Этайн, дочь Хранительницы

И вот они — пришедшая в себя Танька и все еще немножко скованный и необычно робкий ее помощник — уже вместе суетятся, бегают по комнате, цепляют булавками к войлочным стенам куски толстой бечевы, растягивают их через все помещение. Потом Танька, а следом за ней и Кайл начинают развешивать на этих бечевках маленькие колокольчики. Вокруг всё наполняется беспорядочным звоном. Сида морщится — фальшивят колокольчики отчаянно. Внутренность главной комнаты тулмена вскоре окончательно принимает причудливый, волшебный вид.

Оказывается, пока Кайл возился с колокольчиками, Танька успела замотать голову шарфом, так что волос стало совсем не видно. Жутко неприличный вид по камбрийским меркам, между прочим. Сида посмотрела на Кайла, потыкала себе пальцем в то место, где под тканью спряталось правое ухо, заявила:

— Если что — говори громче. Плоховато слышу! Теперь смотри!

Танька запускает руку — а рука-то, оказывается, уже в плотной перчатке! — под колпак, ловко схватывает одну из мышек.

— Смотри! Этой заклеиваю глаза!

Сида прилепляет мыши на мордочку кусочки пергамента так, что крохотные черные бусинки глаз полностью скрываются под ними. Держит зверька на вытянутой руке.

— Запускаю!

Отпущенная мышь сама взлетает с руки. Проносится между бечевок — ни одной не зацепила, ни один колокольчик не зазвенел! — подлетает к Кайлу, садится ему на рубаху, повисает головой вниз, вертит ушастой головой, разевает острозубую розовую пасть. Кайл — даром что храбростью не обижен — стоит столбом, шевельнуться не смеет. Внезапно мышь срывается с Кайла, бесшумно взлетает вверх, с разгону врезается в войлочную стенку, падает. Миг — и она снова у Таньки в руках.

— Видел? Тебя она по эху нашла! А войлока-то и не заметила! Ну что, продолжим? Эту мучить больше не буду. Сейчас от глаз ей пластырь отклею — и выпущу. Теперь пусть вторая поработает!

Выпустив зверька через входную дверь, сида снова запускает руку под колпак. Второй летучей мыши она залепляет пергаментным пластырем уже не глаза, а слуховые проходы и рот. Сажает мышь на руку — но та и не думает взлетать, беспомощно ползает, подслеповато озирается. Танька подбрасывает ее в воздух — мышь неловко машет крыльями, врезается в бечевку и под звон колокольчика падает на стол.

— Видишь? — обращается сида к Кайлу. — Эха не услышать, и мышь даже лететь не хочет. А сейчас я освобожу ей рот и уши — и ты ее не узнаешь!

И правда, мышь теперь носится среди веревочек не хуже первой, ни один колокольчик не отзывается. Танька приоткрывает внутреннюю дверь, потом потайную наружную — и зверек с радостью вылетает из-под холма и исчезает среди дубов.

— Танни, по-моему, ты что-то перепутала, — робко замечает ее помощник. — Смотри, когда ты выход искала, то пела. А мыши-то молчали! Откуда же они эхо-то брали?

— Кайл, так они же щелкали все время, а вовсе даже не молчали! Просто такими тоненькими голосами, что ты их не слышал, наверное. Я и то едва их различала.

Паренек кивает головой. Вновь смотрит на сиду — не с завистью, но с восхищением. Ну да, так и должно быть: волшебные существа и должны слышать неслышимое, знать неведомое, с легкостью находить ответы на все вопросы. Но должен же и он чем-то быть полезен своей невероятной подруге! Тем более что времени у него остается совсем мало. Куда меньше, чем, наверное, думает Танни.

— Так что́, ты это колдовство закончила? Хочешь, я веревки и войлок сниму, чтобы тут всё как раньше стало? — наконец спрашивает он.

— Да не к спеху, — беззаботно откликается Танька, освобождая голову от шарфа. — Можно и завтра, а то и на следующей неделе. У меня ж учеба начинается, не до колдовства в тулмене будет.

— Не выйдет у меня завтра, Танни, — заявляет вдруг Кайл. — и на следующей неделе тоже не выйдет. Уезжаю я… Всё собираюсь сказать и никак не могу решиться. Наверное, сам до сих пор поверить не могу.

— Как?! Куда?! Надолго?! Что же ты молчал? — растерявшаяся сида сама путается в лезущих в ее голову вопросах. Она вдруг понимает, что этого верного мальчишки, бессменного ассистента, помощника, пажа, паладина ей будет чудовищно, до щемления в сердце не хватать.

— Сэр Лладимир — Кайл в который уже раз ненароком коверкает имя Танькиного брата, но в этот раз, вопреки обыкновению, она даже не пытается его поправить, — предложил мне ехать с ним. Стану его оруженосцем. Отец согласился с радостью. Это большая честь для нас.

— И он ничего мне не сказал… И ты… А как же я? — Танька вдруг замечает, что в глазах у нее щиплет, совсем не так, как бывает от солнца, а по щеке скатывается слезинка.

— Танни! Прекрасная леди! Я хочу через несколько лет вернуться к тебе рыцарем и героем! — Кайл, к своему ужасу, понимает, что не может остановиться, что сейчас он выложит всё, что созревало в нем долгие месяцы, но будь что будет, да и терять уже нечего! — Может быть, тогда будет не так важно, что ты сида и принцесса, а я просто сын свободного ирландца! Смог же твой отец когда-то добиться руки твоей матери! Вот! — и тут запал его проходит, а сам он как-то съеживается, сникает. Танька вдруг замечает, что глаза у Кайла, как и у нее самой, на мокром месте.

