Схватка

4

Морозов ехал в троллейбусе на работу, изредка поглядывая в окно и любуясь тем, как солнечные лучи разукрасили бульварные скамейки, поблекшую землю, деревья, зажгли золотом уцелевшие листья.

У остановки афиша звала болельщиков на матч между командами «Спартак» и «Динамо». И как-то сразу подумалось, что в последнее время он слишком редко стал посещать секцию самбо.

«Скоро соревнования, — подумал Борис. — Надо как-то выкроить время для тренировок, походить на «открытый ковер», помериться силами с незнакомыми борцами, иначе не выстоять». Любое поражение — тема для острых шуток и насмешек, а Морозов по отношению к себе ничего подобного не допускал. Но где взять время? Его всегда не хватает.

Подходя к своему кабинету, Морозов услышал настойчивый телефонный звонок, быстро открыл дверь, схватил трубку.

— Борис Петрович, наконец-то! — услышал он голос Нарышкина. — Весь день вчера пытался с вами связаться, хотел уж объявить розыск.

— Объявить-то просто, а вот искать, сидя у себя в кабинете, я еще не научился.

— Я ведь не упрекаю и свой «кабинетный метод» не навязываю, просто хотел сообщить вам фамилию и другие данные убийцы, посоветоваться, как его задержать. Может быть, подъедете?

Борис даже подскочил на стуле:

— Как?

— Да так.

— Конечно же еду!

Морозов знал, что расспрашивать по телефону Нарышкина бесполезно.

И снова мрачный кабинет, стол, заваленный делами, документами, папками.

— Итак, Борис Петрович, по данным дактилоскопической лаборатории, отпечатки пальцев принадлежат некоему уголовнику-рецидивисту Монетчикову Ивану Андреевичу, 1940 года рождения, дважды судимому за воровство икон и драгоценностей у церковнослужителей. Проживает в Ленинграде. Но едва ли он ждет нас дома, вероятно, скрывается и будет в бегах до тех пор, пока не убедится, что опасности нет.

Рассказ о результатах посещения Петухова и Лаевского Нарышкин слушал, по привычке что-то записывая и подчеркивая карандашом в своем блокноте. Морозов, чувствуя внимание к своему сообщению, увлеченно продолжал:

— Из бесед с ними очень трудно понять истину и определить мотивы преступления. Круг художников очень тесен, но Петухов, например, утверждает, что не знаком с Подлунским. По оперативным соображениям я пока никому не сообщал об убийстве. Лаевский тоже уверяет, что знать не знает Подлунского, а вот старшина Сорокин заявляет, что видел, как после ограбления тот потихоньку пробрался в особняк, и слышал характерный щелчок замка.

— Петухов действительно мог не знать какого-то Подлунского, — размышляя вслух, произнес следователь, — а вот Лаевский что-то темнит. Доставьте-ка его сегодня ко мне на допрос. И его, и всех, кто проживает в особняке, и обязательно — Ирину.

— Хорошо.

Нарышкин стал выписывать повестки, потом, на минутку о чем-то задумавшись, спросил:

— А вы уверены, что тот, ограбленный, и Подлунский — одно и то же лицо? Проведите-ка официальный допрос Жуковой и опознание трупа, а то как бы не было курьеза.

Вскоре Морозов вернулся в управление и зашел в кабинет. Козлов кончил писать.

— Борис Петрович, ориентировку я составил, только никак еще не могу постигнуть премудрости казенного слога, все как-то по-домашнему получается.

— Оставь, я потом посмотрю. Зайди к Черкасову, его группу нам в помощь выделили. Быстро на их машине сгоняй в особняк к Лаевскому и доставь всех на допрос к Нарышкину.

— Вот это конкретно, это по делу! А то кропаю, как школьник сочинение.

Козлов ушел.

Морозов быстро пробежал глазами его черновик, улыбнулся, поставил двойку с плюсом, быстро напечатал на машинке нужный документ и положил его в папку. Затем он позвонил дежурному по управлению и, выпросив у него машину, поехал к свидетельнице Жуковой.

