Наследие стражей. Иди... Том 1 и Том 2

— Ладно, — поджав губы, кивнул дед, — только ты, Наталья, от них не отходи. И ребята с вами, как обычно, останутся.

— Конечно дед! Мы ж не отказываемся, правда Жень? — при этом на меня сестрица не смотрела, пристально разглядывая дедово, повернутое к ней вполоборота лицо, и видно увидав на нем какие-то остаточные сомнения, ляпнула:

— Ты ж и сам можешь остаться с нами, вместе сходим на моря!

«Э, э, что за подстава?!», — чуть не заорал я.

Я-то ей подмогнул с просьбой на раз, а какого она тут вытворяет?!

Дело в том, что в квартире всего две спальни, и если Маня может и с тетей лечь — у них, девочек, насколько знаю, с этим делом проще, то вот я делить с дедом кровать категорически — не желаю! А значит, останься он с нами, мне в проходной комнате на диване придется бомжевать! И что получается?! Еще два дня из отпуска пройдут впустую?!

Но возмутиться я так и не успел — сначала прифигел с Машкиной идеи, потом прикидывал, как бы опротестовать ее в наиболее деликатной форме, а там уж дед как-то и сам заговорил:

— Нет, Машунь. Я с вами не останусь, у меня дома дел много. Буду завтра к вечеру вас ждать там.

Аллилуйя!

И что там за дела у деда в доме, в котором полно помощников по хозяйству, мне поровну, может он пэрсики собственноручно решил катать? Ну что ж, у всех свои приколы, ему — банку в руки, а мне — персональная кровать!

Пока я вспоминал старый дом, а потом участвовал в разговоре, пусть не особо активно, но внутренне эмоционально, мы успели выбраться из города, намотать зигзагов вдоль склонов по Абхазскому шоссе и проскочить поворот на Кабардинку.

В общем, все подъезды сестры на счет «остаться в городе», завершились весьма своевременно — еще чуть-чуть и будет Геленджик.

Через город мы не поехали, а так и двинули по верхней трассе, оставляя основную застройку, вытянувшуюся всего несколькими улицами вдоль пологой бухты, внизу. А на съезд пошли с последнего поворота.

Микрорайон, в котором мы в результате оказались, был не нов, времен постройки предпоследнего советского десятилетия. Девятиэтажные панельные дома с потекшим гудроном по швам, а потому немного неопрятного вида. Двор, хоть и с вполне современной детской площадкой, но сто раз перекрашенными и вновь облупившимися лавочками возле подъездов. И давно затертые на «нужных» кнопках допотопные домофоны на дверях.

Но вот зато палисадники, лелеемые жильцами, полнились цветущими гортензиями и разлапистыми хостами, а детскую площадку спасали тенью давно разросшиеся ухоженные деревья.

Возможно, я б такое и не заметил, и уж точно не оценил, если б не дело, которым зарабатывал мой батя на хлеб. Ну, и еще на масло-икру… человека, который, все это на тот хлеб намазывать станет, и другого, который поднесет.

Короче, отец у меня занимался строительством, а я обретался, понятное дело, при нем. Кстати, надо сказать, работал не совсем по специальности. Поскольку учился я на социолога и мечтал… нет, не мечтал конечно, мечта — это слишком, так что, просто планировал… когда-нибудь вращаться в совсем других кругах, чем те, в каких приходилось нынче.

Но — нет, моим уделом оказалось — штамповать познавательные буклеты на пользу семейному делу. В общем, нынче я у папеньки рекламщиком был.

Нет, я не в претензии — работенка непыльная, должность звучит в меру респектабельно, а уж девчонки собрались в моем отделе и вовсе так — прелесть прелестная. Рук я к ним, конечно, не тяну… оно себе дороже, если помнить, кто мой батенька… но ежедневная радость глазам, тоже, как ни крути, бонус. А про деньги, думаю, и говорить не стоит — отец никогда жмотиной не был.

Ну, может пару-тройку раз, конечно, случалось — это когда я в жесткую конфронтацию входил с его и дедовыми пожеланиями по поводу моего же будущего.