— Ты с ума сошел, Кайл… — шепчет сида. — Да и не принцесса я вовсе… — Танька невольно отступает назад, зацепляется ногой за ножку тяжелого кресла. Кайл, поглощенный собственными переживаниями, не успевает ее подхватить, и она пребольно приземляется на пятую точку. Сидит на полу с удивленным выражением лица, уши нелепо разъехались в стороны, из разорвавшегося белого халата торчат согнутые в коленях ноги, одетые в кавалерийские штаны. Несколько мгновений она ошарашенно молчит — и вдруг начинает хохотать.

— Кайл! Кайл! Ну посмотри сам, ну какая из меня прекрасная леди?! С задницей ушибленной! С ушами длиннющими! Воистину нечисть холмовая!

Но Кайл почему-то решительно не желает с нею соглашаться. Стоит рядом, коснуться не смеет, глаза преданные-преданные. Пытается улыбнуться — увы, получается совсем не убедительно. Ну вот что тут с ним делать Таньке? Придется, пожалуй, его опять к реальности возвращать!

— Сэр Кайл! Леди Этайн, дама вашего сердца, очень рассчитывает на то, что вы наконец поможете ей подняться! — произносит с трудом унявшая свой смех сида самым изысканным тоном, из последних сил все еще надеясь обратить происходящее в шутку.

— Танни! Ты согласилась стать дамой моего сердца?!

О боженьки! Танька только сейчас соображает, что́ она ненароком сказанула. Да еще и на какую удачную почву легли эти слова! Угораздило же ее в прошлый Калан-Май, под соответствующее настроение, пересказать Кайлу пару сюжетов из романов о короле Артуре! И теперь как его ни разубеждай, как ни пытайся объяснить, что он сейчас неправильно ее понял, — выйдет всё, наверное, только хуже! И все равно надо что-то говорить, потому что молчание совсем невыносимо и к тому же проблемы не решает.

— Кайл, ты еще не рыцарь! Ну и о каких дамах сердца у тебя вообще сейчас может быть речь? Сначала стань им — а потом погово… — сида замолкает на полуслове. Господи, как же опять плохо получилось! Кайл-то не в гости к родне едет, а, может быть, под настоящие стрелы и мечи! А она, получается, сейчас сама подталкивает его к каким-нибудь дурацким «подвигам», подвергая опасности его жизнь, а заодно и жизнь Ладди!

— Ладно! — наконец решается она. — Дама сердца так дама сердца! Пусть будет так! Но чтобы никаких ненужных выходок в мою честь! Во всем слушаться сэра Владимира, делать всё так, как он скажет, служить, как подобает правильному оруженосцу!

— Прекрасная леди, могу ли я попросить что-нибудь на память? — выдает вдруг Кайл. Так, кстати, и не помогший Таньке подняться… Спасибо, хоть не «знак благосклонности» какой-нибудь потребовал! Господи, он же скоро совсем как в будущих рыцарских романах изъясняться начнет!.. У-у-у…

— Нету у меня с собой для тебя платочка! Извини!

— Танни, так просто оторви лоскут от своего халата — он же все равно разорвался! Мне этот лоскуток лучше всякого платка будет!

Сида наконец оказывается на ногах: незадачливый поклонник сподобился все-таки помочь ей встать. И вот она стоит, опершись на крышку стола, с трудом сдерживается, чтобы в присутствии Кайла не потереть себе ушибленное место. А ведь обратно-то верхом ехать! И каково ей теперь в седле будет? Ну вот надо было этому несносному мальчишке такое устроить! Этайн злится и на него, и на свой неосторожный язык. Всё это отражается на ее лице, а еще больше — на ушах, которые прижались к голове и отклонились назад, как у рассерженной рыси. Танька все-таки пересиливает себя и — пропадать так пропадать! — окончательно отрывает клок ткани, и так почти отделившийся от полы халата.

— На!

Кайл вовсе не сияет от счастья: он ведь прекрасно понимает цену Танькиного согласия стать дамой его сердца, да и лицо и уши ее он давно уже читать умеет великолепно. Но остановить себя будущий рыцарь тоже не может и вожделенный белый лоскут принимает. Неуклюже пытается поклониться своей даме, потом прячет трофей за пазухой.

Назад они идут пешком, ведя лошадей под уздцы: Танька наотрез отказалась садиться в седло. Молчат. Сида тихо радуется тому, что Кайл несравненно хуже нее видит в темноте: и хромоты ее, и «выражения ушей» разглядеть не может. Этайн и не замечает, как постепенно злость и досада покидают ее, остаются лишь печаль по ушедшему лету и столь же грустное ожидание расставания со своим нелепым влюбленным приятелем. Да еще и разбавленное тревогой — и за него, и за брата. Надо обязательно что-то сказать Кайлу на прощание. Ободряющее!

И вот они опять у того же тайного лаза под городскую стену. Кайл, видимо, тоже изрядно переживавший всю длинную обратную дорогу по поводу произошедшего, теперь подавленно молчит. И опять инициативу, даже в прощании, приходится брать на себя Этайн.

— Кайл! Я попрошу брата, чтобы он, если что, с тобой моими зельями делился. