Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

Начнем обзор этих ответов с двух видных городов Западного Поморья. Олонец с погостами Олонецкого уезда и Каргополь со станами и волостями Каргопольского и Турчасовского уездов отклонили и условие двойного платежа, и выбор бурмистров и высказались за сохранение у них прежнего воеводского управления. Причины отказа от двойного платежа выставлялись одни и те же, что вызывалось, конечно, сходством природных условий того и другого уездов: частые хлебные недороды в этих северных холодных местах. От выборов отказывались за своей неспособностью, потому что «с такое дело их не станет» и что «выбирать к тому делу некого». Каргополь подразумевал при этом сохранение воеводы; Олонец прямо высказался за такое сохранение: «Впредь без воевод меж ими управлять никоторыми делы невозможно». Как мотив для сохранения воеводской власти указывалась дальность расстояния населенных мест в уезде: «от города верстах в пяти и в шести, и в семи стах», а также приводилось еще и то, что население все время было довольно воеводами, которые «чинили все правдиво и к ним лишних налог и обид, и поборов, и тесноты, и разорения от них не было». В Олонце с февраля 1696 г. был воеводой стольник Василий Никитич Зотов, сын Никиты Моисевича, также один из видных деятелей царствования. Олончане — посадские и уездные люди — по истечении двухлетнего срока его воеводства били челом о дальнейшем его оставлении. Заслуги Зотова, как указывали олончане, состояли в том, что казне он учинил пополнение, «а к нам, сиротам твоим, — как они писали, — был он, стольник и воевода, милостив», а погосты прибавляли еще: «…и призирал нас, яко отец, во всяких мирских делех чинил рассмотрение и указ по Уложению и по новоуказным статьям, а ворам, разбойникам, татям, душегубцам и иным плутам не потакал, чинил им указ без пощады, кто чему по вине своей по твоему, великого государя, указу достойны»[1161].

Из отдаленного Кольского острога ко времени составления Доклада известия об отношении к реформе получено не было. Двинский уезд совместно с холмогорским посадом выбрал бурмистров в числе 4 человек: одного от Холмогор — посадского человека и 3 из уездных крестьян; здесь единство города с уездом сохранялось, и эти 4 бурмистра должны были составлять единую коллегию во главе всеуездного мира. О платеже Двина высказалась уклончиво и неопределенно: о платежах, что великий государь укажет, как иные города учнут платить, так и они будут платить, «сколько их изможения будет». Но при этом двиняне сочли нужным недвусмысленно указать, что «тягостьми и нуждами облежат они премногими», платят за убылые, вышедшие из черносошного общества или запустевшие выти, выбирают до 300 человек на всякие службы. Хлебом кормятся покупным, привозным; на Двине сеется только ячмень и то в небольшом количестве. Морские промыслы оскудели. Население из уезда, покинув дома и деревни, разбрелось. На посаде с уездом числится большая недоимка, справиться с которой они не в силах.

