Оттенки времени

Глава 2. Страшные тайны о сейфах и прошлом (часть 2)

Курт стоял в комнате-холле, которая считалась рабочим местом Катарины. Он разговаривал по телефону, но как только увидел меня, сразу опустил руку и открыл мне дверь в кабинет.

— Все в порядке?

— Да, — кивнул он, пропуская меня и закрывая за нами дверь. — Документы будут готовы утром. Я отвезу.

— Но мы все равно не будем уверены, что эту семью не найдут. — Я добежала до стола и включила ноутбук. — Смотри, что мне вчера попалось.

Я развернула к Курту экран с онлайн-страницей газеты «Дэйли Телеграф». На смазанной фотографии еле угадывалось лицо: девушка с распущенными светлыми волосами. Зато заголовок был ясный: «В Хэмпшире[12] совершено зверское убийство. Полиция назвала его ритуальным».

— В статье написано, что соседские детишки называли жертву ведьмой. Она якобы с животными разговаривала. И вот результат. Дело рук веитов?

Курт прищурился, пробежался глазами по статье и нахмурился.

— Возможно. Это в полутора тысячах километрах от нас. Я не знаю.

Меня возмутили его слова.

— Ты называешь себя хранителем. Ты сам пришел ко мне и рассказал всю эту безумную историю. Ты должен знать — веиты это или нет. И как это остановить!

— Тереза, ты принимаешь все слишком близко к сердцу, — осторожно произнес он. — В мире много уродливого и неправильного, ты не сможешь все остановить.

— Но что могу? Ведь что-то могу? Как сделать, чтобы инквизиция не находила носителей? Как вообще они их находят?

Курт закрыл ноутбук и отодвинул подальше.

— Не знаю, — с сожалением признался он. — Одно время я считал, что по спискам. Каждый носитель, начиная с семнадцатого века, учитывался в специальном реестре, все его потомки вписывались туда же. Логично предположить, что, если речь идет о веках, этот метод перестанет работать: носители смешаются с обычными людьми, десять раз переедут, заведут детей с неясным отцовством. Но веиты продолжают находить носителей. Либо есть какой-то безотказный метод определения, о котором я не знаю, либо…

— Что?

— Либо на их стороне работает носитель, который им помогает.

Удивление вспыхнуло и угасло, когда я подумала о своей «паутине». Я ощущала людей, знала, где они, чувствовала. Что, если у веитов есть кто-то с похожей способностью? И он помогает инквизиции? В голове не укладывалось.

— За двадцать лет я распотрошил несколько десятков ячеек, но это капля в море. Ячейки просто сборище сектантов, психов и всякого сброда, они не против грязной работенки, если им хорошо заплатят. Иногда и этого не нужно. — Он кивнул на ноутбук. — Пусти слухи, подкрепи суевериями со страниц желтой прессы, натрави толпу.

— Если им помогает носитель с даром находить других носителей, значит, им известно обо мне и Рике.

Курт болезненно поморщился.

— Пока я не вижу других путей: нужно найти главу Ордена и убрать, как я и говорил, а лучше полностью их уничтожить. Это кто-то из политиков высшего уровня. Если у кого и есть шанс его найти, то только у тебя.

— Почему ты считаешь, что это кто-то из политиков?

— Это явно кто-то с достаточной властью, чтобы менять законы и судьбы. Единственная область, куда носителям вход запрещен — это политика. Все, кто пытался, мертвы.

Да уж, хорошенькое дело. Мне точно недолго осталось.

— У тебя совсем иная ситуация. — Курт смутился и принялся оправдываться. Кажется, он понял, что ляпнул. — Ты королева. Они не рискнут убить королеву…

— Но пока мы ищем, они продолжают убивать людей. Это…

— Война, — кивнул Курт.

— Геноцид!

Курт вздохнул.

— Прекрати себя изводить. Я уже начинаю жалеть, что все тебе рассказал.

— А я нет. Лучше уж знать, что моя мать была ведьмой, и я вроде как тоже.

