Том 4. Стиховедение

Эволюция русской рифмы

1. Русская рифма изучалась с применением подсчетов реже, чем русская ритмика. Правда, классическая работа В. М. Жирмунского (1923) целиком построена на очень тщательных подсчетах, однако в текст они не вошли (лишь изредка появляясь в примечаниях) и недоступны для использования[344]. Появляются результаты подсчетов и в умножающихся работах последних лет (более всего в книге Д. Самойлова[345], но обычно они разрозненны и плохо сводятся воедино. Задача настоящей статьи — предложить материалы для связного обследования некоторых аспектов русской рифмы на всем протяжении ее истории. И охват материала, и система классификации, и методика подсчетов, несомненно, могут быть усовершенствованы, но и в теперешнем виде полученные данные обладают по крайней мере взаимосопоставимостью и этим могут быть полезны.

2. Запас рифм поэзии на каждом этапе ее развития поддается подсчету труднее всего. Для этого нужен двусторонний подход: от естественных данных языка в целом и от конкретных словарей рифм конкретных авторов. Естественные рифмообразующие данные русского языка рассчитаны А. Н. Колмогоровым[346] (25 рифмующихся пар на 100 слов прозы) и подтверждены Т. Экманом[347] (12,5 точных, в том числе 7,8 грамматических, и 12,5 неточных пар на 100 слов прозы: это больше, чем в польском, болгарском, немецком, английском, и гораздо больше, чем в сербском и чешском). Однако словари рифм опубликованы только для трех русских поэтов, а этого недостаточно[348]. В качестве временной меры мы предлагаем данные о «выборочных словарях рифм» 8 русских и 5 иноязычных стихотворных корпусов по 1000 женских и 1000 мужских пар: Симеон Полоцкий (первая тысяча по «Избранным сочинениям», Л., 1953), Кантемир (сатиры 1–6), Ломоносов (оды, 1739–1764), Пушкин (стихи, 1824–1836), Некрасов (сатиры, 1858–1877), Фет (первая тысяча по каноническому своду), Брюсов (лирика, 1901–1909), Маяковский (стихи, 1927–1928), «Carmina Burana», Данте («Ад»), Расин («Митридат», «Ифигения», «Федра»), Гете («Фауст»), Теннисон («In memoriam»). В русских стихах учитывались только парные рифмы, в иноязычных также тройные и четверные.

Таблица 1. Богатство и концентрация мужских и женских рифм

3. Единицей подсчета было рифмическое гнездо. Рифмическим гнездом считалась совокупность слов, которые в данном корпусе все могут рифмовать между собой, например на — аба, — ибо, — авый…, -ага, — ада…, -ека, — ено, — ены, — еный… и т. д. Если наряду с точными рифмами (пена — вена, сено — колено) в корпусе появлялись приблизительные (пена — сено, пене — сени), йотированные (тени — гений, пене — гений), неточные пополненные (тени — сменит), неточные замещенные (тени — теми), то они учитывались как отдельные гнезда — енЪ, — енЬ, — ени(й), — енЬ(й), — ени(П), — е(М)и, где (й) — факультативный «йот» или неслоговое и, (П) — любой пополняющий (добавочный) согласный, а (М) — любой замещающий (нетождественный) согласный. Не учитывались в качестве гнездообразующих согласные удвоенные (-ены — енны) и непроизносимые (-езны — ездны); узуально-непроизносимым считалось также в в сочетании — олны — олвны. Рифма типа мог — срок учитывалась как — ок, мог — вздох — как — ох, для мог — ног вводилось особое гнездо — ог. Рифмы на — т(ь)ся и — ца различались для XVIII–XIX веков (где они не смешивались) и не различались для XX века. Результаты подсчетов представлены в таблице 1.