На Устюге Великом указ о реформе был получен из Устюжской четверти воеводой Иваном Кикиным 1 апреля. С 1676 г. устюжский мир в административном отношении распался, посад и уезд сделались отдельными мирами, и во главе каждого из них стало свое особое земское управление: на посаде — посадский земский староста, действующий в посадской земской избе, в уезде — все-уездный земский староста, действующий во всеуездной земской избе[1162]. На другой же день по получении указа воевода пригласил на съезжий двор обоих земских старост — посадского Ивана Суслова и всеуездного Дмитрия Львова, их товарищей и посадских людей и объявил им полученный указ. Объявление это не только не возбудило какого-либо энтузиазма или подъема, напротив, принято было более чем сдержанно. Началась политика откладывания и оттягивания. 5 апреля оба земских старосты с товарищами подали воеводе челобитную, в которой писали, что теперь в апреле в скорых числах на Устюг из Устюжского уезда выборных людей лучших крестьян, представителей волостей, собрать на всеуездное собрание невозможно, потому что дальние волости от Устюга за 200 верст и больше, за большими волоками и реками. А ныне время вешнее и по волокам речки разлились, и никоими мерами до просухи им к Устюгу прийти нельзя, а без совета мирских людей одним земским старостам и посадским людям делать ничего невозможно. Поэтому они просили об отсрочке выборов. Воевода переслал эту челобитную в Москву, откуда, из Устюжского приказа, 24 и 26 мая получил грамоты с предписанием прислать выборных бурмистров в приказ непременно к 20 числу мая. Помимо этой довольно, впрочем, обычной для административных письменных сношений хронологии, когда распоряжение бывает получено после срока, поставленного для его исполнения, распоряжение Устюжской четверти замечательно еще и потому, что показывает, как своеобразно в этом приказе понимали факультативность реформы — предоставленное указом 30 января городам право принимать реформу или отказываться от нее. У устюжан не спрашивали, желают они или не желают принимать реформу, а прямо предписывали выбрать бурмистров и выбранных прислать в приказ. В ответ на эти объявленные им грамоты посадский и уездный старосты представили сказки, в которых писали о невозможности для них двойного платежа. Посадский староста в своей сказке в качестве причин мирского оскудения указывал на хлебные недороды, на частое пожарное разорение, большой оклад десятой деньги, для платежа которого приходится миру входить в долги, на тяжесть повинности ямской гоньбы. К самому устюжскому посаду подошел Сольвычегодский уезд, и усольцы завладели устюжскими посадскими пахотными землями и выгонами; оброчные посадские угодья оказались в руках беломестцев и «могутных людей» — крупных торговых фамилий из тех же посадских, стремившихся выделиться из посадского общества; наконец, указывалось обычное стихийное северное бедствие — рекой Сухоной размыло земли на Нижнем посаде в Пятницком конце — «дворовые и огородные земли рекой Сухоной сметало и у многих людей хоромишка посносило и селиться стало негде». Уездный земский староста в своей сказке был лаконичнее, объявив от имени уездных крестьян, что им двойных денежных доходов платить «не в мочь»; на них были недоимки за прежние годы и за текущий год, которые они, принуждаемые смертным правежом, платили, занимая деньги в долг со многою нуждою. Отказываясь столь решительно от двойных платежей, самую систему управления в будущем, т. е. быть ли по-прежнему воеводам или выборным бурмистрам, тот и другой староста оставляли под вопросом. Посадский староста писал: «И о том о всем: о воеводской бытности и о выборных мирских людех, быть ли у нас на граде или нет, чтo великий государь укажет». В сказке уездного старосты говорилось: «И о воеводской бытности или выборным людем всякие дела ведать, что великий государь укажет». Оба предупреждали, что для выяснения этих вопросов пошлют ходоков в Москву[1163]. Воевода эти сказки в тот же день, как они были ему поданы, препроводил в Москву в Устюжскую четверть, где они были получены 18 июня. Четверть продолжала держаться той же точки зрения и настаивать на выборе бурмистров в Устюге под угрозой штрафа. «Взять к отпуску, — гласит помета, положенная в приказе на препроводительной воеводской отписке, — а о выборе и о высылке выборных людей послать к нему (воеводе) его, государеву, грамоту с прежнего отпуску тотчас. А что они по се время тем замотчали (замедлили) и за то будет на них доправлена пеня»[1164].

