Том 4. Стиховедение

«Ты-ты-рифмы»: рифмо‐синтаксические клише у пушкина

Из чего состоит русский стих?

Сто лет назад, по традиционной школьной метрике, на этот вопрос нам твердо ответили бы: из стоп. Семьдесят лет назад, после Чудовского и Томашевского, нам ответили бы: из слов. Сейчас, в свете новых работ по лингвистике стиха, мы вынуждены сказать: из словосочетаний.

Что это значит? Традиционная школьная метрика говорила: поэт складывает первую строку «Евгения Онегина» из стоп: мойдя, дяса, мыхчест, ныхпра(вил), они образуют 4-стопный ямб, а что каждое из этих словосочетаний в отдельности бессмысленно, это неважно.

Стиховедение ХХ века говорит: поэт складывает строку из фонетических слов: мойдядя (амфибрахическое), самых (хореическое), честных (тоже), пра(вил) (тоже), в такой последовательности они образуют 4-стопный ямб, и любые русские слова в такой последовательности будут 4-стопным ямбом. Современное стиховедение напоминает: нет, не любые, а только такие, которые образуют смысловую и грамматическую связность: такая же последовательность слов, например мойдядя самых болен хо(дим), образует ритм 4-стопного ямба, но не в русском, а в каком-то ином, заумном языке. Всякий, кто сочинял стихи, знает, что стихотворец не просто нанизывает слова в ряд одно за другим, а заранее имеет в уме, хотя бы приблизительно, общую структуру сочиняемой строки, а то и нескольких строк. И всякий, кто исследует стихи, должен эту общую структуру учитывать.

Это и есть предмет лингвистики стиха: как по различным позициям стиха распределяются различные части речи (морфология) и в какие связи они между собой вступают (синтаксис). Так, подсчитано, что слова с длинным безударным началом — это главным образом глаголы (за счет префиксов): перебежать, недосмотреть. А слова с длинным безударным концом — это главным образом прилагательные (за счет суффиксов): таинственная, прекраснейшая. В строке 4-стопного ямба такие слова могут стоять не на всяких, а лишь на определенных ритмических позициях. При этом понятно, что каждый глагол тянет за собой свою свиту — подлежащее, дополнение, обстоятельство; а за каждым прилагательным следует определяемое им существительное — «Мои счастливейшие дни», «Всегда восторженную речь», «Лесов таинственная сень», «Ее рассеянную лень», «Его страдальческая тень» (примеры из «Евгения Онегина»). Такие повторяющиеся конструкции, определяемые ритмом самого длинного слова в строке, мы называем «ритмо-синтаксическими клише».

Но кроме ритмо-синтаксических клише, бывают и «рифмо-синтаксические клише», и они не менее интересны для наблюдений. В рифмованном стихе всегда велик спрос на слова с такими окончаниями, к которым легко подобрать рифму. Такие слова, понятным образом, стоят в конце строки, и от того, какие это части речи, зависит набор и взаимосвязь остальных слов в строке.

В каждом языке есть свои излюбленные рифмующиеся окончания.

В итальянском самые частые пять рифм (у Данте): — etto, — ai, — ui, — ato, — one; в английском (у Теннисона): — ее, — ay, — ore, I, — air, в русском (в «Онегине») женские рифмы: — енье, — ою, — ами, — енья, — али, мужские: — ой, — ей, — на, — ет, — ал (а следующие пять: — ом, — он, — ит, — ов, — я).

Легко почувствовать, что в каждой из этих рифм преобладают определенные части речи. Рифма на — ал — это на 83 % глаголы типа внимал, воспевал; рифмы на — ет — на 54 % существительные в именительном падеже типа свет, поэт; рифмы на — ей — на 50 % существительные в косвенном падеже типа друзей; рифмы на — на — на 44 % краткие формы прилагательных и причастий типа бледна, влюблена (и это при том, что средний процент таких кратких форм в лексике «Онегина» — лишь 3 %: вот как сильно рифма притягивает определенные части речи!); рифма на — ой — на 80 % существительные типа душой и прилагательные типа родной (разумеется, в разных падежах: брат родной, земли родной, земле родной, землей родной); рифмы на — ит — на 82 % глаголы типа глядит, говорит. Кроме того, можно заметить, что в большинстве этих рифмических гнезд присутствуют местоимения: мой, мной, ей, она, моем, он, я. Это не удивительно: местоимения — самая гибкая часть речи, связывающая любые предложения, и спрос на них в любом тексте велик. Именно ради местоимения она эта рифма так мобилизовывает даже редкие формы бледна, влюблена.

Как из этого получается рифмо-синтаксические клише, мы попробуем внимательно рассмотреть на примере одного, не самого громоздкого рифмического гнезда — рифмы на — ты.

У Пушкина в послелицейских стихах (не считая черновых набросков) рифмой на — ты кончается 138 строк 4-стопного ямба. В этих рифмах участвуют 20 слов. Одно односложное: местоимение ты (28 раз). 63 двусложных: существительные женского рода — мечты (39 раз), черты (11 раз); мужского рода — цветы (6 раз), листы (5), щиты, скоты (по 1 разу). 47 трехсложных: существительные женского рода — красоты (19), суеты (7), клеветы (6), простоты (4), высоты, темноты (по 2), нищеты, остроты, полноты, правоты, пустоты, слепоты (по 1 разу); причастие в краткой форме заняты (1).

Кроме пушкинских мы взяли для сравнения 576 строк на двухсложные и трехсложные — ты из Ломоносова, Сумарокова, Державина, Жуковского, Давыдова, Козлова, Рылеева, Вяземского, Дельвига, Баратынского, Языкова, Полежаева, Лермонтова, Тютчева, К. Павловой, Огарева, Ап. Григорьева, Тургенева, Майкова, Полонского, Некрасова, Фета и Блока. На трех поэтов XVIII века приходится 71 стих (только 12 %), так что основной сравниваемый массив приходится на современников и продолжателей Пушкина.

