Цветок забвения

— «Сказал»? — переспросила женщина. — Ты что, встречался с ним? Видел его? Он уже здесь?!

— Нет. Это было давно. Он ещё и вполовину не был так знаменит, как сейчас, а я был куда моложе и самоувереннее и даже не представлял, что могу проиграть.

— Но ты до сих пор жив.

— Этого было бы достаточно для человека, но не для отшельника.

— Брось, ты сражался с ним. Никто из тех, кто с ним сражался, не может сейчас этим похвастаться.

— Это не так.

Я задумалась. Не намекал же он на меня?

— Тем не менее, только ты можешь ответить мне на этот вопрос: с чего ты так уверен, что он не калека в том самом месте?

Мужчина вздохнул.

— Мы с ним сражались, а не членами мерились.

— Это почти одно и то же. Ну?

Вряд ли он хотел в подобном признаваться, но наркотический дым развязал ему язык.

— Чтобы выиграть время, я врезал ему между ног. И это сработало.

Она громко расхохоталась.

— Так вот каково твоё высшее мастерство? Ты испробовал на нём все свои техники, а в итоге победил приёмом, который в ходу у бордельных шлюх? Буду знать, когда он появится здесь.

Она продолжала хихикать, а я почему-то отчётливо почувствовала на себе чужой взгляд.

— Его ты использовал тоже? — уточнила женщина, отдышавшись.

— Что?

— То, что лежит в этом ящике. — Я напряглась, ожидая ответа. Но мужчина молчал. Долго. — Я слышала, как о тебе говорили внизу другие солдаты.

— Да?

— Что ты пришёл с Востока, но не похож на беженца. Скорее на мародера.

— Хм.

— Кто-то предположил, что у тебя в ящике награбленное золото. А кто-то говорил, что знает тебя.

— Правда?

— Мол, ты держишь там, под печатями, своё самое сильное оружие. И ты достаешь его лишь в крайнем случае. Твой козырь. Третий меч, — прошептала она, словно выпытывая великую тайну. — Если это так, то ты точно использовал его в сражении с Датэ.

Вряд ли. Своё собственно сражение с Бессердечным я проиграла. Почти умерла. Поэтому, думая о нём теперь, чувствовала отчаянье, горе, парализующий страх, такой же материальный, как и кандалы. При том, что не могла вспомнить никаких конкретных деталей: ни черт его лица, ни обстоятельств гибели нашего клана.

Десять лет… Столько спать себе не мог позволить даже бессмертный. Не знаю, почему время начало беспокоить меня именно теперь, ведь его не существовало в моём мире. Времена года там не сменяли друг друга, а ночью было почти так же светло, как и днём. И мы не старели. С каждым лунным циклом, Девы становились лишь прекраснее. Но десять лет без света?.. Не представляю, во что я превратилась.

— Мой третий меч? — повторил мужчина. — Нет… Я слишком дорожу им. А вот Датэ своим оружием привык раскидываться.

— Хочешь сказать, что ты сумел его обезоружить?

Он успешно переключил её внимание. Вновь зазвучали шаги по полу. Женщина подошла совсем близко ко мне, и я затаилась. Послышался шорох ткани… а потом через ряд отверстий в крышке в ящик проник тусклый свет: она сняла вещи, которые были второпях брошены сверху.

Боги, я всё-таки вижу!

Ничего конкретного, на самом деле. Доски потолка, под которым клубился дым. Мне захотелось увидеть больше, всю картину целиком, хотя минуту назад я не смела рассчитывать даже на это.

— Что ж, согласна, этот меч достоин королей. Трудно представить, как выглядит оружие, которым ты по-настоящему дорожишь. — Она повозилась и в итоге резко выдохнула. — Почему я не могу достать его?

— Видишь символы на ножнах? Это защитная печать. Только я могу его использовать. — Когда она заявила, что нечестно скрывать от неё и это оружие, мужчина сказал: — Это опасная игрушка. Лезвие может разрезать даже проклятую печать, что говорить о женской коже.