Еще до того времени, как эта резолюция была сообщена в Устюг Великий, устюжане — посадские люди — выбрали 2 бурмистров[1165]. «По указу великого государя царя» и т. д., читаем в выборном списке, «и по грамоте из Устюжского приказу за приписью дьяка Бориса Михайлова и по памяти из устюжского съезжего двора за печатью стольника и воеводы Ивана Васильевича Кикина, какова прислана о выборе выборных людей, Устюга Великого посаду земской староста Иван Леонтьев сын Суслов с товарыщи да выборные люди соцкие и пятидесяцкие: Пречистенской сотни соцкой Афанасий Петров сын Куракин, пятидесяцкой Яков Агапитов сын Свечник иных сотен с товарыщи и все устюжане грацкие жители со всего мирского совету выбрали из своей братьи из устюжан же посацких людей добрых и правдивых Ивана Агафонова сына Смолниковского, Дмитрея Васильева сына Воробьева. По сему нашему мирскому заручному выбору ехать вам, выборным Ивану Агафонову и Дмитрею Васильеву, по вышеписанному великого государя указу и по грамоте с Устюга Великого к Москве и явитца в Устюжском приказе думному дьяку Емельяну Игнатьевичу Украинцеву с товарыщи. И каков великого государя указ вам, выборным Ивану Агафонову и Дмитрею Васильеву, дан будет, и по тому его великого государя указу вам выборным Ивану Агафонову и Дмитрею Васильеву исправлять. В том сей выбор написали. Выбор писал Устюга ж Великого посаду земской избы подьячей Сенка Пинежанинов»[1166]. Выбор скрепили рукоприкладствами земский посадский староста, два его товарища, далее сотские и пятидесятские сотен: Богословской, Пречистенской, Георгиевской, Петровской, Покровской, Мироносицкой, Вознесенской, Рождественской, пятидесятский Дымновской полусотни и простые посадские люди. 19 июня и уездный земский староста Дмитрий Львов, в свою очередь, объявил воеводе о состоявшихся выборах от уезда: «выбрал-де он с товарыщи своими со всего мирского совету из своей братии из волостных крестьян людей добрых и правдивых Дмитрея Иванова сына Карандашева, Ивана Иванова сына Клыкова, Евтифея Семенова сына Малафеевских». С представленным выборным списком избранные бурмистры в тот же день были отправлены воеводой в Москву[1167]. Так в конце концов на Устюге Великом образовались две отдельные коллегии бурмистров: одна для посада, другая для уезда, подобно тому как и ранее городом и уездом правили отдельные коллегии земских старост, посадского и уездного, с товарищами.

В Соль Вычегодскую к воеводе грамота из Устюжской четверти с изложением указа 30 января пришла 8 апреля. Стольник и воевода Иван Иванович Булгаков собрал в приказную избу посадских людей и выборных от станов и волостей уезда, которым указ был сказан «и в слух чтен». На Соли Вычегодской, как и на Устюге, в конце столетия органы посадского и уездного самоуправления были разделены и действовали отдельно: во главе посада и присоединенного к нему Лальского погоста стоял посадский староста Семен Яковлевич Жилкин, во главе уезда — всеуездный староста Тимофей Юрьев. Эти органы самоуправления на объявленный им указ реагировали различно. Уездный съезд, состоявший из представителей волостей, подал воеводе обширную сказку, в которой заявлял о невозможности двойного платежа, ссылаясь на испытываемые уездом отягощения: «хлеб зябл», не родился, скотский падеж, разброд крестьян, тяжелая ямская повинность: зимним временем гоняют подводы в Сибирь, летним возят судами по большим рекам и мелким речкам «пустыми местами и тесными и за волоки собою суды переволачивают до Соли Камской, также и в сибирские городы через Камень до Березова города, и выходят на те ямы и на летние отпуски многие деньги». Далее приходится платить за неимущих и ушедших из уезда крестьян. При платеже стрелецких денег в двойном размере и остальные деревни опустеют и последние крестьяне оскудеют. С 1680 г. они, сольвычегодцы, платят по переписным книгам за стрелецкие деньги и разные мелкие поборы по 2 рубля с двора, и эти деньги приходилось с них править великим правежом; за 1680 и 1681 гг. едва выплатили с большой доимкой. Они припомнили по этому случаю, что в 1682 г. царь Федор Алексеевич по собственному почину, без всякого с их стороны челобитья, «милосердуя о них», убавил с них подать вдвое и велел брать только по рублю с двора; в таком размере они просят взимать ее и теперь. Отказываясь от двойного платежа, они, так же как и устюжане, не решались высказаться о форме управления.