Особо запомнился тот раз, когда вдруг оказалось, что документы подавать в желаемый ВУЗ мне тоже не стоит. Разве ж я не понимаю своей глупой башкой, что под крылышком у папы, в городе родном, мне учиться будет не в пример удобней?

Я не понимал.

Все мои собратья-лицеисты… сосестры… м-да… кстати, тоже… всем табуном рвались в столицу, а то и дальше — за бугор. И вот их родня поддерживала и добрым словом, и рублем, как деревянным, так и зеленым

А потому доставшееся мне «сиди дома» дало позыв к нехилому бунту, и я не придумал ничего лучше, как уйти в армию тайком.

Ну, как тайком? Скорее, исподтишка воспользовался положенной по возрасту медкомиссией и дал понять там, что хочу в солдаты прямо — щас.

Уж не знаю, тот товарищ, что внял моему зову, просто ли не знал, кто мой отец и что наследники у таких деятелей ничего сами не решают, или ему было все равно в принципе, а главным являлось по жизни число призывников, выставленных им к службе, но повестку я получил… и припрятал. И только накануне отбытия отцу предъявил.

Вот кто в итоге «победил», я так опять и не понял. Потому, как в армию-то я отбыл, но в результате к конкретному месту службы прибыл в воинскую часть… в Анапе, считай, теперь под крыло к деду. В общем, следовало понимать это так, что отец все-таки успел подсуетиться.

И стал я десантником… м-да. Так-то, не считая непривычных по началу внеурочных подъемов да растертых ног, меня все устраивало. Хотя, конечно, целлофановые трусы пикантных ощущений службе, что ни говори, добавляли.

Ну, и понятно, за год перебесившись и убегавшись, по прибытию скандалить с отцом я уже не стал и пошел учиться туда, куда указали. А именно — в местный универ. Специальность мне милостиво позволили самому выбрать. Да что говорить?! Было впечатление, что папашке уже на это было совсем наплевать.

Да и мне, собственно, тоже. А потому учился я ни шатко, ни валко — средненько, если брать по оценкам, а так-то без особой души. И когда после окончания мне опять не позволили попробовать пристроиться в столице, уже не психовал и копытцем не бил, а мирно приземлился в нашей фирме в офисе, где имелся отдел более… или менее… подходящий мне под полученный диплом.

Короче, вот так и вышло, что теперь, когда из под моей руки выходила вся рекламная продукция, пришлось-таки научиться разбираться и в современных строительных материалах, и в новых архитектурных веяниях, тенденциях в обустройстве придомовых территорий и, соответственно, декоративности различных растений. Мне нынче по должности полагается уметь излагать доходчиво, что в наших новостроях есть такого замечательного, чего у соседей нет.

А потому в старом дворе приморского городка мне и кинулись в глаза: и по нашему времени страшненькие панельные девятиэтажки, и врытые в землю несуразные лавочки совдеповского образца. Но богатые розы с гортензиями и десятиметровые каштаны я также не мог по достоинству не оценить. Да и детская площадка на мой, нынче профессиональный взгляд, оказалась довольно неплоха.

Впрочем, в мое-то детство все еще здесь по простому было.

Пожухшая трава на месте детской площадки особо стойкими проплешинами указывала самые «популярные» места: вдоль веревок для сушки белья, натянутых меж столбами и перед рамой для выбивания пыльных ковров, которую местные мальчишки как футбольные ворота использовали. Деревья вот, несмотря на ту же вроде высоту, были чахлыми. А в палисадниках все больше помидоры росли.

И только перекрашенные сто раз лавочки были теми же.

Я стоял на тротуаре возле подъезда и пялился на давно знакомый двор в какой-то прострации, то ли пришибленный совсем уж раскалившейся к четвертому часу жарой, то ли выпадая в осадок от не самых лучших воспоминаний. Возле меня хлопали дверями машин, таскали наши с Маней чемоданы, переговаривались о чем-то… а я просто стоял.

