Схватка

7

За окном кабинета рождалось новое осеннее утро. Холодное, в сизой дымке.

Морозов вспомнил про участкового инспектора, который неплохо знал, как принято говорить, оперативную обстановку, созвонился с ним и на управленческом «Москвиче» приехал в жэк, где тот вел плановую проверку.

Участковый сразу узнал Морозова и поинтересовался, чем на этот раз он может быть полезен.

— Пока хочу узнать, как часто бывал в особняке вот этот человек, — Морозов показал фотографию Подлунского. — Приходил ли он налегке или с тубусом в руках? Один или с кем-то еще?

— Я лично его не видел, но можно спросить дворника Ахмета. Он давно работает, всех знает, все видит и умеет молчать. Кстати, по договору Лаевского с жэком он обслуживает уборочную территорию у особняка.

Морозов согласился, и они вышли на улицу. Ночью прошел дождь, и на асфальте стояли большие зеркальные лужи. Ветер сгребал в них мусор, сгонял в кучи золотистые осенние листья, наметая их в самые неожиданные места.

Ахмета ни во дворе, ни на улице не было.

— Дома, наверное, сидит, — предположил инспектор.

И действительно, Ахмета они застали в его квартире, у телевизора. Он увлеченно смотрел повторение вчерашней премьеры телефильма. Ему очень не хотелось отрываться, осталось минут десять до конца серии, поэтому встретил он гостей нелюбезно. Даже проворчал что-то непонятное на своем родном языке.

— Мы не торопимся, Ахмет, — сказал участковый. — Если разрешишь, мы посмотрим вместе с тобой.

Дворник гостеприимно пододвинул им стулья.

Передача закончилась. Ахмет сел к столу. На его смуглом худом лице было написано нетерпение и любопытство: что случилось, чего от него хотят?

Морозов достал три фотографии и протянул их дворнику.

— Вы никого из этих людей не видели? — спросил он.

Ахмет долго рассматривал каждое фото, потом вернул их, снова взял снимок Подлунского.

— Был тут недавно, похож вот на этого. Два дня курит и курит, всю подворотню заплевал. Я уберу, он опять. Смотрю, профессор выходит, а этот носатый бросил курить и за ним. Такси поймал.

— А кто такой профессор?

— О, большой человек! Как праздник, он мне — десять рублей... В особняке живет.

— Так, — протянул Морозов, — а во что «носатый» был одет?

— Такая куртка, весь из мягкий кожа, этот... замш. На голове блин, брюки темные с полосками.

«Все сходится, Подлунский ходил в берете, замшевая куртка и брюки в полоску у него тоже были найдены в квартире. Выходит, после ограбления он стал тайно следить за Лаевским».

— Я потом профессора видел, — продолжал Ахмет, — говорил ему, нехороший человек за ним следит. Он мне двадцать пять рублей дал, молчать велел. Я ему все говорил, и номер машины, на которой парень за ним поехал.

— А номер вы записали?

— Зачем записал, так помню: МОЛ 40-08.

— А машина что, его дожидалась?

— Нет, он на все машины как чумовой кидался.

— А когда это было?

— Одиннадцатого курил. Двенадцатого за машиной бегал. Потом перестал ходить. Увидел, как я смотрю, испугался.

Поблагодарив Ахмета, Морозов с участковым пошли по Татарскому переулку. Морозов расспрашивал инспектора, кто еще ходит к Лаевскому, знает ли он Петухова.

— Нет, не знаю, я же не дворник, и в участке у меня несколько тысяч душ. А вот Ирину Лаевского знаю, красавица! Кстати, вот она из особняка вышла.

Морозов поблагодарил инспектора и заспешил к своему «Москвичу», не выпуская Ирину из виду.

Она явно никуда не торопилась, шла, посматривая на окна домов; вернее, на собственное отражение в окнах, легким взмахом руки поправляя волосы, и было видно, что она привыкла ловить на себе взоры прохожих. Вот и сейчас, будто почувствовав на себе изучающий взгляд Морозова, девушка обернулась, скользнула взглядом мимо его лица.

