Цветок забвения

Илай перевёл взгляд на его ладонь, до сих пор сжимающую рукоять.

Да что с этим придурком не так? Речь даже не о том, что всё это время именно Илай был её щитом, старательно подставляясь под его меч. То, что Датэ так «удачно» промахнулся, шокировало даже меньше, чем его попытка оправдать промах. Какого чёрта он обвинял его в том, в чём сам преуспел, и совсем в других масштабах? Почему он был так напуган теперь, не видя тела, ведь ещё год назад купался в крови сотни подобных ей Дев?

— Дай… я излечу её… только я смогу… — забормотал он, не глядя на него, и Илай, собрав всю свою силу и ненависть, ударил его. К чёрту приёмы мастеров и техники отшельников. Он просто хотел причинить ему как можно больше боли в том месте, где он чувствовал блаженство, говоря о Деве.

Чёрт, ему нужно было догадаться прикрепить ублюдку печать на яйца. Меч, взламывающий барьеры, ему бы тогда вряд ли помог. Хотя судя по тому, как Датэ рухнул на колени, сжимая себя между ног, он и так добился нужного эффекта. Пусть попробует излечить это.

Илай вылетел из шатра. Он пронёсся по просыпающемуся лагерю и остановился лишь на минуту, чтобы открыть ящик. Вытащив застрявший в древесине меч, он поднял крышку и задержал дыхание, хотя лёгкие горели от быстрого бега. Она лежала там, спелёнатая в мягкую ткань и прикованная ремнями. Крови не было, но, прикоснувшись, он не почувствовал её… Илай успел испугаться прежде чем понял, что всё из-за печати на его груди. Сорвав бумажный клочок, он отбросил его себе за спину.

— Жива.

Он повторял это снова и снова, заклиная её, а не убеждая себя, потому что даже без лезвия в груди она не выглядела живой. Илай не слышал ни её дыхания, ни сердцебиения, но, прижимая к себе, чувствовал, как отступает боль, а собственное тело наливается силой. Раньше этого было вполне достаточно, чтобы верить в её пробуждение, вряд ли скорое (после того, через что она прошла по вине Датэ, она должна как следует отдохнуть), но всё же непременное.

В конце концов, столько благодарности, привязанности, одержимости не может вызвать то, чего уже вовсе нет.

Но что если это правда? Что если именно так выглядит мертвая Дева? В то, что даже после смерти они остаются молодыми, прекрасными, источающими свет, тепло и аромат цветов было легко поверить. Невесомость её тела лишь подтверждала его страхи. Разве живой человек может весить так мало?

Кроме того, рассказывая о своём кровавом омовении, Датэ дал ему понять, что Девы способны исцелять даже будучи убитыми, даже убийц. Не только исцелять, а делать бессмертными, ещё более могущественными. Именно так Датэ и овладел их техниками: лишив девственности одну и искупавшись в крови всех остальных. Он впитал в себя их сущность, поэтому сдерживающая печать, которую Илай прилепил на него, не просто блокировала его способности, а жгла. Если бы он вырезал те знаки прямо на его коже над сердцем, как ещё один из его вечных узоров, может тогда ублюдок понял, что именно испытывает Илай постоянно.

Заслышав лай спущенных гончих, он поднялся на ноги. Прикрепил меч к поясу. Закутал женщину потеплее.

Он знал, что всю оставшуюся жизнь будет убегать, изо всех сил спасая то, что в спасении уже, возможно, и не нуждается. Эта мысль сводила его с ума год за годом… как и то, что она справляется с его спасением куда успешнее, при том что не давала громких обещаний и вообще не знала о его существовании.

Но вот теперь узнала. И решила убить. Логично, хотя Илай не мог в это поверить всерьёз: слишком долго она была самым верным его союзником. Единственным союзником, вернее.

А может, всё дело в её голосе и внешнем виде? Трудно было думать о смерти, слушая её, любуясь. И хотя в последнем он себе никогда не отказывал, казалось, именно сейчас он увидел её впервые. Впервые саму по себе, независимую от него: полная противоположность просто красивой вещи в его кармане. Теперь Илай понял, в чём заключена истинная красота Дев. Как она на самом деле стройна и легка: она ступала неслышно. Какой совершенной формы её бёдра: он не мог оторвать взгляд от них, когда она ходила. Как идеальна её грудь, поднимающаяся от дыхания. Как плавны её движения, как нежны очертания.

Он хотел обойти и осмотреть её со всех сторон.

Эротическое шоу персонально для него по сравнению с подглядыванием в замочную скважину. И речь не о масштабе зрелища, а о том, что теперь он мог себе позволить это с чистой совестью, не ища оправдания вроде купания, медицинского осмотра или собственного ранения. Она сама позволяла смотреть на неё, она не сказала «закрой глаза» или «отвернись». Всего лишь «встань на колени»… А совсем скоро вообще решила, что ещё недостаточно голая для разговора с ним.

Тяжело дыша, Илай смотрел, как женщина приближается к нему, снимая на ходу украшения. Раздеваясь. И когда последнее кольцо упало у его ног, она предстала перед ним такой невероятно обнажённой, какой он не видел её никогда. Он понял, что золото действительно сдерживает её сущность, потому что теперь она обжигала его, не оставляя сомнений: Датэ, где бы он ни находился, почувствует её тоже.

— Встань на колени и почитай меня. Может быть тогда, я тебя помилую.

Он нуждался в этом. В наказании больше, чем в помиловании, ведь она хотела, чтобы он наклонился… низко… чтобы его лицо оказалось на одном уровне с её бёдрами… Он никогда не мог похвастаться красноречием, но для того, чтобы почитать её так, как она того заслуживала, ему следовало использовать рот иначе. К чёрту слова. И к чёрту приказы. В отличие от того раза, когда чудовищное давление чужой силы пригнуло его к земле, сейчас Илай чувствовал лишь чудовищное давление собственной похоти. И к технике голоса оно отношения не имело. Это удивляло, делая возбуждение ещё острее: похоже, путешествие сделало его невосприимчивым к её техникам. Если то, что он всё равно хотел встать на колени, можно назвать «невосприимчивостью».

Но всё, что Илай сделал: наклонился, чтобы поднять кольцо.

— Лучше надень его. — Когда она отпрянула, опешив от его непокорности, Илай взял её за руку и сам нанизал украшение на палец. — Тебе нужно хоть что-то на теле, — из одежды, — что поможет сдержать ме… а, в смысле, чтобы Датэ не мог тебя найти.

— Не найдёт. Вряд ли он будет искать меня в этом вашем борделе.

Хорошо, да, ладно, он согласен, что это последнее место, в котором можно было прятать Деву, но ей не стоило лишний раз напоминать, где они находятся. Её нагота заставила бы его забыть о приличиях в храме, но нет, они в борделе, место было самым подходящим…

— Нет, не будет, — напряжённо улыбнулся Илай, — но вовсе не потому, что он лучше меня.

Пусть выродка и не тянуло к шлюхам, зато тянуло к девственницам. Хотя, может, после их встречи уже не так сильно.

— Я отлично представляю, насколько плох мужчина, убивший моих наставниц, сестёр и единую, — сказала она. — Но с чего ты взял, что сам лучше? Потому что тебя восхваляла та женщина? И теперь ты даёшь мне такую же безделицу, веря, что я буду к тебе так же благосклонна? — Она отдала ему кольцо. — Твоё желание «украсить» меня оскорбляет. Если кто и нуждается в этом, то только ты.

— Ага, так и есть, будь у меня шанс, я бы обязательно принарядился по случаю нашей встречи, девочка.

— Я Дева.

— И я меньше остальных буду возражать, если ты захочешь и дальше расхаживать голой, — продолжил он. — А знаешь, кому ещё это понравится? Датэ, когда он придёт за тобой. А он придёт, потому что ты отказываешься надеть чёртово кольцо. Я ведь даже не прошу тебя лезть обратно в ящик.

— Ты и раньше не просил.

— Именно поэтому ты до сих пор жива. Роскошь по сравнению с участью твоего клана. — Он вернул кольцо обратно на её палец. — Не говори мне, что ты очнулась именно за тем, чтобы повторить их судьбу.