Она оказалась дома, приходу Морозова не удивилась и, как бывает иногда у одиноких пожилых женщин, была словоохотлива.

— Я подошла к окну, — наконец перешла она к главному, — хотела открыть форточку и увидела троих мужчин. До них было метра три-четыре. Высокий — в шляпе и в темном плаще — стоял ко мне лицом. Одной рукой он держал мужчину за воротник, а в другой у него сверкал огромный нож. Второй грабитель вырывал у прохожего портфель, тот не отдавал, тогда высокий так сильно стукнул его кулаком в лицо, что бедняга свалился. Они сорвали с него плащ и пиджак. Я бросилась к телефону и позвонила вам. Когда снова подбежала к окну, то увидела, что парень в белой рубахе сидит на том же месте. Потом он встал, пошел в сторону Харитоньевского и скрылся из виду. А куда эти бандиты ушли, я так и не видела.

— Мария Ильинична, как выглядел ограбленный?

— Худощавый, волосы темные, лохматые, с бородкой, пониже вас. Нос у него длинный. Вроде бы все.

— Понимаете, недавно при странных обстоятельствах убили человека, очень похожего на него. Не могли бы вы съездить со мной в морг, опознать его?

— Ой, что вы, нет, нет — я покойников боюсь! — Жукова вскинула руки, занервничала.

— Зачем бояться? Нам, живым, надо долг свой исполнять. Безнаказанность создает условия для новых преступлений. Да вы что, Мария Ильинична? Вот уж непохоже, что вы из робкого десятка.

Нехотя она согласилась. Морозов облегченно вздохнул, и они поехали в Институт имени Склифосовского.

В сопровождении двух санитаров они спустились по бетонной лестнице и вошли в покойницкую. Лицо Жуковой покрылось красными пятнами, она шла, стараясь не смотреть по сторонам. Ей повезло: тело Подлунского лежало на втором столе. Она сразу узнала его.

— Он, он, — тихо сказала Мария Ильинична и, не дожидаясь Морозова, не оглядываясь, пошла к выходу. Ей было дурно.

В кабинете врача Морозов быстро составил протокол опознания.

Тем временем Козлов, подъезжая на оперативной машине к Татарскому переулку, увидел, как из-за угла с большим футляром-тубусом вышел Лаевский. Такси ждало его почему-то на соседней улице. Он украдкой обернулся и торопливо сел в машину.

— Разворачивайся, и за ними, — сказал Козлов водителю.

Таксист резво вел свою «Волгу», лихо закладывал виражи, с ходу проскакивая перекрестки. Выехав на Большую Ордынку, он обогнал поток машин, свернул в Пыжевский переулок и на некоторое время исчез из-под наблюдения. Когда же Козлов увидел знакомый номер такси в Лаврушинском переулке, Лаевского в машине уже не было. Пришлось остановить такси и расспросить водителя, где он высадил пассажира. Тот, не выказывая особого удивления, охотно все объяснил.

Подъезд, где скрылся Лаевский, оказался проходным. Козлов вышел через него в какой-то переулок. Вдруг, метрах в семидесяти от него, из подъезда шестиэтажного дома появился Лаевский. На этот раз к нему подкатил роскошный «мерседес» с дипломатическим номером. Он быстро сел в него, и машина исчезла за поворотом. Козлов даже не успел разглядеть номерной знак. Он бросился обратно в Лаврушинский переулок, где ждала оперативная машина. Но время было упущено, разыскать «мерседес» так и не удалось.

Козлов с досады чертыхнулся, прикурил у водителя сигарету и задумчиво спросил:

— Как ты думаешь, зачем Лаевскому потребовалось выйти из такси в Лаврушинском и дворами петлять до Толмачевского?

— Ежу понятно — следы заметает. Ясно, что у них здесь заранее обусловленная встреча. Скорее всего, продает владельцу «мерседеса» какой-нибудь антиквариат.

— Это хорошо, когда все ясно да светло. А по мне, здесь тьма-тьмущая... Ладно, поехали обратно в Татарский, вызовем на допрос остальных.

