Через пропасть в два прыжка

14. ПОЗДНЕЕ ПРОЩАНИЕ

Ирина Сергеевна едва поспевала за размеренным и крупным шагом Вашко. Они шли по хрустящему снегу меж запорошенных могил. Аллея под сенью громадных черных деревьев, потерявших листву, была тиха и пустынна. Женщине было зябко, она все время куталась в пушистую, покрывшуюся от дыхания легким инеем, шаль. Миновав поворот расчищенной дорожки, они свернули у серого от старости мраморного ангела, и справа от них потянулась длинная кирпичная стена со множеством фотографий.

— А почему вы выбрали именно Введенское кладбище? — голос женщины срывался от частой ходьбы.

Вашко остановился, подождал пока она нагонит его.

— Как вам сказать… Отнюдь не из-за престижности. Мне было проще устроить дело здесь. А что, другие лучше? Это почти центр.

— Да, да, конечно, — быстро согласилась она. Нас ждут?

— Обещали…

Они молча шли довольно быстрым шагом еще несколько минут вдоль стены колумбария, пока вдали, за очередным изгибом, не показались стоящие у высокой серебристой ели, покрытой от корня до макушки рыхлым снегом, несколько человек, одетых по-рабочему: в ватниках, ушанках, валенках.

Приблизившись к ним, Вашко поочередно поздоровался с рабочими, а Ирина Сергеевна с интересом принялась осматривать окрестности.

— Здесь действительно хорошо, — вырвалось у нее, — ему будет спокойно!

— Ейный папаша? — полюбопытствовал рабочий с заиндевевшими от мороза седыми бровями. — Вы, барышня, не беспокойтесь. Здесь место, что надо. Петрович сам выбирал!

— И суседство доброе, — заметил его товарищ. — Гляньте, рядом с одной стороны генерал, с другой — артистка. Кампания, что надо. Мы енто самое местечко для ба-а-альшого чина берегли. Скажите спасибо Иосифу — токма для него и старались.

— Да чего там, — немного смутился обычно невозмутимый Вашко. — Все готово?

— Полный порядок! Даже фотографию приладить успели. Глянь! — они отодвинули от стены прислоненную к ней плиту, по которой золотистыми рельефными буквами шла четкая надпись: «Иван Дмитриевич Тушков». И больше ничего — ни года рождения, ни года смерти.

Ирина Сергеевна достала из сумки урну и передала пожилому. Тот сбросил на снег варежки, такие же толстые, как и у его товарища, бережно обхватил ее руками и, приподнявшись на цыпочки, задвинул ее в нишу. Поставив ее, покрутил, стараясь придать некую красоту, затем сдернул с головы шапку. Его примеру последовали остальные.

— Царствие небесное! — отчетливо произнес старик. — Видать, хороший был мужик. Давайте попрощаемся!

Все присутствующие замерли, пораженные одновременно значимостью и прозаичностью происходящего. Ветерок едва заметно кружил, опуская на землю легкие невесомые снежинки.

— Взяли! — старик-рабочий, кряхтя, взял с земли плиту и поднял ее на уровень груди. — Черпани раствору-то в ведра, — толкнул он локтем приятеля. — Не жалей…

Некоторое время сухие постукивания мастерка были единственными звуками, нарушающими окрестную тишину, но тут из-за спины откуда-то донеслись всхлипы: плакала Ирина Сергеевна. Никто не пытался ее утешать, все понимали, что любые слова бесполезны. Утерев кончиком шали повлажневшие глаза, женщина дождалась, когда рабочие, скинув в сторону излишки раствора, отошли к ели, подошла к квадрату гранитной плиты и долго вглядывалась в снимок, протирая стылый портрет жаркой ладошкой.

Назад они шли медленно.

— Вы, Ирина Сергеевна, не забыли о моей просьбе?

Она подняла на него задумчивый взгляд.

— А? О просьбе? — Она принялась что-то искать в кармане. — Сейчас, как только вернусь домой, еще раз обзвоню всех. Все сделаю, как договорились!

— Хорошо. Я сейчас вас покину и заскочу в одно место. Приеду к шести. Если успею, значит, вместе со всеми. Нет — немного опоздаю. Деньги у вас есть?

