Родня. Жизнь, любовь, искусство и смерть неандертальцев

Вечные истины

Хотя каждая ситуация, связанная с разделкой тела и актом каннибализма, уникальна, между ними все же прослеживаются концептуальные связи. По всей видимости, неандертальцы могли разделать что угодно с завязанными глазами и, подобно тем шимпанзе с зубочистками, пользовались знакомыми навыками, чтобы установить контакт с умершим. Возможно, такие действия, наряду с поеданием тела, помогали преодолеть смятение и унять страх, вызванный смертью. И, как и мы, неандертальцы пытались сохранить при себе частичку умершего.

Все пристальнее изучая костный материал в поисках орудий, в том числе ретушеров, исследователи обнаружили среди них экземпляры, изготовленные из костей неандертальцев. Как в Крапине, так и в Ле-Прадель использовались фрагменты бедренных костей, а в Гойе четыре ретушера были сделаны из осколков бедренной и берцовой кости. Более того, там неандертальцы, судя по всему, намеренно остановили выбор на костях гоминин, несмотря на их меньшую пригодность по сравнению с другими животными и иными элементами скелета.

Похоже, что, как и в большинстве случаев с костями животных, ретушерами в Гойе и других местах работали, пока материал был свежим. Неандертальцы не просто брали первые попавшиеся осколки. Выбор, вероятно, происходил во время разделки тела или непосредственно после нее. Более того, на ретушерах в Гойе заметен сильный износ с несколькими этапами разрушения рабочей поверхности. Их держали в руках в течение некоторого времени, пусть и неясно, как долго.

На данный момент все образцы получены с площадок, где осуществлялась разделка, и нет данных о том, что эти — и вообще какие бы то ни было — ретушеры переносили с одного места на другое. Однако такой сценарий вызывает интерес, а заодно служит напоминанием о том, что мы не знаем, каким образом большинство единичных костей и зубов оказались в конкретных местах.

Если смерть вызывала эмоции, возможны ли личные мотивы для разделывания, поедания и использования тел? Весьма вероятно, что хотя бы в некоторых случаях умерший и «каннибал» прежде состояли в неких отношениях. Всем известно, что в человеческом общении и самосознании индивида ключевую роль играет лицо, и любопытно, что в некоторых случаях особое внимание уделялось головам. В Мула-Герси на всех фрагментах черепов гоминин, в отличие от оленей, присутствовали следы разделки; кроме того, они подверглись особо интенсивному дроблению. Череп Ле Мустье 1 тоже был разломан на мелкие части, однако следы разделки имелись только на одной части тела (на правом бедре).

Это подводит нас к одному из самых необычных артефактов неандертальской эпохи. В 1906 г. грот Ла-Кина стал тем местом, где археологи впервые определили назначение костяных ретушеров, однако он широко известен останками еще как минимум 22 неандертальцев на нескольких участках в разных слоях. Среди них есть несколько частей черепа, возможно, принадлежащих одному и тому же половозрелому индивиду. Один фрагмент с насечками также имеет характерные повреждения от использования в качестве ретушера.

Неандертальцы, прекрасно разбиравшиеся в анатомии, абсолютно точно знали, с чем имеют дело. Выбор кости был даже менее случайным или стихийным, чем в случае с ретушерами из Гойе. Формой и толщиной данное изделие значительно отличается от других ретушеров из Ла-Кина и прочих памятников, к тому же это единственный известный ретушер, изготовленный из черепной кости какого бы то ни было вида. Выбор пал на череп, несмотря на его непригодность, и, хотя в том же слое имеются другие необычные ретушеры (из челюсти северного оленя и лошадиного зуба), череп — это единственная кость неандертальца из этого слоя.

Скептики, возможно, до сих пор хотели бы найти нечто выходящее за рамки утилитарности, доказывающее, что практика расчленения мертвых на составные части имела социальный и символический смысл. Невероятно, но это нечто существует и, помимо прочего, включает в себя череп. На самой полной черепной коробке из Крапины имеются 35 мелких зарубок, в основном параллельных, начинающихся чуть выше надбровной дуги и проходящих по лбу в направлении затылка. При длине всего 5 мм они не подходят под определение насечек от разделки, являются совершенно уникальными на данной стоянке и не имеют аналогов ни на одном из черепов гоминин любого вида.