Раньше, до рассказа Курта, я никогда не думала о себе, как о ведьме. Может, и думала пару раз, но скорее в шутку, совершенно несерьезно. Кто сейчас в это верит? Но с другой стороны, ведь все непонятное раньше называли колдовством, значит, это самое колдовство или ведьмовство, как бы странно это ни звучало, в моей крови. И не верилось, что моя белокурая изящная мать таких голубых кровей, что аж просвечивала на солнце и светилась еще ярче, когда увешивала себя драгоценностями — ведьма. Все это немного отдавало каким-то религиозным фанатизмом.

Чаще я избегала мыслей о матери, тщательно подавляла любой росток, так яростно закапывала его и утрамбовывала все воспоминания, что теперь и заглядывать туда боялась — не знала, что обнаружу. Я давно приняла тот факт, что выросла без матери, ведь у меня была Келли, но все равно ощущение, что меня лишили чего-то важного, не отпускало. Иногда я злилась на мать и тогда думала, что самыми ее чудесными способностями оказались эгоизм и докучливая назойливость, но потом вспоминала рассказы Курта и тот факт, что мы жили вместе всего три месяца. Слишком мало материала для оценки, и сейчас, спустя годы, стало ясно, что она все же отличалась от других. Я почти не чувствовала ее эмоций, она казалось пустой и легкомысленной, но я, скорее всего, чего-то не поняла. Пока эмпатия не пропала, мне пришлось касаться безумного количества людей, и каждый раз это походило на прыжок с непозволительной высоты в бурный водоворот. Даже самые холодные снаружи люди проживали внутри массу эмоций. Может, это было ее даром — закрываться от эмпатов, и даже Курт не раскусил этой способности? Почему так сложилось и кто мог предсказать, что у такой матери родится ребенок-эмпат — вообще запредельные вопросы.

— Но что я могу сделать прямо сейчас? Что?

— Тебе не обязательно что-то делать. Один твой статус может… дать надежду.

Я ждала продолжения, других слов, плана, решения, чего-то более конкретного, но Курт лишь стоял напротив и смотрел на меня. В его взгляде уж точно не светилась надежда. Укор? Усталость? Отчаяние? Если я не могу вдохновить одного человека, то какой смысл пытаться вдохновлять толпу?

Я взяла перерыв, отойдя к окну. Солнце уже зашло, но уходящий свет еще мягко покрывал каштановую рощу вдали, садовые дорожки и кусты буддлеи[13], постепенно уступая место темноте, наползающей из теней и углов. Темнота будто надвигалась на мою жизнь вместе с приговором: отныне и навсегда ты и твой сын — цель инквизиции. Хорошо, что за отца можно не волноваться: в его роду носители не замечены.

— Лагари рассказал тебе, что случилось?

— Да.

— Я хочу встретиться с генералом Хэмстедом.

Курт помолчал.

— С чего ты взяла, что за этим стоит именно он? Он не единственный военный в мире. Тебе кажется, он сдал тебя маркизу, так? Вот ты себя и накрутила.

В таком случае Джош и Ронни мертвы из-за него.

— Генерал мог догадаться о моих способностях. В Сан-Франциско сложилась… ситуация, когда он мог понять… Я почти уверена, что он догадался или ему кто-нибудь рассказал, и у него было три года, чтобы накопать информацию. Я хочу знать его планы.

— А если это не он? Как ты объяснишь Его Светлости встречу королевы Этерштейна с американским генералом? А канцлеру?

— Если военные действуют заодно с веитами, это конец! Как бороться с невидимым врагом, у которого есть армия? В Этерштейне армии нет.

Я глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы успокоить панику.

— Давай я начну с проверки его лаборатории, — миролюбиво предложил Курт. — Придется опять лететь в Сан-Франциско.

— Нет, отец и так недоволен, что ты часто в отлучках. Пусть Лагари слетает, как освободится. А ты организуй мне встречу с Хэмстедом. Неофициально. Без протокола и лучше вообще подальше от Холлертау. Или хотя бы телефонный разговор.