— Кстати, о деньгах, я хотела посоветоваться с вами. Тут вчера произошло одно событие, которое ставит меня в несколько неудобное положение..

— Что такое? — Вашко смотрел на нее, начиная догадываться, что она скажет.

— Вечером зашел мужчина, примерно одних лет с отцом.

— С бородой?

— Вы его знаете? Он был не один, а с женщиной — наверно, дочка. Очень похожа… Ну, там соболезнования, цветы, а потом… положил на стол конверт. Говорит, что отцовский приятель. Путано, правда, говорил, смущался, сбивался. Дочка объяснила, какой-то долг. Не знаю — брать или нет.

— Сколько.

— Деньги немалые — полторы тысячи.

Вашко отвел глаза в сторону. Ему стало ужасно неловко.

— Это, действительно, долг?

— Да, — хрипло выдавил Вашко. — Это на самом деле деньги отца. А что они сказали еще?

— Мол, похороны — дело дорогое… Поминки опять же…

— Ну, и оставим этот разговор. Эти двое, кстати, тоже есть в списке — не забудьте пригласить их. Пусть помянут. Ему на хороших людей не очень везло. Ну что, давайте прощаться? — Он протянул руку. — До шести! Извините, вынужден исчезать — иначе не успею закончить дела. Приглашайте всех по списку. Отказов, полагаю, не будет — не тот повод. Извините, мой автобус, бегу…

…Комната была полна цветов, а на телевизоре стояла большая фотография Тушкова, перетянутая по углу черной матерчатой лентой. Ирина Сергеевна, готовившаяся к поминкам, долго перебирала альбом с фотографиями и нашла для пересъемки лишь этот кадр. Тушков с телевизора смотрел на присутствующих в комнате, которые пока располагались кто на стуле, кто в кресле.

— Это сколько же ему здесь лет? — сняв очки и вглядываясь в фотографию, поинтересовался «дипломат». — Не помню его таким… Наверно, еще до прихода к нам?

— Не знаю, — заметил стоящий рядом с ним Уланов. — Давайте спросим Ирину Сергеевну.

Корнеева, услышав свое имя, тотчас вышла из кухни с большим дымящимся в руках блюдом.

— Я как раз заканчивала институт. Видимо, начало семидесятых… Мы тогда приехали с Кавказа. Видите, какой он загорелый?

— Думаю, Ирочка, ты ошибаешься, — заметил, вставая из-за стола Бачко. — Скорее, конец шестидесятых… Мы тогда еще часто встречались — скучали после переезда, старались ездить в гости по любому поводу. Мама твоя замечательно пекла пироги. Тогда на балконе и фотографировались… Я же сам снимал — у меня и негатив, кажется, сохранился. Надо будет поискать — мы такой портрет сделаем!

— Может; помочь? — встал с кресла Панчин и, сделав знак дочери, добавил: — женщинам это сподручнее. Водку там достать из холодильника. Холодец порезать.

— Кого ждем? — поинтересовался референт, поглядывая на своего начальника. — Вроде, все здесь.

— Нет еще двоих, — крикнула с кухни Ирина Сергеевна. — Я еще пригласила товарищей из милиции — они тоже много сделали. В конце концов, нашли убийцу.

— Я бы таких горе-водителей ставил без разбора к стенке, — громко произнес Уланов. — Сволочь! Такого работника загубил.

— Да, специалистом Иван Дмитриевич был. какого поискать. Нелепая, нелепая смерть, — поддержал его «дипломат», протирая повлажневшие под очками глаза.

— Что ему теперь будет? — референт приблизился к Эль Петровичу. — Лет пятнадцать дадут? Вы, как специалист, знаете в этом толк.

Бачко не спеша поднялся, одернув пиджак, вся его фигура в этот момент выражала значимость.

— Налицо покушение на убийство. Причем, с целью ограбления, но думаю, квалификация будет иной — причинение тяжких телесных, повлекших смерть. Хотя, как посмотреть. Сложно все.

— Говорят, — заметил «дипломат», — его участь облегчается тем, что он не применял физической силы — уехал, не дотронувшись до него пальцем, а упал якобы сам. Это играет роль?

