Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

«И, встав из-за стола, прощались, витались и проводили министры из ответные палаты в сени, а встречники провожали посла до кореты»[1238].

Отголоски этих речей Возницына о необходимости предварительного соглашения союзников звучали и в тех его беседах, которые он вел через несколько дней, сделав приватные визиты: 9 августа канцлеру графу Кинскому, а 10-го — подканцлеру графу Кауницу. Заметим, что самые эти приватные посещения министра иностранных дел и его товарища, предпринимаемые послом, были необычны московскому посольскому обиходу и были нововведением. Итак, во время визита к канцлеру после заявления Возницына о том, что цесарю неугодно устроить здесь, в Вене, предварительное соглашение послов и ответа канцлера, что «союзных государей послом соглашатися здесь невозможно, а всяк свое будет стеречь на съезде», речь перешла к этому «съезду», т. е. конгрессу. Упомянув о времени конгресса, назначенного на 15 сентября, Возницын осведомился у канцлера о том, кто назначен на конгресс в качестве цесарских уполномоченных. Оказалось, что назначение пока еще не состоялось, как объяснил ему на другой день Кауниц: «Еще никто не обран и трудятся о том всеми силами, смотрят чина их и достоинства и постоянства, кого б с такое великое дело стало, мужа честна; но овни отговариваются старостью и иными причинами, токмо охотника никого на сие дело нет». Было обещано немедленно же, как только будут назначены уполномоченные со стороны цесаря, сообщить послу их имена и дано заверение, что цесарские уполномоченные на конгрессе будут оказывать ему, послу, всякую поддержку. Возницын стал просить, далее, о «вспоможении», т. е. о средствах на дорогу на конгресс и об охране в пути, на что получил успокоительный ответ. Разговор перешел затем к замеченному в русском посольстве недостатку в кредитивной грамоте, данной великим визирем турецким уполномоченным, копия с которой была австрийским правительством доставлена Возницыну и в которой при упоминании о союзных не было специально упомянуто «о стороне царского величества». Канцлер успокоил посла словами, что в грамоте «обще помянуты союзные, а не имянно» каждый из союзников, и обещал постараться, чтобы турки сделали по желанию посла. Конфиденциально собеседники обменялись мнениями о том, как держать себя на конгрессе с поляками. Великий посол говорил Кинскому: «Надеяся-де я на твое приятство и доношу секретно, что с поляки делать и как с ними поступать?»

И Кинский говорил: «Бог весть, как; а чаять-де поступать с ними, как с протчими, то есть с венеты, а войска их едва надежны ль», и затем, вернувшись к тому же предмету второй раз, прибавил Возницыну: «А о поляке-де сам да рассудишь». Ответ Кинского был, как видим, уклончивый; он не пожелал высказаться откровенно. Польский посланник в Вене ксендз Гамалинский, за несколько дней перед тем посетив Возницына, жаловался на самое пренебрежительное отношение в Вене к полякам. На заявление его, Гамалинского, цесарцам, чтобы они короля и Речь Посполитую одних в войне не оставляли, но приобщили бы их к заключаемому миру, цесарцы дали ответ, полный упреков: «будто они, поляки, учиня союз, ничего не делали, только французские факции строили (т. е. допускали французские интриги при избрании короля) и сеймы разрывали и продолжали и вместо бусурман сами себя воевали и дрались и ныне дерутся». И если бы они, поляки, «за такими причинами» совсем пропали, то неужели и им, цесарцам, «для них пропадать же?» Поляки были особенно недовольны основанием «uti possidetis», потому что, как мы видели выше, ничего не приобрели в войне, к чему стремились: ни Каменца, ни Молдавии. Поэтому Гамалинскому и приходилось выслушивать при цесарском дворе такие укоризны: почему они во время войны у турок ничего не отбирали и не воевали и никакой себе пользы не получили? Не умея ничего приобрести себе, они не оказывали никакой помощи и союзникам, «а всяк-де из союзных что имеет и то имеет добыто своею кровью и многотрудными подвиги, а не их польской помощью и войсками». Наоборот, неудачи союзников вызывали в Польше радость: да они «вместо союзного вспоможения, когда… где бусурману удача бывает, то себе в радость, а тем (союзным) в поругание ставят и смеются». В особенности же враждебное отношение поляков к союзникам обнаружилось на последних королевских выборах, когда они намеревались избрать в короли кандидата, угодного туркам (принца де Конти), «да и нынешнее-де их польское противное союзу поведение или собирание (обирание) короля всяк видел, что кого турок желал, того они хотели за короля иметь», и только противодействие союзных держав предотвратило эту опасность. Передавая Возницыну эти укоризны австрийцев, Гамалинский говорил ему, что «тот цесарских министров ответ зело ему не полезен»[1239].

