Том 4. Стиховедение

Узуальная точность есть величина заранее неизвестная; исследование для того и предпринимается, чтобы выяснить тот узус, особый для каждого поэта и периода, в котором та или иная рифма воспринимается как «точная», т. е. приемлемая. Без такого исследования возможны самые неожиданные аберрации в восприятии рифм. Так мы обычно не замечаем неточности рифм Исаковского и Твардовского, считая их «традиционными» и «классическими». Так мы видим иногда рифму там, где ее нет: известное стихотворение Фета: «Вдали огонек за рекою. / Вся в блестках струится река, / На лодке весло удалое, / На цепи не видно замка. / Никто мне не скажет: „Куда ты / Поехал, куда загадал?“ / Шевелись же, весло, шевелися! / А берег во мраке пропал…» и т. д. — кажется нам зарифмованным AbAbXcXc… с резким переходом от полной рифмовки к неполной; в действительности же перед нами ровная рифмовка XaXaXbXb…, ибо рекою—удалое для Фета — никоим образом не рифма.

Для того чтобы выявить смену узусов точности на всем протяжении от Кантемира до наших дней, необходимо мерить их одной и той же условной мерой объективности, не смущаясь, что применительно к одним эпохам она кажется естественной, а к другим — непривычной. Мы вслед за В. М. Жирмунским приняли за такую условную меру тот узус фонетического и графического тождества, который сложился (отчасти под влиянием западных образцов) в русской поэзии XVIII века, строже всего — в сумароковской школе. Можно было бы сделать и наоборот и прилагать не норму Сумарокова к рифмам Маяковского, а норму Маяковского к рифмам Сумарокова, но это практически гораздо менее удобно.

Таким образом, мы различаем рифмы точные (мил — бил, был — бил, лёд — бьёт; такие отступления от графического тождества, как в последних двух примерах, допускались в русской рифме с первых же ее шагов, вероятно по аналогии с такими западными примерами, как plaire — mère, rund — bunt) и отклоняющиеся от них, «аномальные», а среди последних — женские йотированные (ЖЙ, с факультативным йотом или неслоговым и: долы — голый), женские приблизительные (ЖП: много—бога)[351], женские неточные (ЖН: потомки — Потемкин), мужские закрытые неточные (МзН: сон — волн) и мужские открытые неточные (МоН: цветы — следы), в том числе мужские закрыто-открытые (Мзо: плечом—горячо); т. е. вслед за В. М. Жирмунским под «приблизительными» мы подразумеваем рифмы с нетождественными безударными гласными, под «неточными» — с нетождественными согласными. Доля неточных рифм вычисляется в процентах от общего количества женских, мужских закрытых или мужских открытых рифм; доля йотированных и приблизительных — от общего числа женских за вычетом неточных. Во всех сомнительных случаях мы предпочитали считать рифму точной, чтобы не завышать количества аномалий: так, рифму пикой — великий мы считали точной для XVIII–XX веков, рифму снова — златого — точной для XVIII–XIX веков и ЖП для XX века, рифму надо — отрада — точной для XVIII и ЖП для XIX–XX веков, ибо в разное время существовали орфографические варианты «великой», «златова», «нада».

Элементом точности является и показатель опорных звуков (оп. з.) — среднее на 100 строк количество совпадающих звуков влево от ударного гласного до первого резко несовпадающего согласного («нерезким несовпадением» считались, например, д и дь, д и т, но дь и т — уже «резким несовпадением»). Так, для рифмы ограда — отрада учитывался 1 опорный звук, для рифмы ограда — конокрада — 2, для рифмы ограда — мимо града — 3.

Показатели точности мужских и женских рифм представлены в таблице 4, дактилических — внесены в таблицу 3. Высказывавшиеся предположения о прямой связи точности рифм с системой жанров[352] и метров, по-видимому, не подтверждаются: в частности, для Маяковского подсчеты по «сатирическим» силлабо-тоническим хореям 1927–1928 годов дали те же показатели, что и по акцентному стиху. Ср., однако, заметную разницу между хореическими «сказками» Пушкина и другими его произведениями.

10. Йотированные рифмы редки в XVIII веке до Державина и Капниста, канонизируются Жуковским, свободнее всего употребляются в начале XX века, а в последние годы опять начинают избегаться. Йотированные рифмы после твердых согласных (лыко — дикой) встречаются чаще, чем после мягких (лики — дикий): доля последних среди ЖЙ в 1745–1860 годах составляет 14 %, в 1860–1905 годах — 21 %, в 1905–1913 годах — 46 %, в 1913–1935 годах — 34 %, в 1935–1975 годах — 27 %.

11. Приблизительные рифмы редки до поколения Тютчева и Бенедиктова, канонизируются поколением А. К. Толстого, но полной свободы тоже достигают лишь в XX веке. Основные типы приблизительных созвучий выделены в таблице 5 (по выборкам в 1000–2000 созвучий для каждого периода); первые 4 столбца соответствуют чисто графической «приблизительности» (рифмы на редуцируемый гласный), последние 2 — фонетической «приблизительности» (рифмы на нередуцируемые ы, у). Пропорции их меняются по периодам неожиданно мало; можно лишь отметить неуклонное падение типа поле — воля (когда-то ведущего) и неожиданный взлет типа много — богу в XX веке (хотя практически употребителен этот тип был с самого начала, а осознанно узаконен, хотя и не учащен, еще А. К. Толстым). По-видимому, здесь еще понадобятся более дифференцированные подсчеты[353].