— Тереза, — он тяжело вздохнул, — я обещал твоей матери, что буду защищать тебя от опасностей, но как защитить от упрямства, ума не приложу.

— Просто выполни приказ!

Курт вздохнул и помолчал.

— Нужно копать дальше историю с ножом. Наверняка его забрал Брук и продал на черном рынке. — Он подошел ко мне и тоже уставился в парк.

Нож Келли пропал три года назад, в тот самый день. Только Брук, приспешник Виктора, видел, что случилось, и мог забрать нож. Вопрос: зачем? И куда он его дел?

— Нож — отличное оружие шантажа, — мягко, но настойчиво выговаривал Курт. — Если его хранили правильно, на нем остались улики. Представь заголовки газет «Королева убила конкурента на трон». Если против тебя решат действовать так, ты долго не отмоешься. Немногие готовы играть в эту игру против королевы, поэтому очень вероятно, что тот, кто решит им воспользоваться для шантажа, и есть наша цель.

Все три года я боялась каждой статьи в газете, каждой новости по телевизору и каждого блогера. Часто говорилось и писалось будто не обо мне: описывался мой вкус по платьям, которые выбирал стилист; обсуждались мои политические убеждения после того, как я зачитывала по бумажке текст, который написала пресс-служба; сообщалось о моих личных предпочтениях после того, как я на пять секунд останавливала взгляд на каком-нибудь молодом человеке. Это была я ненастоящая, и сейчас на секунду даже полегчало от мысли, что о ноже, которым я убила Виктора, станет известно, и газеты в кои-то веки напишут правду.

— Ты уже больше года его ищешь. Результата нет. И если, по твоим словам, Орден обо мне не знает, то нож им не нужен.

— Изначально он мог быть и политической уликой…

— Но за три года никто ее не использовал. Это, скорее всего, тупик. А генерал может что-то знать. Это зацепка.

Курт смотрел на меня с какой-то смесью тревоги и возмущения, хмурился и раздумывал.

— Прости, что втянул тебя в это. Ты желала знать правду, но я не хочу подвергать тебя опасности. Ты не сможешь спасти всех, и мы будем терять людей. В случае с тем студентом из Австрии нет твоей вины, ты сделала все, что могла. Иногда люди не хотят, чтобы их спасали. Мы с тобой дали шанс на новую жизнь пятерым, а за предыдущие двадцать пять лет я помог нескольким десяткам носителей. Это неплохой результат.

— Это капля в море.

Двор под окнами совсем исчез в тени: и полянка, на которой обычно играл Рик, и пестрые клумбы. Свет замер на верхушках каштановой рощи последним напоминанием о прошедшем дне. Завтра начнется новый, и он будет лучше, чем сегодняшний, потому что я узнаю что-то еще, придумаю, как быть, сделаю что-то важное: для страны, для носителей.

— Я наконец поняла, зачем моя мать пошла к Виктору. У маркиза были деньги, крепость, наемники. Он бы отбился даже от группы террористов. Она искала защиты.

— Она много лет с ним общалась, — кивнул Курт. — Переводила с его счетов деньги, чтобы я помогал носителям скрываться.

— Что, серьезно? — От удивления я открыла рот. Вот это поворот! — Наверное, поэтому ее и убили! Веиты узнали об этом и…

— Нет, это был ее выбор. — Он покачал головой.

— С чего ты так уверен?

— Когда долго общаешься с человеком, просто знаешь это.

Курт твердил это раз за разом, но звучало для меня неубедительно. Почему она сделала такой выбор? Мне не давала покоя ее смерть. Сейчас исполнилась бы ее мечта: вращаться при королевском дворе, наряжаться и блистать на балах, для которых она словно была создана. Почему она сдалась? Решила, что раз я сбежала, то не стану королевой и она не устроит свою жизнь? Вряд ли я пойму такую причину, скорее даже еще больше разочаруюсь. Может, поэтому я убедила себя, что это убийство, чтобы не разочароваться? Или потому, что не хотела бесконечно перебирать варианты, пытаясь понять причины ее поступка?