Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

XI. Письма, полученные в Портсмуте. Сборы Ф. А. Головина в Англию

В Портсмуте 24 марта, может быть, утром до выезда на маневры, может быть, вечером по возвращении с них, почта доставила Петру московские и амстердамские письма; известия с родины и от посольства врезались в совокупность впечатлений от всего виденного за этот день и перемешались с ними. Из московских писем сохранились два: от Л. К. Нарышкина и Виниуса, оба от 11 февраля. Письмо Л. К. Нарышкина по обыкновению очень краткое. Он извещает, что получил царское письмо от 7 января, в котором Петр писал ему о едущем в Россию архиепископе Анкирском. Архиепископу, сообщал Нарышкин, будет оказано всякое внимание[148]. Виниус, осведомившись из письма к нему царя от 7 января[149] об отъезде его «в землю, обстоящую Нептуновым полем», желает по отправлении там дел благополучного возвращения. Поклоны, посланные Петром через него, переданы по назначению. Так как теперь, когда Виниус пишет то письмо, идет уже пятая неделя по отъезде Петра в Англию, то, вероятно, письмо застанет его уже возвратившимся в Голландию. В качестве заведующего почтой Виниус обращается далее к Петру с жалобами на шведского почтмейстера в Риге, который чинит «лукавые и досадительные поступки», ищет остановить и разорить почту. Царь может уведомиться обо всем этом через отправившихся из России в Голландию и проезжавших через Ригу иноземцев Бранта, Кинциуса, Бреста и др. Почтмейстер никого не слушает и говорит, что все, что он делает, он делает по указу своего правительства. Он, Виниус, писал об этом великим послам, но советует Петру отправить грамоту и шведскому королю о смене почтмейстера[150]. Эти строки Виниуса с жалобами на рижского почтмейстера, может быть, еще прибавили каплю к тому горькому чувству, которое вынес Петр из личного посещения Риги весной 1697 г.

Из Амстердама Петр получил по два письма от Лефорта и Головина, а также письмо от Возницына. Лефорт делится с другом радостью, с которой он «достал» письмо Петра. Из письма он узнал, что Петр веселится в добром здоровье, что дай Бог и впредь. Послы сегодня, т. е. 11 марта, когда писалось письмо, были вместе и «пили одно куба ренска по ваша здорова: коть постят, нельзя эта не быть», т. е. хотя теперь и пост, но нельзя было не сделать этого. Приказание царя об отпуске из Амстердама в Вену людей с обозом будет исполняться. Пришла почта из Москвы, письма царю пересылаются. Все бы слава Богу, если бы не сбежал изменник и плут инженер Брекель — это был инженер, взявшийся прорыть канал между Волгой и Доном, «…знать, — продолжает Лефорт, — не умел савершить работой своё у каналу». Хорошо бы всюду о нем написать и поймать его, чтобы впредь не было таких обманщиков. Приехали в Амстердам Христофор Брант и Абрагам Кинциус: они говорят, что слышали про инженера, что он был в Нарве. А он, изменник, с Христофором Брантом прислал к нему, Лефорту, письмо о своих работах, и Лефорт переписывает далее текст этого письма к нему от инженера, в котором инженер сообщает от 19 января, что сегодня он выезжает на свои работы на канал, что князь Б. А. Голицын отпустил его из Москвы так рано оттого, что ему надо приготовить машины для копания земли, а князь желает кончить работу поскорее. Переписав письмо Брекеля, Лефорт передает далее, что, судя по сообщению новгородского воеводы П. М. Апраксина, Брекель бежал за границу, и просит распоряжения, кому быть на его месте: барону инженеру или сыскать нового, знающего дело: «Изволись писать поскора, как изволись, и каму быть на яво месту в каналу: барон инженьёр, али сыскать кто гаразда умел? Эта не простой работа. Прости, надёжде моё! Ад мене солобите вас компань. Твоё верной слуга Лефорт г. ад. Амст. 21 м. 1698»[151].