Таблица 3а. Грамматичность рифм (%)

Таблица 3б

Таблица 3в

Таблица 4а. Приблизительные и неточные мужские и женские рифмы (в %). Поэты (начиная с Тредиаковского) перечисляются в хронологической последовательности по датам рождения. В последней графе указано по порядку число рифм женских, мужских закрытых и мужских открытых

Таблица 4б. По периодам

Таблица 5. Женские приблизительные рифмы

12. Неточные женские рифмы проявляются в русской поэзии двумя полосами: во-первых, в 1780–1840 годах, от Державина до Лермонтова (со спадом на пушкинском поколении), и, во-вторых, вдесятеро сильнее, в 1913–1975 годах, от Маяковского до наших дней (со спадом в 1935–1960 годах). Их можно дифференцировать следующим образом[354]. Женская рифма в послеударной части имеет две консонантные позиции: интервокальную и финальную; на каждой из них может иметь место тождество рифмующих звуков (Т), пополнение (П) и замена (М). Различные их комбинации дают один вид точной рифмы (Т-Т: разом — приказом) и 8 видов неточной рифмы (Т-П: люди — будет; Т-М: буден — будет; П-Т: наши — марше; П-П: рыскал — Симбирска; П-М: призрак — ризах; М-Т: назло — масла; М-П: никель — книги; М-М: затыркал — затылком). В таблицу 6 вынесены показатели (П) — заполнений и (М) — заполнений каждой позиции в процентах от общего количества неточных женских рифм в каждой подборке текстов.

Из таблицы видно: в финальной позиции (П) устойчиво преобладает над (М), в интервокальной — (М) над (П); а по суммарному показателю неточности (П-М) сперва более расшатанной оказывается интервокальная позиция, потом — финальная, потом — опять интервокальная. От Державина до конца XIX века рифмы типа благовонны — водны или трубит — будит среди неточных обильны, а рифмы типа потомки — Потемкин уникальны (по-видимому, первые в большей степени опираются на народную рифмовку[355], где фоническая неточность компенсируется синтаксическим параллелизмом: ложкой кормит, а стеблем глаз колет). У Блока впервые финальная неточность (ветер—свете) преобладает над интервокальной (ветер — вечер), затем это закрепляется у Ахматовой и Маяковского и становится общей манерой. Обратный перелом наступает лишь в конце 1950‐х годов у поэтов военного и послевоенного поколения, и в современной поэзии неточные рифмы типа Т-П выглядят уже архаизмами.

13. Неточные дактилические рифмы могут быть дифференцированы аналогичным образом по заполнению 1‐й интервокальной, 2‐й интервокальной и финальной позиций (Т-Т-Т: Ульянова — заново, Т-Т-П: лохматого — выматывал; П-Т-П: под вечер — Прокоповича; М-Т-П: сивого — разызнасиловал, М-М-М: пламенем — правилен и т. д., всего 27 комбинаций). Мы приводим лишь суммарные (П + М) показатели расшатанности каждой из трех позиций в процентах от общего количества всех неточных дактилических. Эти данные приведены в таблице 7. Видна уже знакомая нам эволюция: вначале максимум расшатанности падает на первую интервокальную позицию (так что параллелизм флексий остается точным: помощница — работница, Троицы — околицы), у Маяковского и Пастернака резко смещается на финальную, а затем опять начинает отодвигаться в интервокальную глубину рифмы.

14. Неточные мужские рифмы эволюционируют по-разному. Рифмы МзН (гром — холм, лес — крест) точно повторяют эволюцию рифм ЖН с их подъемами в 1789–1815, 1913–1935 и 1960–1975 годах, но в гораздо более скромном масштабе. Рифмы МоН (цветы — следы) дают три взлета: первый — в самых ранних одах Ломоносова, рифмованных не по французским, а по немецким образцам, где Weh — See — законная рифма; второй — в 1815–1845 годах, когда почти все поэты позволяли себе «влажные рифмы» типа люблю — мою, а у Кольцова и других круг этих вольностей расширялся еще больше; третий — в 1960–1975 годах, особенно у самых молодых поэтов. Наконец, рифмы Мзо до 1910‐х годов были представлены единицами (молвы — живый, в ночи — опочий, плечо — ни о чем), затем от Ахматовой, Шершеневича, Маяковского входят к 1920‐м годам в широчайшее употребление, грозя почти поглотить и Мз и Мо, но в 1930‐х годах столь же стремительно выходят из моды и сейчас выглядят архаизмами.

Таблица 6. Женские неточные рифмы

В мужских рифмах можно различить два вида точных (открытые Т-: топора — пора, закрытые — Т: зовет — завод) и 6 видов неточных (П-: табуны — бунты; Т-П: ураган — врага; — П: наш — марш; М-: себя — спя, М-П: загиб — казаки; — М: собор — бой). Но подсчеты по этой классификации пока не делались.