Тем не менее что-то они напоминают. Это наиболее длинный ряд последовательных насечек, выполненных неандертальцами, превышающий по длине даже серии надрезов на кости гиены в Ле-Прадель и на вороньем крыле в Заскальной. Их нанесение на кость гоминины, тем более на череп — самую символически значимую часть тела, — явление экстраординарное. Самая близкая параллель этому прослеживается в поведении Homo sapiens, обитавших больше чем через 100 000 лет в пещере Гофа. Там, наряду с разделкой тел умерших и каннибализмом, также занимались обработкой костей. Из черепов, вероятно, вырезали чаши, но самая примечательная находка — фрагмент длинной кости, на котором кто-то выгравировал изящный орнамент из мелких насечек.

Можем ли мы от отдельных объектов и скелетов перейти к разговору о том, что вообще для неандертальцев значила смерть? Сложность их взаимодействий с телами — будь то захоронение полных скелетов или их частей, разделка или использование костей в качестве инструментов — в точности соответствует развитию навыков и разнообразию других аспектов поведения, включая охоту, технологии производства и эстетику. Следов подобных взаимодействий после отметки 150 000 лет назад становится больше, что, вероятно, тоже объясняется не просто лучшей сохранностью костей, а распространением обращения с мертвыми в социальной практике. Кроме того, стоит отметить, что памятники с останками неандертальцев часто содержат части тел нескольких индивидов.

Не исключена и зависимость того, что делают с телом, от того, чье это тело. Безусловно, в неандертальских сообществах присутствовало разделение на общепринятые категории, в том числе по возрасту и полу, возможно, по репродуктивному статусу, уровню коммуникабельности и развития навыков. Эти характеристики наверняка влияли на то, как индивиды относились друг к другу в жизни, а возможно, и в случае смерти.

В первую очередь заметно явно малое число женских скелетов. Это не связано с трудностью идентификации пола по костям; подтвердить анатомическую классификацию помогает генетика. Наблюдаются также некоторые закономерности, связанные с возрастом: самые молодые и самые старые скелеты чаще находят полностью, а не в виде разделанных и переработанных костей. К примеру, в Крапине полно разделанных тел взрослых и ни одного маленького ребенка.

С другой стороны, детские захоронения, похоже, могли входить в состав коллективных. Ребенок Шанидар 9 лежал рядом со взрослым мужчиной и двумя взрослыми женщинами. Гаррод утверждала, что у левого плеча женщины из пещеры Табун находился младенец[182], хотя при изучении перемещенного в Лондон блока грунта никаких останков не обнаружили. Кстати, если говорить о Ближнем Востоке, то, несмотря на то, что скелетов там найдено много, до сих пор не известно ни об одном случае разделки тела.

После чтения этой главы у вас может сложиться впечатление, что, куда ни посмотри, везде обнаруживаются окаменелые останки неандертальцев, с которыми происходило что-то особенное. Однако все гораздо сложнее. На некоторых стоянках найдено лишь несколько фрагментов, на других имеется масса скелетов, и нет четкой зависимости разделки тел от того, на самой стоянке это происходило или за ее пределами: подросток из Ле Мустье подвергся разделке, а младенец — нет.

Не стоит забывать и о том, что во многих местах, богатых археологическим материалом, вообще нет никаких останков неандертальцев. Наглядный пример тому — Абрик Романи: стоянку заселяли на протяжении десятков тысячелетий, раскопки на ней проводились в соответствии с высочайшими стандартами, но из сотен тысяч обнаруженных там костей ни одна не принадлежит гомининам. На других иберийских стоянках такого же типа останки гоминин тем не менее есть. В 2016 г. в Тейшонес обнаружены детский зуб и фрагмент черепа, а в Кова-Негра — кости как минимум семи гоминин: двух взрослых, одного ребенка старшего возраста и четырех детей помладше.

Не меньший интерес вызывают памятники, на которых традиции менялись со временем, а в некоторых случаях, например в Ортю, присутствие тел, возможно, влияло на то, чем еще там занимались неандертальцы. Выбор между захоронением тел и их разделкой, возможно, зависел от того, насколько мобильными хотели быть неандертальцы и не собирались ли они покинуть свое место на многие месяцы. Конечно, это еще не различные погребальные традиции, но вариативность в решениях, возможно, связана с конкретными обстоятельствами, зависящими от подвижности и сезонности.