Первый парень на «горшке»

Глава 13. Августина

– Ну, и как успехи? – подперла плечом стену сарая и, не сдерживая издевательской усмешки, всмотрелась в намыленное лицо Рамиля.

Парень являл собой клубок оголенных нервов в пене.

– Знал бы, что эту твою картошку хрен отмоешь, то, вообще бы, даже касаться ее не стал, – ворчал он не хуже любого среднестатистического деда.

– Странно, что ты дожил до стольких лет… сколько тебе, кстати?

– Двадцать два, – буркнул он и уронил лицо в ладони, наполненные водой из уличного умывальника.

– Дожил до двадцати двух лет и ни разу не вляпался в сажу? А как же камин, или что там есть в домах с роскошью и золотыми унитазами?

– У тебя очень стереотипное и деревенское представление о жизни обеспеченных людей, – посмотрел он сурово и стянул с моего плеча махровое полотенце, которое я приготовила специально для него.

– Так развей мои стереотипы. Что там с камином?

– Он электрический.

– То есть, фальшивка для вас – норма? – фыркнула я и пошла по двору. – Кстати, трусишки свои на прищепки посади. Сдует. Перестирывать придётся.

Едва сдержала улыбку, вспомнив, с каким брезгливым лицом он стирал свои же собственные брендовые трусы. Будто перед этим хорошенько в них навалил.

– Блин! – рыкнул Рамиль. Торопливо обтер лицо и накинул полотенце на шею. По обнаженной груди и торсу, всё равно, стекала вода. Полотенцем он, похоже, тоже владеет не в совершенстве.

Двумя цветными прищепками подцепил к веревке свои «кляйны».

Стереотипы, покиньте меня. Совершите невозможное.

– Кстати, ты говорила о гостях. Где они?

– Тебе-то что? Ни к тебе же пришли.

– Просто спросил, – надул парень губки и стал нервно обтирать ключицы и грудь полотенцем.

Отвела взгляд, чтобы не пялиться. При всей моей непереносимости этого парня, торс у него выглядел весьма маняще.

– Вот они. Возвращаются, – кивнула я головой на папу и его друга, которые что-то бурно обсуждали, открывая калитку.

– Здоров, Гу́ся! – окликнул меня сосед.

– Здравствуйте, Петрович, – улыбнулась я ему.

Рамиль же потерял все краски с лица.

Кажется, отчество «Петрович» после недавних событий стало для него самым страшным словом на свете и сформировало условный рефлекс – бегство. Даже ноги чуть согнул, будто на низком старте.

– О! А это что за бздюк курчавый? – спросил Петрович, подойдя ближе. – Твой, Гу́ська? – ехидно ухмыльнулся и протянул руку Рамилю, который забыл, как моргать, глядя на нашего соседа максимально широко открытыми глазами.

– Боже упаси, – закатила я глаза. – Овсянку будете?

– Кто ж овсянкой-то закусывает? Ты чего? – привычно пошутил Петрович.

Как он сам говорит, для него, что не может быть закуской – не считается едой.

– Ну, как хотите, – дернула я плечами. – Приходите часа через два. Будет борщ, полностью из овощей нынешнего урожая.

– Что, у вас капуста уже пошла? – округлились глаза соседа.

– Да, сегодня первый кочан срезала.

– Ну, даёте! А у меня с моей бабкой только-только листья закручиваться начали…

– Ты долго там трепаться будешь? – папин голос пронесся по двору и заставил Петровича резко обернуться.

– А ты чё не сказал-то, что у твоей Гу́ськи жених появился? А я как дурак с утра бороду причесал, одеколоном полил…

– Я сейчас тебя за эту бороду возьму и в колодце утоплю, – вещал папа из раскрытого настежь гаража. – А потом скажу твоей бабке, за что я тебя так, и она тебя ещё раз утопит.

– Вот и дружи с твоим батей, – подмигнул мне Петрович. – Ни солидарности мужской, ни титьки женские помять…

– Фу! – скуксилась я.

– Петрович, етить твою мать! – выскочил папа из гаража с какой-то железякой в руках. – Мы твою машину ремонтировать будем, или я тебя через забор сейчас перекину?

– Сам дочку красивую родил, а теперь недоволен, что рядом с ней обо всем забываешь, – поэтично пропел Петрович, как всегда, в своём раздражающем папу репертуаре. – И это… – обратился он к Рамилю. – Здорово бегаешь. Вот это вот всё… – очень криво и запредельно комично спародировал он вчерашний его бег. – … Класс! Научишь потом? Я от бабки и её веника так буду бегать…

– Петрович! – папа, руки которого были измазаны мазутом, уже рычал.

– Да иду я! Не серчай.

Подмигнув нам, Петрович пошёл к папе. Будучи трактористом, этот мужчина всегда носил только рубашки и только светлые. Страшно представить, сколько на его жену ежедневно приходится стирки и глажки.

– Это тот Петрович, который нас пристрелить хотел? – отмер Рамиль, но все теми же выпученными глазами смотрел в сторону гаража, из которого Петрович с папой выносили какую-то тяжелую запчасть.

– А ты чего, испугался? – прикусила нижнюю губу, чтобы замаскировать улыбку. Всё-таки парень выглядел не на шутку испуганным.

– Ещё чего! – нахохлился.

– Ну, пойдём, бесстрашный, борщ варить. Или ты сильно красивый и для этого?

– Хватит, – в зеленых глазах блеснул игривый огонёк. – Я уже понял, что ты без ума от меня. Вон, как пялилась, пока я воду с торса стирал.

– Не обольщайся. Просто, если долго на лицо твое смотреть, то подташнивать начинает.