Том 4. Стиховедение

15. Фоника неточных рифм. Относительно того, какие именно звуки предпочитаются или избегаются в различных П- и М-позициях, также имеются пока лишь разрозненные наблюдения. Например, бросается в глаза особенная роль «внутреннего» йота: в МоН XIX века почти законными являются рифмы типа я — меня, а в ЖН XX века — типа пене — пенье; напротив, «внешний йот» в Мзо («молвы — живый») в XX веке употребляется реже языковой вероятности. Можно отметить, что в интервокальных М-позициях более осторожные поэты предпочитают группы согласных с хотя бы одним общим элементом (постелькой — Стенька), а более смелые — отдельные согласные и группы без общего элемента (уроки — уродлив). Из отдельных интервокальных согласных заменяют друг друга чаще всего сходные твердые — мягкие и глухие — звонкие (зори — дозоры, nihil — книги — у Маяковского свыше 90 % случаев), потом «йот» и сонорные (Кубани — хлебами — у Твардовского и Исаковского такие случаи вместе с предыдущими составляют около 75 %), потом более отдаленные (базы — бабы, приросший — природой и т. п.). Можно, наконец, отметить, что в финальной П-позиции (копите — Питер, глаза — сказал) Маяковский сверх вероятности предпочитает сонорные согласные и отчасти избегает мягких и щелевых. Более подробный анализ обещает здесь много интересного[356].

16. Опорные звуки культивировались в поэзии XVIII века[357] (под влиянием французского вкуса к «богатой рифме»; как кажется, с начала 1760‐х годов внимание к ним усиливается), выходят из поля внимания после Державина (единичные исключения — Шихматов, Трефолев), вновь оживают у модернистов с французскими вкусами (Анненский, Кузмин, Северянин, но также Вяч. Иванов) и после 1913 года становятся почти обязательными. Дифференцированный подсчет показывает (таблица 8), что неточные рифмы обычно оснащены опорными звуками больше точных (закон компенсации) и, что любопытнее, мужские закрытые — больше женских (в XVIII веке это еще не столь заметно). В последние десятилетия показатель опорных звуков несколько понижается, но это не оттого, что уменьшилось внимание к предударным созвучиям рифмы, а, наоборот, оттого, что эти созвучия еще больше сдвинулись влево, к начальным звукам (анлауту) рифмующего слова[358]: рифма нагане — награде явно ощущается как более «авангардная», чем на грани — награде, а нашей методикой подсчета опорных звуков она не улавливается. Не надо, однако, думать, что это внимание к началу слова — новация последних лет: по предварительному подсчету процент фонических анафор в рифмующихся словах (Руслана — Романа, хранила — ходила) у Пушкина и Лермонтова — около 8–9 для женских рифм и 6–7 для мужских, у Пастернака — 11 и 11, у Маяковского (скачок!) — 20 и 17, у Вознесенского, Евтушенко, Рождественского — 27–38 и 13–17. «Новая рифма» 1960‐х годов вырастает из «новой рифмы» 1920‐х годов.

Таблица 7. Дактилические неточные рифмы

17. Периоды стабилизации и периоды кризиса. Сопоставляя все прослеженные линии развития отдельных видов аномальной рифмы, приходим к выводу: история русской рифмы представляет собой чередование периодов стабилизации и периодов кризиса — периодов разработки ритмического фонда, определенного некоторыми устойчивыми нормами узуса, и периодов поиска, когда старые нормы рифмовки сменяются новыми. Первая стабилизация — это 1745–1780 годы; первый кризис («от Державина до Лермонтова») — 1780–1840; вторая стабилизация — 1840–1900; второй кризис («от Брюсова до Гусева») — 1900–1935; третья стабилизация — 1935–1960; третий кризис («от Евтушенко до Евтушенко») — 1960–1990 годы. В развитии каждого кризиса рифмы можно выделить три фазы: 1) начальную — отказ от прежнего узуса рифмовки; 2) вершинную — поиски сразу во всех направлениях, с сильными индивидуальными отличиями, с резкими переломами в писательских привычках; 3) заключительную — одно из направлений поисков определяется как предпочтительное, устанавливаются нормы допустимости соответственных новых видов рифмы, а другие направления поисков отмирают. Вряд ли нужно добавлять, что никакой оценочности в слово «кризис» мы не вкладываем.