Сразу хочется обратить внимание на то, как тесно почти все эти слова привязаны к рифме. Единственное исключение — ты, местоимение, которое может встречаться на любых позициях строки и часто даже без ударения (Ты говорил со мной в тиши, Как недогадлива ты, няня). Все остальные, постоянно-ударные слова, встречаясь в рифме 110 раз, встречаются внутри строки 4-стопного ямба только 32 раза (Мечты, мечты, где ваша сладость — автореминисценция в «Евгении Онегине» из лицейского стихотворения; Черты далекой бледной девы, Цветы последние милей, Везде щиты, гербы, короны, Но красоты воспоминанье, Кто клеветы про нас не сеет, И ныне с высоты духовной, От суеты столицы праздной). Иными словами, три четверти (77,4 %) постоянно-ударных слов на — ты используются Пушкиным в рифме для связи строк. Можно даже заметить дополнительную подробность: из 32 слов такого рода внутри строки только 11 приходятся внутри строк с мужскими окончаниями и 21 — внутри строк с женскими (где они вообще не могут быть использованы в рифме); если снять со счетов эту 21 строку, то процент тяготения слов на — ты к рифме повысится до 88 %.

Во внутренней структуре этой массы однорифмованных строк сразу бросается в глаза одна закономерность. Чем короче последнее, рифмующееся слово, тем разнообразнее структура строки, и чем оно длиннее, тем она однообразнее, клишированнее. Это легко объяснимо: короткое ты оставляет больше простора словесным комбинациям в начальной части строки, а длинное красоты — меньше простора и, соответственно, стесняет их разнообразие. Как это происходит, мы и постараемся рассмотреть.

Строк, кончающихся на односложное местоимение ты, у Пушкина 28. Среди этих строк — 16 четырехсловных (типа «Во тьме ночной томишься ты») и 12 трехсловных (типа «Везде воображаешь ты»). Двухсловных нет: образовать строку типа «И недовыследила ты» слишком трудно.

Какое слово скорее всего может стоять перед финальным местоимением ты? Конечно, согласованный с ним глагол-сказуемое, а перед глаголом — дополнение или обстоятельство. Действительно, из 28 строк таковы 19, из них 14 (50 %) образуют связные синтагмы. Из этих 14 строк 4 имеют во главе строки обстоятельство («И вот опять явилась ты»), 4 — прямое дополнение («Себя обманываешь ты»), 3 — косвенное дополнение («И для меня блеснула ты»), 1 — глагольное дополнение («Их разделить не можешь ты»), и еще 2 — вопросительные слова («Ужель еще не знаешь ты?»). Эти начальные слова могут расширяться, во-первых, определениями («Рукою нежной держишь ты», «А плод его бросаешь ты») и, во-вторых, обращениями, напрямую связанными с финальным ты («Зачем же, поле, смолкло ты»; «Безумец, их забудешь ты»). Далее, в 3 строках (11 %) перед финальным ты стоит не глагол-сказуемое, а прилагательное-сказуемое («Не для себя прекрасна ты»; «Мой друг, несправедлива ты»). И, наконец, 11 строк (39 %, почти все — четырехсловные) не образуют связных синтагм, а разламываются на два предложения, подчиненные, сочиненные или независимые («Боюсь узнать, что знала ты»; «Наказан был бы он, а ты…»; «И звал меня. — Мне снилась ты»). Мы видим: процент разорванных строк весьма велик, а среди 17 неразорванных строк-синтагм разнообразие синтаксических конструкций — очень пестрое.

Возьмем теперь строку, заканчивающуюся двухсложным словом на — ты. Самое частое такое слово у Пушкина — мечты: 39 раз, в том числе 6 раз в родительном падеже единственного числа и 33 раза в именительном падеже или винительном падеже множественного числа. Среди этих 39 строк — только 2 четырехсловных (5 %: «Таи, таи свои мечты»), 27 трехсловных (71 %: «Надежды, шалости, мечты»). Мы уже можем предвидеть, что набор синтаксических комбинаций из трех и тем более двух слов будет более ограничен, чем из четырех.

Какое слово скорее всего может стоять перед финальным словом мечты? Очевидно, определяющее прилагательное, или причастие, или притяжательное местоимение. Действительно, таких сочетаний в конце стиха мы находим 30 или 39, причем 29 таких строк образуют связные синтагмы (79 %, тогда как среди строк на односложное ты было только 50 %).

В двухсложных строках синтаксическая конструкция, понятным образом, проще всего: длинное 6-сложное прилагательное или причастие плюс слово мечты: «благословенные мечты», «уединенные мечты», «самолюбивые мечты», «вольнолюбивые мечты», «великодушные мечты», всего у Пушкина 8 строк из 39 (21 %). Запас поэтических прилагательных такого ритма ограничен, поэтому начинаются повторения: «благословенные мечты» и «уединенные мечты» повторяются у Языкова, «великодушные мечты» у Майкова, сравните: «великолепные» у Языкова, «себялюбивые» у Некрасова, «честолюбивые» у Полонского. У Языкова, Баратынского, Лермонтова, Майкова и других поэтов мы находим также: «правдоподобные мечты», «недовершенные мечты», «и безграничные мечты», «и сумасшедшие мечты», «или небесные мечты», «все прихотливые мечты» и т. п. Но в целом в нашем сравнительном материале доля этого клише меньше, чем у Пушкина: не 21 %, а только 11 %. Вероятно, такая клишированность была очень заметна и стала избегаться.