Цветок забвения

У него были седые волосы, смуглая кожа и чёрные, перегоревшие глаза. Внешность противоположная всему, что считалось у нас образцом красоты. Загар? Седина? Темноглазых Девы тоже не любили, их не обучали высшему мастерству.

Хотя плевать на внешность, у него всё равно не было ни шанса мне понравиться. Он являлся совокупностью всего, к чему нам с детства внушалась ненависть. Угрожающим, даже когда заверял в безопасности, твёрдым на вид, большим и очень голым.

Посмотрев на его пах, у которого замерла женщина, я решила, наконец, узнать, с чем они меня сравнивали.

— Что это?

— Боги, — выдохнул придушенно мужчина.

— Ты никогда не видела член? — уточнила его подружка. — Ты же в борделе, это самая естественная вещь здесь.

— Что такое бордель?

— Не говори с ней об этом, — прохрипел он, пытаясь подняться. — Только не об этом, чёрт!

— Оставайся на месте, — сказала я, не сомневаясь, что он подчинится. Все подчинялись.

— Здесь мужчины ищут утешение, — объяснила незнакомка, — ну, знаешь…

В утешениях я кое-что понимала. Но, очевидно, у мужчин всё происходит по-другому. Им нужно для этого целое заведение. И особый ритуал, во время которого они могут выставить свою отвратительную наготу и животную природу напоказ.

— И зачем ты утешала его? Он твой единый? — Я продолжала смотреть на низ его живота. — Может, он и нуждается в утешении…

— Что? — оскорблённо выдохнул мужчина.

— …но твоей жалости он недостоин, сестра. Ты могла бы выбрать себе в пару прекрасную деву под стать тебе. Её нежный образ, ласковая улыбка и голос певчей птицы утешали бы тебя лучше, чем сможет любой из них. Она отирала бы твои слёзы руками, которые никогда не причиняли боль, а я вижу, как много слёз ты пролила. Твой взгляд потух. Твоя кожа не сияет, потому что ты просидела взаперти намного дольше меня. Твои роскошные волосы… — Я запнулась, с трудом находя нужные слова. Волосы безжизненного чёрного, «потухшего» цвета, так напоминающие мои, не заслуживали похвалы. — Твои волосы осквернила седина. Разве не мужчины сделали это с тобой?

— Д-да?

— Обделённые красотой, они живут в вечном стремлении её присвоить. А если им не удаётся присвоить, они уничтожают её. Каждым прикосновением они расхищают твоё сокровище. — Я подняла отяжелённую оковами руку и погладила её по щеке. — Так почему ты утешаешь его?

— Так он же… он платит мне за это… золотом.

— Конечно, никто бы не подошёл к нему добровольно. Но платить тем, что угнетает нас?.. Вот она — суть мужчины. — Я покачала головой. — Почему ещё так ценится золото, как думаешь? Потому что оно делает женщин слабыми, податливыми и зависимыми. Извращает нашу чистую сущность.

— Наверное…

— Просто смешно, как они стараются придать этим силкам совершенную форму, чтобы поймать нас в них.

— Но это не силки… Это украшения.

— Разве ты нуждаешься в них? Это ты можешь украсить «украшения», а не они тебя. Золото тебя недостойно. — Я скользнула рукой вниз, по её шее, на грудь. — Посмотри на себя. Разве в мире есть подобная красота и нежность? Тебе бы завидовали цветы наших садов. Камелии и розы цвели бы ещё пышнее в венце на твоих волосах. Ты так хороша, что любая из нас сочла бы за счастье стать твоей единой.

— Спа… спасибо, — прошептала женщина, краснея, тогда как мужчина униженно рванул на поиски одежды. Вопреки приказу.

Это встревожило меня. Техника голоса никогда прежде меня не подводила. Глаза — да, но не голос. Всему виной навешенное на меня золото? Или время опустошило меня?

Я задумчиво приникла к трубке.

— Как… как тебя зовут? — спросила женщина, зачаровано придвигаясь ближе. — То, что ты оказалась здесь, просто чудо, но тебе тут не место. И уж точно тебе не место рядом с этим извращенцем. Ты должна скорее уходить. Если тебя увидят…

Подоспевший мужчина перехватил её руку, потянувшуюся ко мне.

— Твои услуги больше не нужны. — Он поднял её рывком на ноги, после чего снял с моей руки одно из многочисленных колец и, отдав ей вместе с одеждой, выпроводил за дверь. Закрыв засов, мужчина повернулся ко мне, давая понять, что своё благодушие он тоже оставил за порогом. — Ты что, соблазняешь шлюху, которую я выбрал себе? «Непорочные Девы», чтоб меня.

— Соблазняю? — Я медленно выпрямилась, и он качнулся назад. Может, мой голос не так уж и слаб, как я думала. — Так это называется у вас, во Внешнем мире, где вы всё делаете в угоду собственной корысти? Если я скажу это луне или закатному солнцу, то я тоже буду их… соблазнять?

— Хватит повторять это слово! — прохрипел он.

— Думаешь, я нуждаюсь в этом? Такой, как ты — может быть, но не Ясноликая Дева. — Я снисходительно улыбнулась. — Мужчина, ты можешь сделать свой голос тихим и мягким, ты можешь попытаться сделать свои руки нежными, но это просто дешёвая подделка, по сравнению с тем, чего может добиться Дева одним взглядом. Мне не нужно никого и ничего соблазнять.

— Я же предупредил, чтобы ты…

— Мне покоряется всё по собственному желанию. Я могу сказать «на колени», и ты падёшь. Слёзы могут наполнить мои глаза, и ты умрёшь уже через секунду, — повысила я голос, оскорблённая его непочтительностью. — Что такое «соблазнение» по сравнению с этой силой? Кто ты по сравнению со мной?