— Определенно. — Бачко оправил ремень на брюках и энергично взмахнул рукой. — Ограбление-то со счетов не сбросить. Но пятерик все одно будет.

— Мало, — вздохнув, произнес референт. — Все же это послужило основой всего произошедшего.

— Что мы в этом понимаем. Оставим лучше судить об этом юристам! — веско возразил «дипломат». — В кодексах все так сложно. Ей-богу, не смогу отличить, где кончается хулиганство и начинается, к примеру, бандитизм.

— Да, юриспруденция, это наука, — довольно заметил Бачко. — Жизнь надо посвятить, как и любой науке — тогда и в других областях все становится понятнее. Вообще на общество «человеков» смотришь иначе.

— Со своей колькольни? — спросил Уланов.

— Отчего? — не согласился Бачко. — Взгляд юриста, это взгляд вооруженным взглядом. Вроде, как через бинокль!

Вашко вошел в квартиру так, что никто не заметил. Молча повесил пальто на вешалку и стоя у зеркала, приглаживал все то, что называлось шевелюрой. Услышав последнюю фразу Бачко, он вошел в комнату.

— А вот и наш сыщик! — заметил его появление «дипломат». — Добрый вечер, Иосиф Петрович! — Мужчины, завидев Вашко, поочередно подошли к нему и обменялись приветствиями.

— А, Иосиф Петрович, пришел! — воскликнула появившаяся из кухни Корнеева. — Теперь можно садиться за стол…

В торце стола у окна стул оставался пустым — все было здесь: и тарелка, и вилка, и даже большая хрустальная рюмка, наполненная водкой, и по обычаю накрытая куском ржаного хлеба. Рядом с этим стулом стоял телевизор, на котором возвышалась увитая крепом фотография Тушкова: он был здесь, улыбался гостям. Вашко отчего-то трудно было смотреть на снимок, и он отводил глаза.

Уланов, по привычке, присущей ему по долгу службы, расположился рядом с начальником, который чувствовал себя не в своей тарелке — и неуверенность движений и какая-то странная дрожь пальцев — все выдавало переживания. Да и на портрет, пожалуй, он поглядывал куда чаще других. Вглядываясь в знакомые черты лица, он вел с покойником неоконченную, ведомую лишь ему беседу.

Бачко, стоило ему оказаться за столом, почувствовал себя хозяином — в любом его движении ощущалась уверенность и спокойствие. Он расположился между Корнеевой и дочерью Панчина, оказывая им мелкие услуги, подавая хлеб, передвигая тарелки, создавая ту непринужденную суету, с которой начинается любое застолье, будь оно торжественным или печальным.

И только сам Панчин по-прежнему был «не в себе» — он крутил в пальцах рюмку с водкой, стараясь не встречаться взглядом ни с кем из присутствующих.

— А где ваш помощник? — поинтересовалась у Вашко Ирина Сергеевна.

Вашко посмотрел на часы — время шло к семи.

— Обещал быть. Видимо, как всегда, задерживается. Ждать не стоит.

— Правильно, не стоит! — сказал «дипломат» и встал, застегнутый на все пуговицы, мрачно и печально возвышаясь над столом. — Что ж, Иван Дмитриевич… Никогда не думал, что соберемся в твоей квартире, но без тебя, — он вздохнул. — Много нам с тобой пришлось поработать… Много! — он уронил голову на грудь. — А, помню, пришел он к нам еще молодым и курчавым.

Говорил «дипломат» долго и нудно, припоминая мелкие подробности совместной работы, какие-то случаи из жизни. И закончил неожиданно — разжалобленный собственными воспоминаниями, он по-бабьи всхипнул, залпом уронив в себя содержимое рюмки, и обессиленно сел на стул. Пытаясь выручить начальство, поднялся Уланов. Говорил референт лаконично и весомо, бережно роняя слова, и каждое воспоминание было на редкость метким и цельным.

Вашко не пропускал скорбных тостов, но водка не давала абсолютно никакого облегчения. Она лишь обжигала нутро, наливая теплом грудь. Сегодня его, что называется, «не брало».