Что-то в этой фигурке, хрупкой, ладной, вызывало жалость и было знакомо. Неужели это она? Женщина, за которой он сейчас следил, была удивительно похожа на школьную, тайную его любовь. И даже ситуация, в которой они сейчас встретились, очень напоминала прежние времена: она опять его не замечала.

Морозов обогнал Ирину, притормозил, спросил первое, что пришло в голову: «Как проехать на Большую Ордынку?» — И по ее реакции понял, что она его не узнала.

— Девушка, простите, — прервал он ее объяснения. — Вы случайно не в 334-й школе учились?

Ирина с удивлением взглянула на него.

— И вас зовут Ирой. Извините, если я ошибся, прошло столько времени.

— Да, но я вас совсем не помню!

Борис улыбнулся, развел руками:

— Немудрено, вас недаром дразнили «Шамаханская царица».

— Как? — молодая женщина изумленно взглянула на Бориса. — Меня так звал только один Олег Бобырев. Вы знали его?

— Да, когда-то. А сейчас могу и не узнать.

— Вот и я вас совсем не помню.

— Садитесь, пожалуйста, — Борис шире открыл дверцу машины. — Естественно, что не помните. Я ничем особым не выделялся, перешел к вам в школу в десятый класс, а вы тогда учились, кажется, в восьмом «А». А классным руководителем у вас была Ольга Георгиевна, такая строгая, серьезная.

— Да, мы ее классной дамой звали.

— Я ее недавно встретил, тоже на улице. Постарела, поседела, но так же высоко держит свой курносый нос.

Ира рассматривала Морозова, все еще надеясь вспомнить.

— А как ваше имя?

— Борис Морозов.

— Кажется, припоминаю, застенчивый мальчик из десятого «А».

— По-моему, вы куда-то хотели ехать, и я могу довезти вас.

Было видно, что ей и хочется сесть в машину, и неловко. Наконец она решилась и села рядом.

Морозов не спеша вел свой «Москвич», искоса поглядывая на Ирину. Теперь ему хотелось не только с профессиональной точки зрения узнать, как у нее сложилась жизнь. Подталкивало что-то из прошлого, где все было безмятежно чисто, по-дружески. Неужели эта та самая девочка, в артистическое дарование которой верили не только влюбленные в нее сверстники, но и преподаватели? И казалось, она сама не сомневалась в своем необыкновенном будущем... А вот как все обернулось... Нигде не работает, никем не стала, особняк, старик Лаевский.

— Вы давно за рулем? — спросила Ирина.

— Третий месяц.

— Поедемте в парк Горького, — предложила Ирина, — я так давно не была там. У вас есть время?

— Немного.

— У меня тоже немного.

— Муж будет беспокоиться?

— Я не замужем. Но, чтобы не было недоразумений... — Ирина сделала паузу, — у меня есть Владислав. Самый умный и добрый человек.

— А кто он по профессии?

— Художник, притом очень знаменитый.

— Если знаменитый, значит, немолодой.

Ирина искоса взглянула на Бориса, как бы говоря: «А вам-то что за дело? И вообще, по какому праву...»

— Борис, а вам не кажется, что вы слишком любопытны?

Он промолчал. Говорить ей о том, как она заблуждается в отношении Владислава, было бы преждевременно. «Самый умный и добрый»... Интересно все-таки: что заставляет ее так относиться к Лаевскому? Наивность или что-то другое?

...Они доехали до парка культуры и пошли по центральной аллее. Ирина стала рассказывать, как еще девчонкой приходила сюда гулять с подругами. Здесь готовилась к экзаменам в театральное училище, прошла два тура, а на третьем завалилась. Два года работала в театре на разных работах. Потом ей дали возможность участвовать в массовках. Она решила снова держать экзамены в театральное училище и успешно сдала их.

Ирина вдруг погрустнела и замолчала.