— Ты поставил печать на меч, который может разрезать любую печать? — уточнила она, но он не ответил. Может, кивнул или пожал плечами. — А чем докажешь, что он принадлежал именно Датэ?

— Посмотри на рукоять. На знаки на навершии.

Она подошла ближе к свету, отгораживая меня от него.

— Красиво. Это цветок мака и… какая-то ветка. Что это значит?

— Я не спрашивал. Но такие же знаки он носит на своих ладонях.

— Носит?

— Шрамы. Калеки берегут свои боевые шрамы, это их дар богу. Они психи, повёрнутые на боли. Но Датэ выделяется даже среди своих. В бою его задеть невозможно, поэтому он режет себя сам и превращает шрамы в узоры, словно хочет…

Он осекся.

— Что? — спросила она.

— Не знаю… Словно хочет обезобразить себя. Он поставил себе шрамы даже на веки и рот.

— Разве шрамы не главное украшение мужчины?

— Ага. Даже ты согласилась бы, что он перестарался с этим.

Она рассмеялась, а я подумала, что при всей своей нелепости в этом есть что-то логичное. Ведь только раны — достойное таких монстров «украшение».

— А на тебе шрамов почти нет, — заметила женщина. — Не подумай, ты мне и таким очень нравишься.

— Старцы — лучшие телохранители. Любая царапина компрометирует нас.

— Значит ты хороший боец?

— Более-менее.

— Или ты вовсе не боец, а обычный мародёр, как и говорили солдаты внизу. Я не расстроюсь, если признаешься.

— Признаюсь? — Теперь уже он рассмеялся. Необычным, хриплым, низким смехом без намёка на веселье. Таким… мужским. — Я никому и никогда не исповедовался так, как тебе здесь. Мне больше не в чем признаваться.

— Разве? Ты до сих пор отказываешься показывать, что у тебя в ящике.

— Да, ведь как ты и сказала, это мой козырь. Я использую его только в крайнем случае.

— Но печати на ящике срезаны. Значит, ты его уже открывал сегодня.

— По требованию пограничной охраны, которая приняла меня за мародёра.

— Неудивительно. Ведь то, что они увидели там…

— Было последним, что они увидели в своей жизни, — закончил за неё мужчина тоном, который не оставлял сомнений — это правда. Пусть его и принимали за вора и убийцу, на самом деле он был намного хуже.

Но, несмотря на его слова и творящееся здесь безумие, женщина капризно выдала:

— Сплошное разочарование.

— Лучше и не скажешь.

— Знаешь, я ведь пошла с тобой лишь потому, что рассчитывала увидеть твой третий меч.

— Иди сюда, я тебя с ним как следует познакомлю.

Высокий, озорной смех перешёл в стон блаженства. Что бы он там ей ни показал, это отличалось от «сплошного разочарования», запертого в ящике. Она что-то счастливо зашептала, а я подумала, что не могла бы так радоваться, даже выбравшись отсюда. Хотя, проклятье, сколько времени я провела в тюрьме, которая была скроена по мне, будто одежда, прилегая, не допуская ни лишнего движения, ни вздоха? И открывали её не за тем, чтобы позволить мне хотя бы каплю свободы, а чтобы показывать худшим из людей. Демонстрировать мужчинам.

— Пожалуйста… пожалуйста, скажи… что ты обычный мародёр, — пролепетала она сбивчиво.

— Зачем?

— Если ты и вправду Старец… один из тех мрачных импотентов, сторонящихся женщин… то я не представляю, каков в постели отшельник, не ограниченный собственным бессилием или целибатом.

— Таких не бывает.

— Таких, как ты? — Не дождавшись ответа, она согласно застонала. — Не останавливайся…

Думаю, кровать они всё-таки сломали. В этом и был весь смысл их нелепого общения — вести себя как можно более шумно и разрушительно. В то время как я старалась не издавать ни звука…

Нет уж.

Пошевелившись, я подняла ладони и расправила пальцы. Упершись в крышку, я надавила со всей силы и сдвинула её в сторону. После чего отстегнула все фиксирующие моё тело ремни.