4. Богатство репертуара рифм, т. е. число рифмических гнезд в русском стихе, очевидным образом растет (особенно резко — от Симеона к Кантемиру и от Фета и Брюсова к Маяковскому). Важнейшим фактором здесь является, конечно, освоение приблизительных и неточных рифм (ср. таблицу 4a): так, появление рядом с рифмами на — ба и на — ан рифм типа труба — барабан практически увеличивает число основных рифмических гнезд в полтора раза. Правда, можно предположить, что одновременно с этим некоторые гнезда, прежде различавшиеся, сливаются в восприятии воедино: — ена, — ено, — ены, — ену, — енЪ ощущаются не как пять гнезд, а как одно — енЪ. Для Брюсова и Маяковского в таблице 1 даны в скобках показатели с соответствующим сокращением, но и они достаточно велики. Более того, если у Маяковского выделить только точные рифмы классического типа, их окажется 346 (с сокращением — 311) на 500 пар: это значительно больше, чем у Пушкина (273 на 500). Пушкин был неправ, заявляя: «Рифм в русском языке слишком мало» («Путешествие из Москвы в Петербург», глава «Русское стихосложение») — по богатству рифм, не только потенциальному, но и реализованному, русский язык не уступает европейским языкам синтетического типа, а стоит наравне с ними и далеко превосходит языки аналитического типа (французский; если английский и оказывается богаче мужскими рифмами, чем русский, то лишь потому, что в нем финальные согласные могут быть не только глухие, но и звонкие).

5. Разнообразие рифм, т. е. количество различных слов, используемых в каждом ритмическом гнезде (у одного поэта гнездо — ава может состоять из 10 раз повторенной пары слава — держава, у другого — из 10 различных пар), нами специально не рассматривалось: это предполагает сопоставление словаря рифм с общим словарем языка поэта и требует иных методов подхода. Разнообразие рифм косвенно влияет и на богатство репертуара рифм: если у Кантемира больше рифмических гнезд, чем у Ломоносова, а у Некрасова, — чем у Фета, то это едва ли не потому, что сатирические темы Кантемира и Некрасова требуют более разнообразной лексики, чем темы Ломоносова (слава — держава) и Фета (очи — ночи). В лирике Некрасова, вероятно, картина иная. Так неожиданно вскрывается связь между «формой» и «содержанием» стиха.

6. Концентрация рифм измерялась долей всех рифмических употреблений, приходящихся на 5 самых употребительных рифмических гнезд каждого поэта. С повышением богатства рифм понятным образом понижается концентрация: от Симеона до Брюсова запас женских рифм возрастает втрое, а показатель концентрации сокращается в 9 раз — чем больше запас рифм, тем равномернее поэты распределяют его по разным гнездам. Примечателен минимальный показатель концентрации рифм у Данте: забота Данте о разнообразии рифм давно отмечена дантоведами.

Таблица 2. Удельный вес рифм в словаре стиха

Вот перечень «ведущих» рифмических гнезд у разных поэтов: первые четыре места обычно бесспорны, пятое иногда делят несколько равно употребительных гнезд (тогда они перечисляются в скобках).

Женские рифмы — Симеон Полоцкий: — ити, — аше, — ати, — ает, — ися; Кантемир: — ает, — ится, — ают, — ою, — одит; Ломоносов: — ает, — ами, — ою, — ают, — ены; Пушкин: — енье, — ою, — ами, — енья, — али; Некрасов: — ая, — ает, — или, — али, — оже; Фет: — ою, — ами, — ает, — енья, (-озы, — уки, — ится); Брюсов: — енЪй, — енЬ(й), — оды, — али, (-ежнЪй, — елЬ(й), — етЬ(й), — ета, — адЪм, — атья); Маяковский: — елЬ, — аца(П), (-амЬ(П), — удЬ(П), — ея, — ету); «Burana»: — atur, — orum, — ari, — orem, (-oris, — ura); Данте: — etto, — ai, — ui, — ato, — one; Расин: — ère, — ence, — age, — elle, — endre; Гете: — eben, — agen, — eren, — ieren, — iesen.