Он тяжело дышал. Это было натуральное противостояние, пусть даже со стороны происходящее выглядело безобидно.

— Я такой же отшельник, как и ты.

— Ты недостоин называться отшельником, Старик.

— Я Старец.

— С того момента, как я очнулась, ты попрал все заветы, которые отшельники должны соблюдать свято. Но что ещё хуже, ты заставил и меня их нарушить. Ты похитил Деву и осквернил её. Ты — тот, кто не смеет даже смотреть на меня.

— Похитил? Осквернил?! Я спас тебя!

Я огляделась, задерживаясь на ящике. Он был таким же маленьким и непримечательным, как я себе и представляла. На крышке висели обрывки трёх сдерживающих печатей.

— Вот как выглядит «спасение» в понимании мужчин? Ещё больший плен.

— Это не плен, а убежище! Самое безопасное место в мире, — процедил он, правда, стараясь не смотреть на меня. — Можешь не говорить, я знаю, что ты жила в других условиях. Но твоего дома больше нет. То, что от него осталось, выглядит ничуть не живописнее этого места. А твои подруги? Все они убиты. А ты жива, потому что я прятал тебя. Десять. Грёбаных. Лет.

Боль, которая проникла в сердце вместе с этими словами, не сбила с ног только потому, что это не было новостью.

— Ты ожидаешь благодарности, Старик?

— Зови меня Илай.

— Ты ожидаешь благодарности, — подтвердила я, — но заслуживаешь лишь смерти. Тебя могли убить как отступника твои же братья. Тебя могли бы убить мои сёстры, мстя за меня. И уж, конечно, все права казнить тебя имеет любое Дитя, ведь сам Мудрец дал им власть судить людей Внешнего и Внутренних миров. А ты согрешил и там, и здесь: убийца, мародёр и из-вра-ще-нец.

— Добавь ещё, что я вообще-то должен был сам сдохнуть, ведь Старцы так долго не живут.

— То, что ты до сих пор жив, — подвела итог я, — означает, что твой грех передо мной — самый страшный. И мне судить тебя.

— Меня убьёт мой собственный «меч»? — усмехнулся он, не показывая страха. Как истинный отшельник, которым он вообще-то не являлся. — Какая ирония.

Я вдохнула. Слова стекли с моих губ вместе с горячим дымом.

— На колени!

В тишине приглушённо звучала музыка с нижних этажей, смех и возня из соседних комнат. Я ждала. Никогда прежде техники не срабатывали с задержкой, но, очевидно, в случае с отшельниками на сиюминутный результат не стоило рассчитывать.

Он не двигался. Вместо того чтобы рухнуть на пол, мужчина замер, прислушиваясь к себе. После чего медленно перевёл взгляд на меня. Словно был удивлён даже больше моего тем, что не подчиняется.

— Преклонись, — повторила я настойчивее, но увидела в ответ лишь улыбку тихого, злого торжества.

Откинув курительную трубку, я быстро подошла к запылённому зеркалу, что стояло в углу комнаты, будто оно могло дать мне ответ, почему силы покинули меня.

Моя внешность не изменилась. Я была такой же, как и десять лет назад, темнота и время не изуродовали меня, как я того опасалась. Мои глаза горели, совсем не соответствуя тому бессилию, что я чувствовала внутри. Пусть даже один из них был по-настоящему беспомощен, абсолютно слеп. Но я была такой с младенчества, вторжение Датэ тут ни при чем.

Женщину, родившую меня, убила гроза, а меня — младенца на её руках — ослепила наполовину. Я выжила чудом. Как и всякую сироту Восточной империи меня отнесли в святилище.

Жрицы отдали меня Девам, которые посчитали цвет моих глаз идеальным для обучения высшему мастерству. Только со временем стало известно, как сильно они прогадали. Я оказалась порченой, и это в мире, не допускающем дефектов — особенно в зрении. Но изгнать меня они не могли.

Продолжая разговор об изъянах? Мои волосы похвалили лишь однажды, когда я обрезала их почти под корень. Сейчас они были заплетены в простую косу, которая доставала почти до ягодиц. Топорная мужская работа.

Распуская её, я вспомнила, как другие, умелые руки мастерили причёски из моих недостойных такого старания волос, украшая их цветами в благословенное время Песни и Танца.

Пропустив пальцы сквозь густую копну, я придирчиво себя осмотрела. За исключением этих недостатков, я была истиной Девой. А значит, дело в золоте.

Повернувшись к мужчине, я поняла, что всё это время он наблюдал за мной. Казалось, смотреть на меня для него привычно. Он делал это на протяжении десяти лет. Но, в то же время, стоило мне взглянуть на него, и он торопился отвернуться.

— Встань на колени, Старик, — приказала я мягко. Он даже не подумал. — Не сопротивляйся. Твоя гордость ничего не значит для меня. Твоя сила ничего не значила для Девы, даже когда принадлежала первому из вас. Признай это, склонись.

Я уловила напряжение в его лице. Он нахмурился и стиснул челюсти, и я подошла ближе, снимая на ходу цепочки, кольца и браслеты. Мужчина следил за тем, как украшения со звоном падают на пол.

— Да-да, там твоё место. Ты падёшь, как и это твоё золото, ценность которого ты преувеличиваешь так же, как и собственную силу. — Я кинула ему под ноги последнее кольцо, приближаясь почти вплотную. Он был очень высоким. Он возвышался надо мной. — Встань на колени и почитай меня. Может быть тогда, я тебя помилую.

Его взгляд скользнул по моему телу, сверху вниз, и остановился между ног. Его почтительность, вернее, само то, что он вообще знает, что это такое, вызывало сомнение. Но стоило мне собрать силы для нового удара, как его колени подогнулись, и он наклонился.