Но, высказывая горькие упреки поляку, граф Кинский не пожелал быть столь же откровенным относительно польских дел с Возницыным и в разговоре с ним осторожно обходил этот вопрос. Переговорив затем об аудиенции у цесаря, которой Возницын просил для представления ему своей новой верительной грамоты, о взаимной пересылке с Кинским по делам через надежных секретарей и переводчиков, о новом помещении для русского посольства в Вене вместо загородного двора, хозяин которого граф Кёнигсек торопил посольство с выездом, Возницын заканчивал свою беседу с канцлером обычным для русского посла XVII в. припевом о некоторых нарушениях церемониала, умалявших его честь: к нему не было назначено от венского двора особого пристава, как полагалось бы, а сопровождал его на конференцию с министрами только цесарский переводчик Адам Стилла, и в письменном ответе, данном ему после конференции, его не именовали даже «великим» послом. Канцлер на первое ответил, что и прежде сего тот же Стилла бывал «в таких же оказиях», о чем свидетельствуют бумаги канцелярии, а на реплику посла, что можно бы «старые обыкности бездельные отставить» и избрать лучшее, канцлер заметил, что они о том посоветуются и «посмотря древних записок», изберут лучшее. Что же до титула посла, неназывания его «великим», то Кинский сказал, что на латинском языке слова «великий посол» передаются одним словом. «И был, — продолжает „Статейный список“, — с переводчиком у них с Петром Вульфом спор; переводчик говорил, что пишут „магнус облегатис“, т. е. „великой посол“, а Кинский говорил, выводя: „одним словом бывает“». Возницын прекратил спор, соглашаясь, чтобы его титул писали, как пишут титулы других послов: «И великой посол пресек ему речь, говорил, что о сем вельми не спорит и сгожается с ним и да будет то слово по его воле и как пишет иных великих послов имена, так и его да будет писано впредь», и затем просил Кинского извинить за то, что занял у него продолжительное время: «чтоб он не погневался, что его так долго забавил», на что тот сказал, что «вельми ему он рад и приезд его почитает себе в любовь». В заключение канцлер спросил посла, имеет ли он известия о царском величестве, где он обретается. Возницын ответил, что не знает, известий из Польши еще не имел, и просил Кинского, если он что о том знает, сообщить «по своему приятству, а он его, господина, почитает себе за доброго благодетеля и яко отца». На этот комплимент канцлер вставши ответил поклоном и выражением благодарности и сообщил, что из Польши получены известия, что король отправился из Варшавы навстречу царю, но состоялось ли уже между ними свидание, о том пока неизвестно, а какие известия будут, сообщит. Поднявшись и прощаясь, Возницын почему-то счел нужным предупредить канцлера, что намеревается сделать ответный визит польскому посланнику ксендзу Гамалинскому и чтобы цесарские министры «в том бы на него… не имели за зле; а поляки-де Москвы не обманут и как они поступают, о том всему свету явно». Канцлер успокоил его словами, «что они в том никакого подозрения не имеют, кто б кому ни ездил, и польские-де поступки и посылки, и походы они знают же»[1240].

Во многом тождественны с указанными выше были предметы разговора посла с подканцлером Кауницем также в приватной беседе, имевшей место на следующий день, 10 августа. Сверх этих предметов Возницын заявил, что царь относительно своих дел на конгрессе больше возлагает надежд на дружбу цесаря, чем на деятельность его, посла, и просил об оказании себе всякой поддержки при предстоящих переговорах с турками. В дальнейшем разговоре посол выразил тревогу по поводу слуха о заключенном будто бы цесарцами перемирии с турками, на что Кауниц, успокаивая его, ответил, что желание такое с турецкой стороны действительно было, но что в том им отказано, и, очевидно, послу сообщена была неправда. На просьбы Возницына о подводах для поездки на конгресс и о «наметах» (шатрах) для тамошнего пребывания Кауниц ответил, что это дело не его, а Кинского, но что конгресс будет в городе Петервардейне, так что наметы не понадобятся. Не понадобятся и лошади, так как путешествие в Петервардейн будет совершаться водой[1241].