Интуиция подсказывала Козлову, что дело с ограблением может оказаться сложным или даже очень сложным по методике расследования и до обидного малозначительным по результатам. Например, ночное происшествие могло быть местью бесчестному человеку за недостойную выходку, о которой знают и Петухов, и Лаевский, но по этическим соображениям не считают нужным предавать ее огласке. А убийство, возможно, к ограблению не имеет никакого отношения.

Но та же интуиция подсказывала ему, что именно от Лаевского тянется ниточка, которая может привести к истокам преступления.

Дверь особняка Козлову открыл невысокий молодой человек с окладистой бородой и запорожскими усами. Хмуро уставился на визитера:

— Вам кого?

— Я из милиции, кто дома?

— Никого, хозяин уехал и будет нескоро, его... племянница ушла, Даша — в магазине. А в чем, собственно, дело?

— Я по поручению следователя прокуратуры Нарышкина. Мне приказано срочно пригласить к нему на допрос всех проживающих в особняке. Машина у калитки. Сделаем так. На тех, кого нет, оставим повестки, — Козлов протянул их мужчине, — а как ваша фамилия?

— Рогов Модест Матвеевич.

— Вы положите, пожалуйста, повестки на видное место, Модест Матвеевич, и, если располагаете временем, прошу проехать со мной.

Рогов немного растерялся, хотел возразить, но потом, видимо, подумал, что от поездки он ничего не потеряет, зато будет в курсе какой-то тайны, о которой пока ничего не слышал. Он вдруг оживился и даже стал как будто повыше ростом, приосанился.

— Я готов, едемте.

По дороге Рогов попросил Козлова ввести его в курс дела, но Геннадий объяснил, что не уполномочен что-либо пояснять.

В прокуратуре он попросил Рогова посидеть в коридоре, вошел к Нарышкину.

Следователь нехотя оторвался от бумаг:

— Ну что ж, пригласите свидетеля.

Еще с порога Рогов разочарованно оглядел небогатое убранство кабинета и сел на предложенный ему стул с видом человека, который никогда не ломает голову над пустяками. Козлов занял место у окна.

— Вы не возражаете, — начал допрос Нарышкин, — если я сначала узнаю, кто вы, каким образом оказались один в особняке художника Лаевского?

— Извольте, я к вашим услугам, — театрально кивнул головой Рогов. — Если коротко... Я его ученик.

Нарышкин попросил Рогова рассказать о себе, и тот поведал свою незатейливую биографию. Родился после войны, учился в школе, потом окончил Строгановское художественное училище, взял свободный диплом, помыкался с ним года два, случайно познакомился с Лаевским, стал его учеником и теперь почти каждый день ходит к нему в особняк, где ему отведена студия. Он учится искусству реставрировать старые полотна, помогает Лаевскому. На штатной работе не состоит. Проживает вместе с матерью на улице Алабяна, 13, в отдельной двухкомнатной квартире, холост.

— Модест Матвеевич, вы четко излагаете свои мысли, две минуты — и все о вас ясно. — Нарышкин сказал это просто, и Рогов слегка покраснел, сделал отстраняющий жест рукой: полноте, мол... Нарышкин продолжал: — Что греха таить, следователю чаще приходится общаться с уголовниками и их окружением, чем с миром искусства. Скажите, ваши знакомые, наверное, из числа творческой интеллигенции?

— Да... в основном, да.

— Пожалуйста, назовите их по именам.

— Это что, проверка моей памяти или допрос?

— Ну что вы, Модест Матвеевич, пока мы просто беседуем, я даже не делаю никаких записей. И поверьте, что в моих вопросах совсем нет праздного любопытства.

— Извольте. — Рогов внимательно посмотрел в глаза Нарышкину. — Первым назову очень хорошего художника-иллюстратора Юрия Белого. — Последовала небольшая пауза, и Рогов добавил: — Это порядочный во всех отношениях человек, и, если вас интересует, я могу рассказать о нем больше.