— Я не умру, что бы там ты и Датэ ни думали. — Сняв украшение, она сунула его ему в карман, очевидно, вспомнив, как он провернул что-то подобное со шлюхой. Это не был намёк… как и мимолётное прикосновение пальцев к его бёдрам… Тем не менее, его тело решило иначе. — Но раз ты так боишься, сам носи его, очевидно, это золото тебе нужнее.

— Не разбрасывайся им так. Во внешнем мире нет ничего ценнее золота. Но тобой оно должно цениться вдвойне. Оно приглушит твою сущность, замаскирует её, и даст тебе шанс затеряться.

— Я выжила не для того, чтобы прятать сущность и теряться. Ты сказал, что я последняя из Дев, но отступнику вроде тебя никогда не понять, что это значит — быть последним. Взять на себя ответственность за весь клан.

— Да, я отступник, но я стал таким из-за тебя — обманчиво мягко произнёс Илай. — И я отлично знаю, что такое ответственность за целый клан, пусть даже этот клан мне чужой. Ты и есть клан, ответственность за который я нёс всё это время. Буквально. И если с тобой иначе не договориться, я отправлю тебя в кому ещё на десять лет.

— И докажешь, что ты ничем не лучше Датэ.

Илай всё понимал. Она была напугана, растеряна и одинока, как никогда. То, что случилось для него десять лет назад, для неё произошло только вчера. То, что случилось десять лет назад, не затронуло его так, как её, хотя и изменило всю его жизнь. Ее страх и боль всё ещё были свежи, и он не мог разрядить это напряжение, не подходил для этого по всем параметрам. Он никогда не станет для неё тем, кем она была для него всё это время. Виноваты ли в этом неудачные обстоятельства её пробуждения, или… да, его сходство с Датэ. Ведь очевидно: ненависть не противопоставляла их настолько, насколько объединяло желание заполучить эту женщину. Если он чем-то и был лучше Пламени погребальных костров, то только тем, что до сих пор не перешёл к насилию, но, чёрт, это не значит, что Илай об этом не думал. Когда она так смотрела на него, стоя абсолютно голая в комнате, которая как раз предназначена для подобного?

Наверное, он отпустил ту дамочку слишком рано… Но стоило Илаю о ней вспомнить, в дверь постучали те, кто собирался развлечь его куда основательнее: она привела себе в помощь «подруг» из числа пьянствующих внизу вояк. Там, в коридоре, стало чертовски оживлённо, а в соседних комнатах веселье, напротив, стихло.

— Открывай, отшельник! — рявкнуло вслед за стуком. — И давай без лишней суеты! Ты ведь не хочешь, чтобы на Старца, сдохшего в борделе, пришла посмотреть половина города? Та ещё будет хохма.

— Здесь женщина не одета.

— Вот это сюрприз… В смысле: ты заботишься о чести женщины, заявившись в публичный дом? Не прикидывайся святым! Мы разузнали о тебе.

Прежде чем мужик продолжил, Илай покосился на дверь. Он мог бы заткнуть его, если бы захотел, но лучше Деве услышать всю правду о нём именно сегодня. Хотя, после того, как солдатня закончит, она точно предпочтёт остаться в их компании.

— Ты предал свой клан, своего мастера, своего господина, и это — меньшие из твоих «заслуг»! Где бы ты ни появлялся, ты убивал и грабил. Убивал даже своих братьев, грабил даже святилища. Ты и здесь надеялся провернуть подобное? Убил солдат у заставы, после чего притащился сюда позабавиться с нашими женщинами? А ограбить ты, стало быть, задумал самого императора. Хотя вам, отшельникам, плевать на титулы. Тогда скажу проще. Ты решил ограбить само Божественное Дитя! У тебя, подонок, нет ничего святого! — Мужик был прав почти во всём, кроме одного: Илай был очень религиозен и свою святыню всегда носил с собой. — Может, ты не заметил, но город готовится к обороне, здесь полно солдат. Я это не к тому, что бежать бесполезно. Просто хочу, чтобы ты знал, что всё здесь — от оружия до людей — собрано, чтобы встретить по чести самого безумного, жестокого, тщеславного отшельника, которого только видел свет. И нам тут всем начинает казаться, что это не Датэ, а ты.