Родня. Жизнь, любовь, искусство и смерть неандертальцев

Охота за правдой

Давайте начнем прямо с мяса. Как именно неандертальцы убивали зверей, найденных в пещере Фумане и сотнях других мест? Очевидно, что одним из видов оружия были копья, и в дополнение к данным из Шёнингена и Лерингена в 2018 г. на эемской стоянке Ноймарк-Норд 2 были получены убедительные свидетельства об их использовании. Среди более чем 100 крупных экземпляров европейской лани — в основном самцов в расцвете сил — свидетельства охоты в неандертальском стиле на двух практически полных скелетах не то что намекают о себе, а прямо-таки бросаются в глаза. В подвздошной кости одного и шее другого присутствуют глубокие отверстия конической формы, которые могли быть нанесены только копьями. Копья не метали: обе раны соответствуют результатам экспериментов с прямым ударом-выпадом. Одной осенью 120 000 лет назад в Ноймарке неандертальцы гнали свою добычу через густой грабовый лес к берегу озера, где под открытым небом оленям было негде искать убежища.

Контраст с Шёнингеном, возраст которого больше примерно на 200 000 лет, очевиден. Всегда казалось, шёнингенские копья опровергают утверждения, что строение плечевого сустава неандертальцев препятствовало эффективному метанию[101]. Они длиннее коротких колющих копий или дротиков, используемых на близком расстоянии. Более того, вес в них распределен как в современных легких метательных копьях. Впрочем, не стоит мыслить бинарно: вполне возможно, что такие объекты использовались разными способами.

Все найденные до сих пор копья сделаны только из дерева, но эксперименты показывают, что оружие с каменным наконечником имеет массу преимуществ. Наносимые им раны быстро обескровливают жертву, истощая ее и уменьшая агрессивность. Есть и доказательства того, что неандертальцы действительно использовали наконечники: на некоторых стоянках найдены леваллуазские острия с повреждениями от нанесения ударов, а в Умм-эт-Тлель (Сирия) каменный наконечник был обнаружен в позвоночнике дикого осла.

Каким бы образом ни использовались копья в прошлом, сейчас они метко разят теории о неандертальцах-падальщиках. Кроме того, с их помощью неандертальцы прекрасно справлялись с гигантскими животными. Ископаемые лошади в Шёнингене весили намного больше 500 кг, что почти в два раза превышает вес представителя любого из видов, увековеченных в искусстве верхнего палеолита. А что же истинные исполины — слоны и мамонты? У них громадная масса тела и невероятная скорость передвижения, но охотники и собиратели успешно охотятся на слонов без огнестрельного оружия. Никто не может предоставить справку с печатью, что неандертальцы справлялись с такими тяжеловесами, однако это подтверждают веские косвенные доказательства. На это также указывают стоянки с костями и следами разделки туш, а в Лерингене имеется даже оружие. Примечательно, что, если не считать редких скелетов в местах, где забивали животных, останки мамонтов и слонов на стоянках неандертальцев, как правило, не преобладают. Имея дело со столь огромными существами, неандертальцы, похоже, не перетаскивали целые туши или тяжелые конечности, а уносили с собой только то, что срезали с костей. Кроме того, общий объем потребления такого мяса, возможно, занижен, поскольку из-за толщины слоновьей плоти насечек на костях может не оказаться.

Этим, возможно, и объясняется, почему не было обнаружено следов орудий на костях как минимум 11 мамонтов в карьере Линфорд (Британия). Некоторые части других видов — лошади, северного оленя и носорога — были отрублены, но присутствие около 50 бифасов и тысяч обломков камней указывает на более интенсивную деятельность, наилучшее объяснение которой — расчленение мамонтов и, возможно, охота на них.

Есть и более понятные ситуации. Примерно за 100 000 лет до гибели мамонтов в Линфорде, на краю гигантской «поймы» Ла-Манша, неандертальцы жили и намного южнее, там, где сейчас находится остров Джерси. В мощном слое ущелья Ля Котт-де-Сен-Брелад на современном побережье острова обращают на себя внимание две богатые останками мамонтов фазы. В отличие от других слоев с массой мелко фрагментированных фаунистических остатков, в этих так называемых костных кучах содержится множество целых и явно порубленных костей как минимум восемнадцати мамонтов, а также нескольких шерстистых носорогов. В течение десятилетий этот памятник интерпретировался как место массового забоя, однако при проведенных недавно повторных исследованиях возникли сомнения относительно того, позволял ли скальный рельеф перегонять сюда стада.

На самом деле «костные кучи» вполне могут быть тафономическим явлением, обусловленным нетипичной сохранностью костей уже после того, как неандертальцы покинули это место в начале холодной стадии МИС 6. Оставшиеся после расчленения туш части не были раздавлены в мелкое крошево, а остались под слоем тонко измельченного лесса — каменной пыли, наносимой с наступающих ледников за сотни километров[102].

За последние несколько лет при подводном картографировании напротив Ла-Котт обнаружилась сеть параллельных ущелий, так что неандертальцы вполне могли загонять животных в каменные мешки, а не на отвесные обрывы. Бедра и лопатки — не самые мясистые части тела, и вряд ли их уносили далеко, так что убой должен был происходить либо очень близко к ущелью, либо прямо внутри него. Сомнительно, чтобы стада забивали целиком, но и один загнанный в угол мамонт был чрезвычайно опасен и требовал командной работы. В Ла-Котт есть еще одна странность: некоторые черепа были уложены против каменных стен, ребра стояли вертикально, а в одном случае ребро по диагонали проходило сквозь череп. Не исключено, что неандертальцы использовали тела этих животных не только в пищу, но и для организации пространства.