Таблица 8. Среднее число опорных звуков на 100 строк в женских и мужских рифмах. В скобках — показатели по точным и неточным рифмам раздельно

18. Первый кризис (1780–1840‐е годы). Исходным стабильным узусом была система идеально точной рифмовки сумароковской школы, исключавшая всякие аномалии. Фаза отказа — период творчества Державина, разрабатывавшего все виды аномальных рифм сразу (кроме разве что ЖП). Фаза поисков — эксперименты, сосредоточенные сперва на ЖН и МзН. Им кладет конец Жуковский и затем пушкинское поколение; рифмовка Пушкина, Баратынского и их сверстников — это как бы попытка ускоренного выхода из кризиса путем возвращения к идеалу точности, но, несмотря на авторитет Пушкина, попытка эта не удалась. Затем эксперименты переносятся на ЖЙ и МоН (последние достигают предела и умеряются в 1840‐х годах), а затем на ЖП (начиная с поколения Веневитинова и Тютчева). Итоговая фаза — канонизация ЖП в пределах до 20 % и отмирание остальных видов аномальной рифмы (кроме ЖЙ и отчасти МоН), отказ от опорных звуков. Это становится нормой рифмовки для следующего периода стабилизации.

19. Второй кризис (1900–1935 годы). Исходным стабильным узусом были рифмовка второй половины XIX века: 10–20 % ЖП, до 4–5 % ЖЙ и МоН, остальные аномалии фактически исключены. Фаза отказа — творчество символистов и акмеистов, 1890–1913 годы; главный участок работы — рифмы ЖН; наиболее влиятельные экспериментаторы — Брюсов и Блок. Фаза поисков начинается около 1913 года и достигает наибольшего разброса в 1920–1923 годах; главной областью экспериментов становятся МН (в частности, Мзо) и ДН, наиболее заметные экспериментаторы — Маяковский и Пастернак, но еще дальше идут, например, Эренбург, Есенин (1919–1922), ранний Сельвинский и особенно (вне наших таблиц) Мариенгоф. Итоговая фаза — 1925–1935 годы: в круг канонизованных аномалий допускаются ЖН в пределах 25–30 % и МН в пределах 5–6 %, все остальные далеко пошедшие эксперименты с МН пресекаются. В результате обычное в стихах чередование мужских и женских рифм становится в то же время чередованием точных и (на 25 % и выше) неточных рифм, «точек опоры» и «точек свободы»: этот ритм, по-видимому, существен при восприятии современных стихов. Опорные звуки вновь реабилитированы.

20. Современное состояние. До 1960 года средний уровень неточных рифм понижается, после 1960 года повышается вновь почти у всех поэтов. Фазы этого нового кризиса еще трудно различить, но основное направление поиска уже определяется: в заударной части рифмы П-созвучия вытесняются М-созвучиями, в предударной части опорные созвучия отодвигаются к анлауту рифмующегося слова, который теперь ощущается как граница рифмы. Так носителем рифмы в стихе впервые делаются не слоги (как в силлабике), не группы слогов, объединенные ударением (как в классической силлабо-тонике), а целые слова (что, несомненно, связано с освоением чистой тоники). Около 1990 года выходит из подполья авангард советской эпохи, в беспорядочных публикациях старых и новых стихов становится трудно разобраться, рифму теснит нерифмованный свободный стих; однако описанная закономерность («тоническая рифма»[359]), как кажется, сохраняет свою силу.

Как сказывалась смена периодов и общих тенденций на рифмовке каждого отдельного поэта, видно из таблицы 4a; подробнее останавливаться на этом в рамках данной статьи невозможно.

P. S. Это — подготовительный материал для книги «Очерк истории русского стиха» (1984): история рифмы была известна гораздо отрывочнее, чем история ритма, и всю работу приходилось делать заново и насквозь. Главная часть статьи — цифры по аномальным рифмам у 300 поэтов (при публикации в 1984 году строки с именами Гиппиус, Гумилева, Ходасевича были из нее выброшены). Самый ненадежный столбец в ней — показатели опорных звуков: что считать и что не считать опорными звуками, разные исследователи представляют себе по-разному, поэтому получаемые ими данные могут не совпадать с нашими. По крайней мере внутри этой таблицы даже эти показатели для разных поэтов сопоставимы. Неудобным мне теперь кажется и принятый здесь учет (П) и (М) в неточных рифмах: разнозвучие «лапа — лампа» я теперь предпочел бы отмечать не как (П), а как (М) (см. очерк «Рифма Бродского» в «Избранных статьях» 1995 года)[360]. Но делать полный пересчет всего огромного материала сейчас не было никакой возможности.

Некрасов в истории русской рифмы