Гул мира: философия слушания
![Гул мира: философия слушания](/uploads/covers/2024-04-27/gul-mira-filosofiya-slushaniya-201.jpg-205x.webp)
- Автор: Лоренс Крамер
- Жанр: Философия / Музыкальная литература: прочее
- Дата выхода: 2023
Читать книгу "Гул мира: философия слушания"
Как живые Картина
«Здесь на полотне, / Портрет моей последней герцогини. / Неправда ль – как живая?»[68] – спрашивает рассказчик знаменитого стихотворения Роберта Браунинга. Как далеко может зайти такой взгляд? Милли Тилль, обреченная героиня романа Генри Джеймса Крылья голубки, видит сквозь слезы слабое отражение своей угасающей жизни в «таинственном портрете» Бронзино:
Вероятно, это ее слезы и сделали всё тогда таким странным и прекрасным – таким же чудесным, как сказанные им слова: лицо молодой женщины, всё так великолепно прорисованное, и руки тоже, и великолепная одежда; лицо бледное, почти до сероватой голубизны, и всё же прекрасное в своей печали, под короной густых, убранных назад и высоко поднятых волос, которые, должно быть, прежде, чем потускнели от времени, носили прямо-таки родственное сходство с ее собственными.[69]
Почему «как живой» портрет так поражает и тревожит своим мертвенно-бледным оттенком? Насколько точно увиденное Милли соответствует портрету молодой женщины, которую в аналогичной ситуации рассказчик Овального портрета Эдгара По принимает сначала за «живого человека», а затем, поразмыслив, добавляет: «Я убедился, что очарование картины заключалось в совершенной жизненности выражения, которое в первую минуту поразило меня, а потом смутило, подавило и ужаснуло»[70].
Можно ли оживить картину? Уильям Джон Томас Митчелл ответил: «Нет». Анимированная картина больше не является картиной. Эти кажущиеся одушевленными картины Браунинга, По и Джеймса, как и их более поздний аналог, портрет уайльдовского Дориана Грея, наводят ужас именно потому, что выглядят одушевленными, хотя явно лишены души. Так что ответ будет не только «нет», но «можно сделать лишь наоборот». Ролан Барт заметил, что все фотографии являются записями смертной жизни; все они молча говорят – это было. Одна из причин того, что люди так долго стремились изобрести движущееся изображение и так высоко ценили результат – кинематограф, состоит в том, что это достижение освободило нас от неподвижности и чуть позже, но столь же существенно, от молчания картины. Вся нарисованная жизнь – это остановленная жизнь, мертвая – натюрморт. Только движущееся кино является ожившим. А чтобы быть полностью анимированным, ему нужна иллюзия создания звуков. Тишина и неподвижность картины образуют медиум заманчивой созерцательности, но только в физических пространствах, маленьких убежищах, предназначенных для этой цели. И даже там может быть небезопасно, как выясняет Милли Тилль:
Дама, о которой идет речь, с ее некоторой плотностью, с ее полными губами, длинной шеей, с ее знаменитыми драгоценностями, с ее парчой в расточительно красных тонах, была весьма величественной персоной – только вот радость ей никак не сопутствовала. И она была мертва, мертва, мертва![71]