Родня. Жизнь, любовь, искусство и смерть неандертальцев
- Автор: Ребекка Рэгг Сайкс
- Жанр: Биология / История
- Дата выхода: 2023
Читать книгу "Родня. Жизнь, любовь, искусство и смерть неандертальцев"
Каково это — быть мертвым
Если говорить серьезно, в наши дни уже очень трудно утверждать, что все скопления костей неандертальцев образовались в результате спонтанных процессов или, если речь идет о разделке, что кому-то просто нужно было набить пустые желудки. Осознав многообразие действий, производимых с трупами, мы видим, как начинают размываться границы в этой сфере между поведением неандертальцев и ранних
Но, как и в случае с эстетическими традициями, отличия все же есть. На памятниках, расположенных под открытым небом, не обнаружено ни одного полного скелета неандертальца; хотя скелеты
Есть различия и по категориям умерших. Хотя взрослых мужчин среди
Также к очевидным различиям относится положение тела, которое у
Присутствие в захоронениях эффектных приношений — явление, определенно характерное для
Глядя на удивительное захоронение в Ла-Мадлен, представляешь себе ребенка, который некогда бегал, хохоча, в одежде, вышитой блестящими и позвякивающими на ветру бусинами. Ни на одной из стоянок неандертальцев нет ничего подобного, но есть ли убедительные доказательства, что вместе с телами они хоть иногда укладывали в могилы особенные предметы? Утверждения о «погребальных приношениях» зачастую весьма субъективны. Козлиные рога рядом с останками мальчика в Тешик-Таш или нерасчлененные ноги лошади и лапы пантеры в Сима де лас Паломас — это необычно, однако явной связи между ними и телами не прослеживается. Конечно, есть странные камни под головой Мустье 1, но с учетом того, что раскопки производились очень давно, о них невозможно сказать что-то определенное. Нестандартный отщеп из кремнистого сланца всего в нескольких сантиметрах от согнутых пальцев погребенного в пещере Шанидар волнует воображение, однако самый убедительный пример — еще один неандерталец с Ближнего Востока.
В 1990-х гг. в пещере Амуд, расположенной у Мертвого моря, был найден младенец не старше 10 месяцев, получивший порядковый номер 7. Как и младенец из Мезмайской пещеры, он лежал на правом боку, и, несмотря на повреждения во время накопления слоя, даже пальцы на его ногах и руках остались в правильном положении. Примечательно то, что прямо к тазовой кости Амуд 7 была прижата челюсть большого благородного оленя. Этот вид встречается в пещере, но целые кости попадаются редко. Между упомянутыми костями не было другого грунта, а значит, тяжелую челюсть, от которой, возможно, не отделили мясо, поместили непосредственно на труп до того, как он разложился.
Но перечисленное все же не служило для украшения погребений. С эстетической точки зрения неандертальцев привлекали цветные минералы, раковины и, возможно, части птичьих тел, но ничего подобного рядом с погребенными не обнаружено. С другой стороны, и у ранних
Меж тем погребальные обряды «золотого века», как правило, перекликаются с более древними, неандертальскими традициями. На Сунгирскую стоянку откуда-то из другого места принесли и положили рядом со скелетами кость, покрытую охрой{12}. Имел место в верхнем палеолите и каннибализм. Пещера Брилленхёлле на юго-западе Германии на несколько тысяч лет старше пещеры Гофа. В ней содержатся фрагментированные, подвергшиеся интенсивной разделке останки четырех взрослых и одного ребенка. Предположительно, это был похоронный ритуал, а не убийство.
Впрочем, интересный поворот событий нас ожидает и за пределами Евразии. Племена ранних
Смерть стоит того, чтобы посвятить ей целую главу, ведь она чрезвычайно тесно переплетается с тем, как мы воспринимаем себя в этом мире и дистанцируемся от других животных. Неандертальцы не обходили трупы вниманием и не обращались с ними как с отходами. Они не оставались равнодушными перед лицом смерти, а потребность пережить — если не осмыслить — эмоциональную травму, скорее всего, реализовывали путем взаимодействия с телом покойного.
Отношение к неандертальцам как к собратьям, пытающимся противостоять смерти, раскрашивает другими цветами и остальные сферы их жизни. Они по-разному преодолевали стресс: хоронили, разделяли умерших на части и пытались вновь вернуть их к жизни, поедая части тел, используя в качестве инструментов или особым образом помечая их.
Считая захоронение наилучшим действием с телом покойного, мы обесцениваем уникальные неандертальские подходы к решению проблемы. Точно так же объяснение каннибализма голодом или жестокостью обусловлено современными западными табу. На самом деле версия о том, что поедание тел есть способ горевания, хотя и мало обсуждается, но имеет право на существование. В 2017 г. в одной из газет сообщалось о британке, которая регулярно ест пепел своей матери, и этот случай не единственный. Если это звучит нелепо, вспомните о том, что в западном обществе издавна существует традиция хранить телесные реликвии — пряди волос или мощи, — а обряд причастия в христианстве в буквальном смысле подразумевает, что во рту у верующего хлеб и вино превращаются в плоть и кровь Иисуса. Католики воспринимают это как нечто связанное с жизнью, а не со смертью; возможно, так было и у неандертальцев.
Самый важный урок заключается в том, что неандертальцев нужно воспринимать такими, какими они были, а не смотреть на них сквозь призму наших собственных ожиданий. Крошечными насечками на черепе из Крапины объединены самые разные реалии их существования: кость как пища, материал и холст, а также каменные орудия, использованные для работы. Мы не видим в них эстетического чуда, но они, безусловно, были значимыми для тех, кто их сделал. Фрагментированные тела и кости с насечками дополняют широкую картину того, как неандертальцы обращались с вещами, как перемещались сами и перемещали сырье. Это тот фильтр, через который пропущены действия, память и самосознание, утекающие сквозь время и пространство.
Подобно тому как очаг обозначал центр жизни на стоянке, присутствие мертвых могло влиять на процессы организации пространства на уровне ландшафта. Места, связанные со смертью, порой имеют особый социальный вес, о чем свидетельствует то, как шимпанзе, бонобо и даже слоны вновь и вновь приходят к ним или же, наоборот, обходят их стороной. Если неандертальцы проводили различия между местами и целыми ландшафтами посредством того, чем они предпочитали заниматься в их границах, то действия с мертвыми при этом лишь расширяли существующие модели поведения. Можно даже допустить, что их реакция на смерть в какой-то мере определялась условиями существования, в невероятном разнообразии которых им выпало жить. Чем была для них смерть в мире буковых лесов, а чем — в тундре, где бродят огромные стада северных оленей?
Из всего этого следует лишь один вывод. Если погребальные традиции простираются далеко за пределы нашего вида и даже присутствуют у наших последних общих с неандертальцами предков, то подобное можно утверждать и в отношении самого понятия гуманности. Никакой необходимости в формализованных духовных рамках не было; неандертальские «похороны», вероятно, варьировались от проявлений необузданной страсти и хаоса до методичного и четкого выполнения действий. Как угасание жизни близких рвет наши души, так и неандертальцами двигали не только страх, но и любовь. И именно эти чувства лежат в основе нашей неразрывной исторической связи: уничтожение и уподобление.