При этом письме Лефорт приложил копию с полученного великими послами письма от новгородского воеводы П. М. Апраксина с подробностями о побеге Брекеля через Новгород в Нарву. Апраксин сообщал, что Брекель сделал это тайно, достав из Посольского приказа проезжую грамоту на имя человека своего Фицнера, а себя выдал за Фицнерова челядника. Он, воевода, сносился по этому делу с нарвским генералом, и тот ответил, что Брекель пробыл в Нарве всего только один день, но тайно, не являясь властям, и затем уехал. В том же письме Апраксин касался и другого дела. Послы писали к нему именем государя, чтобы он отправил от себя из Новгорода в пограничные шведские города знатных дворян нанять там для азовского флота по 6 человек штурманов и боцманов да 150 человек матросов. Об этом же особо писал ему еще Ф. А. Головин. Для найма указанных людей он, Апраксин, послал в Ругодив, в Колывань и в Канцы дворянина И. Ю. Татищева да с ним из торговых знающих людей, а в Стекольно указ послал «к некоторому новгородцу, нашему торговому человеку», велел им нанимать штурманов, боцманов и матросов, знающих русский язык; если же знающих русский язык не отыщут, то нанимать таких, «которые б бывали на больших морях». Когда посланные вернутся, он донесет, как идет дело. Однако он имел разговор по этому поводу в Новгороде с иноземцами и с русскими людьми, бывавшими в тех городах, и они не думают, чтоб можно было сыскать таких, которые знали б русский язык, а если и найдутся таковые, то это шведские деревенские жители, небывалые на морях и ездящие только до Стекольны[152].

Во втором письме от 15/25 марта Лефорт сообщает о получении с великой радостью письма Петра от 7 марта. Сам он живет помаленьку, не без кручины. Как увидит Петра, забудет несчастливые дни, потерянные в Амстердаме в разлуке. Ф. А. Головин, «товарис моё», как называет его Лефорт, хочет покидать его и ехать в Англию согласно царскому указу. Вести из Польши получше: король достиг Данцига. В заключение письма Лефорт благодарит Петра за то, что достал ему арапов, и после подписи делает еще приписку: «пужалесте ад мене скажи солобит ваша компанья и не забевати про наша питии… воистене некали забеваём; кодь питья здешнее не добро. Вчерась я уженал у Туртон. Девице добре про твоя здорова пили великой стакан: ани рады твоя милось видатсь»[153].

Ф. А. Головин в первом из своих писем, помеченном 11 марта, уведомлял Петра, что «с Лефортом приезжим», т. е. с Яковом Лефортом и с его племянниками, поехавшими в Англию, отправил ему письмо, написанное по их просьбе, вероятно рекомендательное. Посылку письма таким путем он считает дерзостной и просит за нее прощенья: «И я, государь, с ними писал по прошению их к тебе, милостивому государю, и в том на меня, раба своего, гневу не имей, что так дерзостно учинил.

