве, поэтому визиты к приемному отцу не часты. Периодичность общения — в среднем раз в два, три месяца. Содержание обычное — жива, здорова. Последние письма от июля этого года пришли из Одессы. Думаю, будет верным сегодня же запросить наших ребят — пусть зайдут, побеседуют с соседями по дому, узнают точнее, где и кем работает. Вообще все — семейное положение и так далее.

— Ты думаешь, она что-нибудь знает?

— Об отце? Отношения у них, надо прямо сказать, прохладные. Ни целую, ни крепко обнимаю.

— Даже о детях не пишет?

— Ей тридцать пять. Может, в старых девах?

— Портрета нет? — Вашко обвел взглядом стены — репродукция картины какого-то художника с цирковым артистом на огромном мяче, фотография памятника Юрию Долгорукому и все.

— Есть одна… — Евгений подал снимок блондинки, закрепленный в старой темной деревянной рамке. — Стояла в спальне у кровати.

Вашко достал очки и долго разглядывал фотографию.

— Ничего особенного. Не дурнушка.

— Можно взглянуть? — криминалист принял из рук Вашко снимок и, мельком посмотрев, отдал Иосифу Петровичу. — Но и красавицей на назвать.

— Ближе к делу, ребятки, — недовольно пробурчал Вашко. — Утро на дворе. Девочку мы проверим — это ты, Женя, берешь на себя. Дальше!

— Кроме того… — Лапочкин, громыхнув по краю стола рукояткой пистолета, по-прежнему болтавшегося в кобуре, взял другой листок бумаги. — В течение прошлой недели он несколько раз звонил в Одессу — счет пришел, но не оплачен. Правда, он его и не видел — лежал в почтовом ящике. Разговоров было три — все короткие, по три минуты.

— А одежда? Карманы смотрели?

— Чисто. Ни ключей, ни документов.

— Ясно! Что кроме пальцев?

— С пальцами история такая: судя по всему, у него бывал мужчина. Принимал он его не только на кухне — два отпечатка на шкафу и один на прикроватной тумбе. Все идентичны следу с телефонной трубки!

— Выводы? — исподлобья смотрел Вашко.

— Выводы… — криминалист поскреб курчавую шевелюру. — В гостях бывал мужчина.

— Которого не видел никто из соседей! — вставил слово Лапочкин.

— А ты еще с кем беседовал кроме нашей «блаженной»? — непочтительно отозвался Вашко о соседке.

— Да, еще с двумя…

— И все слепые?

— Нет, но никто не видел. Утверждают в один голос — жил один и скромно. Ни гостей, ни праздников. Изредка дочь.

— А он тем не менее бывал, — задумчиво произнес Вашко и вдруг спросил. — Выходит, он по ночам ходил? Старался без свидетелей. К чему бы это? А?

— Педераст? — предположил криминалист. — А как же журналы с девочками, что в столе на работе?

— Одно другому не мешает, — веско заметил Евгений.

— А накопали-то не так уж и густо, — подытожил Вашко. — Ладно, — махнул он рукой, — давай собирать шмотки и наводить порядок… Сегодня нам еще предстоит побывать здесь, — Вашко улыбнулся своим мыслям и принялся разглаживать большим пальцем усы. — Думаю, что не одним… Надо сделать высший класс — никто не должен увидеть, что здесь кто-то побывал, — он поднял вверх указательный палец. — В том числе и хозяин!

— Вы собираетесь… — Лапочкин неотрывно смотрел на начальника, приоткрыв рот — сколько они знали друг друга, а нет-нет да и удивит Вашко подчиненного неожиданной мыслью.

— Это знаете ли… — покачал головой криминалист. — А врачи?

— Положитесь на меня. Все будет, как говорится, тип-топ. Вот увидите!

Как ему удалось уговорить врачей, для всех осталось загадкой. А может и самому врачу было интересно посмотреть на поведение пациента в иной обстановке или он питал надежды на какой-нибудь особый терапевтический или психолечебный эффект. Так или иначе, но Вашко удалось его уговорить.

Для визита хозяина в квартиру была назначена вторая половина дня. Это было удобно не только для больного, которого успели накормить и сделать необходимые процедуры, но и для Вашко: он накоротке прикорнул на диване в служебном кабинете да перекусил в столовой. На этот раз ни криминалиста, уехавшего домой отдыхать, ни Лапочкина, бывшего вообще неизвестно где (Вашко звонил ему, но дома телефон не отвечал, а на работе его следы растаяли тотчас после утреннего возвращения), не было. Зато доктор решил изрядно подстраховаться и привез трех медсестер.

Иван Дмитриевич как послушный ребенок шел из машины и, ведомый под руку, стал медленно подниматься по лестнице. Соседка по квартире, заслышав шум, приоткрыла дверь и, увидев меж двух сестер в пальто, наброшенных поверх халатов, Тушкова, зажав ладонью рот, спешно хлопнула дверь. Вашко пристально наблюдал за лицом больного, но в его взгляде не проскользнуло ни одной мысли, ни одного воспоминания.

Распахнув дверь квартиры, Иосиф Петрович пропустил процессию вперед себя. И здесь Тушков впервые вздрогнул и замер в прихожей, а затем стал теребить воротник толстого махрового халата.

— Видите, — восклицает сестра, полная живая женщина средних лет. — Он узнал квартиру! Уверена, что он хочет раздеться.

Но на этом все воспоминания Тушкова, похоже, закончились. Так же, как и раньше, под руку, его провели в гостиную.

— Может, усилить акцент на каком-нибудь одном предмете? Части обстановки? — шепчет врач на ухо Вашко. Вашко задумчиво теребит ус, не сводя взгляда с Тушкова — тот, как и раньше, абсолютно спокоен и безмятежен.

— Видите, на телевизоре портрет? — Вашко кивком указывает врачу на портрет дочери Тушкова. — Давайте осторожно подведем его к нему и покажем.

Сперва Тушков не реагировал на фотографию, но через несколько секунд по его лицу проскользнуло некое подобие быстротечной улыбки, больше похожей на болезненную гримасу. Он повернулся к врачу, и из его горла вырвались нечленораздельные звуки. Дальнейшую картину Вашко многократно прокручивал в мозгу, словно она была записана на ленте магнитофона. Подгибая колени, Тушков как-то медленно плюхается на пол. В его руках крепко зажат портрет дочери. Пальцы сжаты с такой нечеловеческой силой, что кажется слышен их хруст. Но это скрипит деревянная рамка — он ее сломал и смотрит то на врача, то на скомканную меж пальцев фотографию. Широко раскрыв рот, Тушков беззвучно смеется и, вконец рассыпав рамку, разглаживает на полу снимок. Его затуманенный взгляд ложится на ковер с тесемками по краю. Поглядывая на врача, он прячет фотографию изображением вниз под край ковра. Опершись о пол одной рукой, с трудом встает на колено и на четвереньках ползет к столу. Схватив цветочный горшок с чахлым растением, Туш-ков сбрасывает его на пол. Заскорузлой ладонью Иван Дмитриевич сгребает землю к углу ковра. Сухие былинки герани застревают меж пальцев. Он не обращает на них внимания — радостно тычет пальцем в пол и, похоже, напевает под нос какую-то непонятную мелодию.

— Посадите его на диван, — потребовал Вашко, заметив на губах Тушкова обильную пену. — С ним что-то неладное…