— И что же дальше? — озабоченно спросил Морозов.

Они медленно шли под облетевшими кронами лип. Она дернула плечом:

— Теперь все это не имеет никакого значения.

Они взошли на мостик, перекинутый между двумя прудами, и остановились. Внизу, величаво изогнув шеи, плавали лебеди.

Ирина облокотилась на перила. Она вдыхала сырой, с грибным терпким запахом воздух и подумала вдруг, что ей хорошо и надежно рядом с этим чужим человеком, так хорошо, как давно уже не было.

— Ира, — спросил Морозов, — вы на каком курсе театрального?

— Уже ни на каком. Я вынуждена была уйти.

— И снова работаете в театре?

— Да нигде я не работаю!

Они побрели по аллее дальше. Несколько минут прошли в молчании. Ирина, опустив голову, шагала по опавшим кленовым листикам, словно по камешкам. В ее движениях, в облике был какой-то надлом. И, хотя профессиональная осторожность всегда заставляла Морозова проверять свои первые впечатления, на этот раз он был почти уверен, что девушка попала в руки мошенников и об этом не ведает.

— Знаете, Ира, запишите мои телефоны и, если у вас будут какие-нибудь трудности, звоните в любое время суток на работу или домой, я всегда помогу вам.

Он протянул ей листок из блокнота.

— Не надо, я запомню. Да и какие особые трудности у меня могут быть?..

Они быстро ехали по улицам и переулкам Москвы. Ирина поглядывала на Бориса и втайне любовалась его мужественным лицом, точными движениями сильных красивых рук. Он, несомненно, отличался от многих мужчин, с которыми ей приходилось общаться.

За один квартал от особняка они остановились.

— До встречи! — мягко сказала Ирина и вышла из машины.

Борис смотрел ей вслед. У перекрестка она обернулась, легонько помахала рукой.

Скорее на работу! День прошел удачно, он узнал что-то новое, но, как ни странно, напряжение не спадало. Он говорил себе: ну, подумаешь, школьная симпатия. Но, как ни старался он отделиться от прошлого, оно имело над ним какую-то власть, он чувствовал свою причастность к судьбе Ирины, хотел помочь ей выбраться из той среды, в которую она попала.

Вскоре вернулся Геннадий Козлов.

— Все, Борис Петрович, устал как собака и есть хочу как волк и семеро козлят. Может, пообедаем?

Морозов внимательно посмотрел в глаза друга.

— Ну что?.. Ничего интересного не разузнал на Харитоньевском?

Геннадий почесал затылок:

— Нашел я одного пенсионера, я ему посоветовал в цирке выступать, память — как у слона! Он гулял с собакой и даже запомнил номер такси, на котором тринадцатого октября, в день убийства, примерно в десять вечера, прямо к подъезду Подлунского подъехал незнакомец! Этот номер 17-17, вот только буквы он не запомнил.

— Ну, Гена, это уже, кажется, началась поклевка! А ты говоришь обедать. Небольшой перекус, и вперед. Вот тебе еще один номер машины, разыщи обоих водителей. Надо будет расспросить, что помнит таксист об этой поездке и куда возил двенадцатого октября Подлунского владелец «Москвича» МОЛ 40-08.

Козлов весело отчеканил «есть» и, осчастливив Морозова своей знаменитой, до ушей, улыбкой, отправился выполнять задание. Борис Петрович подумал, что у Геннадия все-таки счастливый характер: умеет радоваться, даже если везет всего лишь в мелочах. А может, предчувствует удачу?

Ленинград. Ранним пасмурным утром старый рецидивист Монетчиков не спеша шел к своему дому. Серый туман, разорванный порывами ветра, лизал стены домов, арки, мосты, гранитные набережные каналов и пронизывал прохожих холодной сыростью.

Монетчиков остановился недалеко от своего дома. Вот уже второй день он присматривается к нему, не решаясь подойти ближе. Обычно в это время возвращалась с ночной смены пожилая чета, его соседи по квартире, которые работали в порту.