Толко, как поехали, не знаю; а пришли прощаться и просили о том писме, и я, при них написав, вручил им». Тексты договора о табачной торговле посланы 4 марта: здесь, в Амстердаме, о договоре еще никто не знает. Вероятно, на обращенный к нему вопрос Петра Головин отвечает по поводу договора: «конечно, государь, надобно, как зделано будет, послать указ с подтверждением о сем к Москве при положенных статьях»; об этом деле он может обстоятельнее донести при личном свидании. Письма, полученные из России накануне, 10 марта, а также копия с письма новгородского воеводы П. М. Апраксина к ним, послам, посылаются царю с этим письмом. Если Брекель объявится здесь, в Голландии, то что с ним делать? держать или отпустить к Петру? Головин касается далее, очевидно, уже ранее сообщенного Петру листа тайного русского агента в Вене Стиллы-Швейковского, полученного послами 18 февраля, с известием, что в Вену приехал из Польши некий ксендз, поляк, который говорил, что в Москве произошли великие бунты, царевна Софья взята из монастыря, возведена на престол, «за государыню и правительницу обрана», ей присягнули бояре, воинство и весь народ, она призвала из Сибири Голицына, который теперь присутствует в совете. Стилла прибавлял, что в Вене по всему городу только и говорят что об этих слухах. Послы от 1 марта отвечали Стиле, прося донести цесарю, чтобы ксендз, виновный в разглашении небылиц, был подвергнут наказанию: «в государстве его царского величества сохраняется добрый порядок и управление», и не только никто из подданных таких вещей мыслить не может, «но и посторонние неприятели так великого монарха и славно военного царя боятся»[154]. Петр, знакомый с истинным положением дел в Москве по постоянным письмам оттуда, не придал известиям Стиллы никакого значения; хотя надо думать, что эти известия могли в значительной мере подготовить раздражение, овладевшее им позже, при известии о подлинном бунте, создавая у него ожидание смуты. Головин в разбираемом письме доносит, что он говорил еще архиепископу Анкирскому, прося его от себя написать в Вену по этому делу, на что тот ответил, что писал уже о том дважды. Подписав письмо, Головин прибавил еще просьбу вызвать его в Англию, если царь думает еще побыть там некоторое время; очевидно, накопились дела, требующие личного доклада царю и его решения, тогда как дела, которые надо было исполнить в Голландии, приходили к концу: «Умилосердися, мой милостивой государь, если изволишь еще мешкать в Лондоне, пожалуй меня, раба своего, повели быть. Я хотя на почте, не явно, быти могу. А здесь, государь, уже дела немного гораздо». Головин прибавляет далее, что уже по написании этого письма получил царские письма от 1 и 4 марта. Распоряжения Петра об отправлении обоза посольства в Вену будут приводиться в исполнение; о предстоящем путешествии великих послов будет сообщено секретарю цесарского посольства, чтобы тот дал знать в цесарские пограничные города и в Вену для соответствующих приготовлений. Вновь Головин напоминает Петру о Крюйсе, вопрос о найме которого все еще не получил окончательного решения; вновь просит пожаловать его чином вице-адмирала и велеть сыну секретаря адмиралтейства де Вильде отписать относительно Крюйса к отцу. «Ей, — замечает при этом Головин, — без такова человека у нас флот в добром состоянии не будет; и в том, как воля твоя, милостивого государя, моего». Петр писал послам по поводу упреков, делаемых ему в том, что он не часто пишет, и объяснял, по-видимому, что послы ошибаются, что дело не в редкости его писем, а в том, что почта задерживается противными ветрами. Головин просит в том прощения, заявляя, что писал с упреками от душевного соболезнования. Так, кажется, можно понимать не совсем ясное место его письма: «Что изволишь, мой милостивой государь, батка, писать ко мне милостивно, что мы пеняем и пишем, что вы не изволите писать часто, а удерживаютца почты за ветром, и то делаем, не рассудя. И Бога, государь, свидетеля, милостивой мой, представляю о совести моей, что писал не для чего иного, токмо, как кому о ком душевно болезненно, забудет церемониально выписывать и другое рассуждать, в чем милостивого прошу прощения». Письмо заканчивается фразой, которая также не может быть понята без ключа к ней, находившегося, несомненно, в утраченном письме Петра к Головину: «А писма, государь, своею рукою, которые я к милости твоей, государю, писал, все по русски, и переводчиков у вас много: в том не изволте отговариватца»[155].

В Амстердам приехал 13 марта из Англии и явился к послам лекарского дела ученик Иван Левкин, присланный «от валентеров», т. е. от Петра, «с указом и поизволением: кто из них, великих послов, похочет побывать в Лондоне для настоящих дел, тот бы ехал»[156]. Так записан этот приезд Левкина в «Статейном списке» посольства. Но Петр вызвал в Англию собственно только Головина, за которым и был прислан Левкин с особой яхтой. Им привезены были Головину письма царя от 7 и 10 марта. «Премного тебе, милостивому государю, благодарен, — отвечал Головин от 14 марта, — за присылку Левкина с яхтою и о всех наказанных от милости твоей, государя, ко мне делех. Увидев твои, милостивого государя, очи, сам могу донести, дай боже, в счастии. Люди, государь, наши отпустятся после сего числа в восми днях. В делех, государь, врученных мне от милости твоей, государя, кажетца, за помощию Божией управлено. Как тебе, милостивому государю, угодно ли будет. И с Креусом, государь, я виделся по принятии писем твоих, милостивого государя. Малое, государь, нечто покупки осталося, и то вручил Прокофью Богдановичю, и уже сторговано. Нижайший слуга и богомолец pop Fetka. Marta w 14 die[n]»[157].