Наилучшее свидетельство в пользу некоего элемента специализированной охоты на мамонтов обнаружено в Спи (Бельгия). В коллекциях, собранных здесь в XIX в., довольно много их костей, но необычно то, что три четверти из них принадлежат молодым животным и даже совсем маленьким детенышам. Причина, скорее всего, не в других хищниках: гиены порой охотятся на слонят и, конечно, пользовались пещерами, но следов обгладывания на костях не много. К тому же ни гиены, ни другие плотоядные обычно не носят с места на место такие массивные кости, как черепа слонов. Тот факт, что в Спи найдены зубы молодых мамонтов, явно свидетельствует в пользу того, что здесь присутствовали целые черепа, а значит, есть большая вероятность участия в этом неандертальцев. При этом мамонты, как и слоны, наверняка активно защищали свое потомство: хищникам трудно охотиться на детенышей, потому что те всегда находятся очень близко к стаду. Множество останков в Спи действительно поражает и наталкивает на мысль о специализированной охоте неандертальцев. Вероятно, это связано с тем, что детеныш мамонта — богатый ресурс, в его мозгу содержалось около 1 кг концентрированного жирного масла; помимо более высокой питательной ценности, они, возможно, были приятнее на вкус[103].

Спи, может быть, и необычный из-за возраста здешних мамонтов объект, но само потребление пищи, судя по биогеохимическому анализу останков неандертальцев, вполне соответствует другим памятникам. Изотопы углерода и азота, полученные из костей гоминин, дают представление об их месте в пищевых цепочках местной экосистемы, и высокое содержание азота в конечном счете ставит неандертальцев в один ряд с плотоядными, такими как волки или гиены[104]. Изотопы также дают представление о специализации рациона хищников (кто чем питался), и примечательно, что некоторые неандертальцы, в том числе найденные в Спи, скорее всего, получали от 20 до 50 % животного белка из мяса мамонта. Это подтверждает идею о том, что мы находим лишь малую часть костей. По всей видимости, с места убоя неандертальцы уносили в основном мясо, жир и костный мозг. Интересный момент: из-за чрезмерной концентрации на мамонтах мы десятилетиями не замечали, что помимо них неандертальцы вступали в схватки и с другими крупными и опасными животными, в том числе с гигантских размеров лошадьми, различными видами носорогов, турами (грозными предками большинства коров, достигающими 1,8 м и более в холке), буйволами и гигантскими верблюдами[105]. Разве что до сих пор нет убедительных свидетельств в пользу охоты на бегемота, который, как это ни удивительно, опаснее слона[106].

Но не сосредоточенность на игре по-крупному отличает неандертальских охотников, а длившаяся более миллиона лет адаптация их образа жизни к внешним условиям. Они преследовали почти все весомые кормовые объекты в своей местности, приспосабливаясь к крупным и среднего размера видам. Разнообразие ареалов распространения и поведения, представленное такими животными, как ибекс, газель, дикий осел, кабан или серна, подразумевает, что неандертальцы освоили самые разные стратегии охоты. Но это не значит, что они уничтожали все без разбору. Как и покрытые мехом хищники, они то выступали в качестве охотников широкого профиля, то направляли внимание на конкретные виды, почти всегда выбирая самых мясистых или жирных животных.

В таких ситуациях, как забой более чем пятидесяти лошадей на берегу озера в Шёнингене, длившийся не то несколько десятков, не то несколько сотен лет, практичный подход к использованию особенностей ландшафта сочетался со знанием поведения животных. Неандертальцы возвращались снова и снова, вероятно, по той причине, что, загнав небольшое стадо в воду, можно было задержать стремительного и опасного зверя. В других местах охотники искали возможности, предоставляемые сезонной миграцией или периодами размножения в стадах. Среди таких памятников особенно выделяется Моран, расположенный на краю французских Пиренеев, где найдены останки нескольких тысяч убитых зубров[107]. От других видов осталась лишь горстка костей, а среди зубров оказались в основном самки и молодые телята. Это значит, что неандертальцы напали на них летом, когда зубры шли с равнин в горы. Интересно, что, если это верно, то двигались целые стада, а убой в Моране определенно осуществлялся избирательно.

В других местах объектом охоты неоднократно становились животные, ведущие одиночный образ жизни. Носорог не общителен, и, чтобы его поймать, требуется продуманное преследование или организация засады в соответствующих местах. В лесах межледниковья для этого хорошо подходили места с камнями-лизунцами или богатой минеральными солями водой. Судя по поразительному количеству забитых носорогов в немецком Таубахе на участке с позднеэемским туфом[108], именно с этой целью неандертальцы использовали некоторые озера и залежи травертина.

Избирательный подход распространялся и на использование добычи. Части тела воспринимались и ценились по-разному, а расхожий образ пещерных людей, поджаривающих на огне чью-то гигантскую ляжку, не соответствует действительности. Высоко ценилось не постное мясо, а самые жирные и богатые костным мозгом части, компенсировавшие высокое потребление белка и представлявшие собой хороший источник энергии. Поэтому субпродукты, безусловно, были особым лакомством: мозг примерно на 60 % состоит из жира, а в сером веществе полно отдельных липидов — длинноцепочечных полиненасыщенных жирных кислот, — жизненно важных для здоровья и развития эмбриона. Считывая рисунок погрызов на костях, мы вновь и вновь убеждаемся в том, что неандертальцы обожали мозг и другие сочные части, такие как глазные яблоки, язык и потроха[109].