Гул мира: философия слушания

Музыка языка

Музыка предметов, музыка в предметах так же обычна, как свет, но в отличие от света она редко прославлялась как самостоятельный феномен. Сторонники изображений, как правило, были слепы к своей собственной глухоте, по-видимому не осознавая, что без аудиального визуальное бездушно. Беззвучность картин иногда воспринималась как эстетическая или даже метафизическая проблема, немота, придающая каждой картине скрытый надлом. Однако часто ли осознавали, что проблема этой беззвучности относится не только к картинам, фотографиям и прочим изображениям, но и к зрению как таковому?

Такая же глухота поражает и приверженцев языка. Джорджо Агамбен, например, говорит, что событие языка (потенциальность языка в отличие от конкретного языка) является предпосылкой для любого акта речи. Слово с этой точки зрения является лишь вторичным акустическим феноменом, хотя все актуальные языки изначально произносятся. Агамбен обосновывает язык, который ведет к речи, как речь-высшего-порядка, для которой звук является расходным материалом: речь Голоса (заглавная буква авторская; голос – ничей), который можно помыслить, но не слышать. Результатом этого является «уже не опыт просто звука, но еще и не опыт смысла»[80]. Но для человека голос никогда не бывает просто звуком и никогда не бывает лишен смысла. Все человеческие голоса интонируют. Интонация – это музыкальный акт. Акт музыки является предпосылкой для события языка.

Без тонового выражения язык не имеет основы. Тональность является основой высказывания, даже если она сам по себе безосновательна, просто мерцание в воздухе – слышимое как потенциальность внутри аудиального. Поскольку тон, как говорит Гегель, есть изначальная музыка, уже музыкальная в своей вибрационной экспрессивности, то музыка есть тот медиум, в котором наличное бытие вещей, ощутимое состояние их бытия, обращается к нам в этом своем качестве. Язык стремится утвердить или оказать воздействие на это бытие, музыка соединяет нас с ним. Музыка в самом широком смысле есть та сила, благодаря которой бытие (как говорит Агамбен) не принадлежит чему-либо, но становится присущим всему: качеством или, может быть, даже лучше, качеством бытия, каким оно является для нас.