— Женьк, ты чё, уснул? — меня ткнули пальцем в ребра.

— Мань, ты давно здесь была? — спросил я сестру, которая в недоумении и тыкала.

— Да в прошлом году…

— А я вот восемь лет тут не был…

— И чё? Изменилось что-то? — заинтересовалась она.

— С последнего приезда вроде нет, а вот, если мерить по детским воспоминаниям, то очень сильно. Я же родился здесь, в Геленджике, ты ведь знаешь?

Машка кивнула.

— И из роддома меня принесли сюда, в эту городскую квартиру, а не в долинный дом. И жили мы здесь еще два года после, и только потом отец нас с мамой в Нижний увез…

— И ты что, помнишь себя двухлетним?! — Маня выпучила на меня удивленные глазища.

— Нет, конечно. Но как потом приезжали летом с мамой и жили здесь, отлично уже помню. Последний раз… с ней когда… особенно, она тогда тобой беременная была…

— А потом я родилась, а мама-а… — сестра хлюпнула носом.

Она никогда не мгла удержаться от слез, когда эту тему заводили. Зря я сейчас не сдержался… но и получилось как-то само. Всегда, когда я оказывался в этом дворе, на меня нахлынывали эти воспоминания.

— Что такое? Что случилось? — спросила подошедшая к нам тетя. — Жень, ты опять, как всегда по приезду сюда, маму вспомнил?

— Угу, — ответила за меня сестра.

— Ну, ничего, тоже надо… сейчас полегчает, — и тетя принялась нас по спинам наглаживать.

И от руки ее, что плотно и медленно скользила от плеча вниз к пояснице, внутри меня разливалось тепло. Нет, не тот душный жар, которым полнился раскаленный воздух, а живое какое-то тепло, расслабляющее.

— Как, получше? — спросила она.

— Ага, плакать уже не хочется, — подтвердила Маня, опять за нас двоих.

— Вот и хорошо, пойдемте внутрь. Там ребята, наверное, чемоданы ваши уже подняли, — и, обняв нас, повлекла к подъездному крыльцу.

Дед помахал нам уже от своей машины:

— Я поехал. Жду завтра дома, — и, хлопнув дверью, тронулся.

А мы пошли.

Лифт в этом доме тоже был довольно стар, но, что удивительно, чистенький. На лестничных площадках коврики перед дверями, в пролетах меж этажами, где окна, стойки с живыми цветами и картиночки по стенам висят через каждые шагов несколько.

Старый дом любили и берегли. Но вот кошками все равно пахло…

— Это Пират Светланы Петровны из сорок шестой, — усмехнулась Наталья, заметив видно, как я носом дергаю, — помнишь, наверное, ее, Жень?

Я кивнул — соседку тетю Свету помню прекрасно.

— Четвертый год животному, — продолжала говорить тетя, пока мы заходили в дверь, отпертую Кобо, и пропихивали дальше по коридору оставленные им у входа чемоданы, — как есть Пират — порядки здесь свои устанавливает. Света измучилась с ним, ее уж жалеют… он, конечно, парень обаятельный и на помойку его уже не завезешь, но вот к ветеринару бы сводить надо…

Наталья запнулась и покосилась на нас.

— Чтоб бубенчики ему — того, — закончила фразу сестра и изобразила пальцами ножницы.

— Маша! — воскликнула пораженно тетя.

— Что, Маша? Мне восемнадцать уже и про кастрацию котов я знаю! — возмутилась теперь сестра. — Если метит все подряд, то это — правильно!

— Это — не правильно! — подал голос и я, не сумев смолчать на такое.

Меня не поняли, но, как обычно, меня же и попытались в этом обвинить. Типа, я сужу о бубенцах поверхностно, а суть проблемы не улавливаю совсем, поскольку с котами дела не имею. А пока я, прифигевший, соображал, как бы мне половчей донести до них очевидное, про меня уже забыли. Да и о яйцах соседского кота тоже — поскольку в их понимании, проблема та по мелкости своей большего их внимания не стоила.