Скрежет и звон заглушили звуки бурного, самозабвенного веселья. Помешали им. В наступившей тишине, я с наслаждением, чувствуя, что и правда не делала этого уже десять лет, вдохнула полной грудью, наполнила лёгкие воздухом с примесью чего-то… незнакомого. Всё, что меня окружало было обратной стороной того, к чему я привыкла. Свечи горели тускло, в комнате было затхло, а я сама была голой. Но, когда я повернулась к парочке, то поняла, что такая «форма одежды» соответствует этому месту.

За исключением того, что на мне были оковы — желтовато-лунного цвета, украшенные резьбой и разноцветными кристаллами. Их было так много, одни обвивали горло широким обручем, другие спускались между грудей хрупкими на вид цепочками. На запястьях, на щиколотках, на каждом пальце — на мне было так много металла, что я с трудом поднялась на ноги.

Двое наблюдали за мной с одинаковыми выражениями на лицах, и это делало их почти похожими. При том, что они были абсолютно разными. Женщина. Мужчина.

Так вот как ты выглядишь.

Это казалось неправильным — смотреть на него вообще и особенно такого… после многолетнего забвения именно на него, но я решила подойти и изучить его повнимательнее.

Неуклюже покачнувшись, я переступила через борт ящика.

Женщина вскрикнула.

— Я переборщила с дозой, или ты тоже её видишь?

— Не смотри на неё, — приказал мужчина, хотя сам продолжал вовсю пялиться.

— Т-ты… ты что… издеваешься?! Не смотреть?! Ты же сам принёс её сюда! Принёс женщину в бордель! Сюда нельзя приходить со своей женщиной! Она лежала в коробке всё это время? Ты просто псих! Решил посмеяться надо мной?!

— Это не обычная женщина, — ответил он, следя за тем, как я неловко подбираюсь к ним. — Это Дева. Ясноликая госпожа. Последняя из них. — Его голос звучал благоговейно. Полная противоположность порочному взгляду.

— Те самые «ожившие мужские грёзы»?! В буквальном смысле! Ты же только что сказал, что они все мертвы!

— Я сам верил в это… Столько лет, боги… я уже перестал надеяться, что она когда-нибудь очнётся. Сейчас? Здесь? — В его тихом смехе звучала боль. — Почему ты выбрала именно это время и место? Я умолял тебя столько раз. Было столько по-настоящему подходящих моментов. А теперь, когда я нашёл, чем себя занять, ты решила мне всё обломать?

Я не понимала эту бессмысленную мужскую речь. Подружка его тоже не слушала.

— Что ты сделал с ней?!

— Ничего особенного.

— Тогда откуда на ней столько золота?

— Оно сдерживает её силу. Долго объяснять. Просто поверь мне и постарайся не смотреть ей в глаза.

— Положил бы ей тогда золотые монеты на лицо!

— Так делают только с покойниками.

— А в гроб кладут не покойников?!

Приблизившись, я опустилась на пол перед ними. Мужчина до сих пор казался таким шокированным… намного более шокированным, чем женщина, хотя, казалось бы, он всегда знал, что лежит в том ящике.

Забрав из его руки длинную трубку, я приложила её к своим губам. Я хотела пить и есть, но предпочла глотнуть дыма. Потому что надеялась, что лично в моём случае наркотик подстегнёт воспоминания. Если не он — то ничего больше в этой комнате.

Опиум.

Смаковать его казалось естественным. Сам ритуал был таким знакомым, но не вкус. Вкус я уже успела забыть, потому что с тех пор, как последний раз его пробовала, прошло больше десяти лет. Намного больше. И тоска, которую я почувствовала, освобождая лёгкие от дыма, не имела никакого отношения к наркотической зависимости. Нет, зависимость у меня была отнюдь не от опиума.

— Где я?

— В безопасности, несмотря на то, как всё выглядит.

— Я говорю не с тобой, мужчина. Твой голос и вид оскорбляют меня, — произнесла я, вопреки словам внимательно его разглядывая.