Мужские рифмы — Ломоносов: — ет, — ит, — ой, — ать, — от; Пушкин: — ой, — ей, — ал, — ом, — от; Некрасов: — ал, — ом, — ать, — ов, — ой; Фет: — ой, — ей, — ом, — на, — ать; Брюсов: — ой, — ей, — ом, — он, — ты; Маяковский: — ой, — от, — ом, — ей, (-он, — ет); Расин: — eux, — ous, — oi, — as, (-té, -eur, — ir); Гете: — ein, — ehn, — ohn, — aus, — ehr; Теннисон: — ee, — ay, — ore, I, (-ise, — air).

Из перечня следует, что наиболее продуктивны те гнезда, в которых пересекаются ряды словоизменений различных частей речи. У первых поэтов господствуют характерные окончания глаголов; характерные окончания существительных появляются позднее (причем раньше всего — в подударных формах творительного падежа).

7. Удельный вес рифм — это доля женских (или мужских) окончаний и созвучий в рифме от общего их числа во всем стихотворном тексте. Так, у Ломоносова на текст с 500 женскими рифмами (1000 женских клаузул в конце стиха), образующими 194 рифмических гнезда, приходится 2786 женских словесных окончаний внутри стиха, образующих 827 потенциальных рифмических гнезд (таблица 2). Из таблицы видно: в русском стихе рифма оттягивает на себя около трети всех соответственных окончаний в стихе и использует около четверти речевого запаса женских рифмических гнезд и около половины мужских. Разница между данными по удельному весу рифм в словаре Ломоносова и Пушкина невелика: по-видимому, это общая, а не индивидуальная закономерность. Для сравнения укажем, что у Теннисона на мужские рифмы приходится вдвое большая доля, 64 % всех мужских словесных окончаний в стихе (т. е. господство мужских рифм в английском стихе деформирует естественные речевые возможности гораздо больше, чем кажется исследователям), и почти такая же доля, 52 %, всех потенциальных мужских рифмических гнезд.

8. Грамматичность рифм[349]. Была подсчитана частота рифмования существительных (С), прилагательных с причастиями и наречиями (П), глаголов (Г), местоимений (М) и их сочетаний (ГГ, ГС) и т. д.; для существительных особо выделялись более однородные «парадигматические» сочетания (СС) — слов, рифмующихся во всех числах и падежах: тень — сень, тени — сени и т. д., и менее однородные «непарадигматические» (Сс): тень — день, тени — дня и т. д. Материал тот же, что и в § 2; добавлены рифмы досиллабической поэзии XVII–XVIII веков (послание Шаховского к Пожарскому, послания Савватия, интермедии из Тихановского сборника, всего 408 мужских и 326 женских) и дактилические рифмы (ранние поэты, от Жуковского до Печерина, — 219; Некрасов — 470 и 520; Никитин, Суриков, Дрожжин — вместе 656; Минаев, Трефолев, Бальмонт, Брюсов — по 500; Маяковский, 1924–1927 годы — 381). Результаты (в процентах) представлены в таблицах 3а–3в.

Из таблиц видно: а) разные части речи по-разному распределяются в мужских, женских и дактилических рифмах: это означает, что каждая часть речи имеет, так сказать, свой ритмический (в том числе клаузальный) словарь, особенности которого очень важны, между прочим, для проблемы «ритм и синтаксис»; б) общее направление эволюции — от однородных к неоднородным рифмам, т. е. от подчеркнутого параллелизма к затушеванному; любопытно, что в дактилических рифмах стихи с «крестьянской» тематикой консервативнее сохраняют черты параллелизма, чем стихи с «городской»[350]; в) два основных сдвига в этом направлении деграмматизации — между XVII и XVIII и между XIX и XX веками; в промежутке эволюция менее заметна.

9. Точность рифм. Прежде всего нужно различать объективное, исследовательское и субъективное, оценочное понятия точности. Первое («рифма с такой-то степенью фонетического и графического сходства называется точной, а с такой-то — нет») мы будем называть просто точностью, второе («рифма я — меня для Сумарокова неточная, для Пушкина точная, а для Бальмонта опять неточная») — узуальной точностью.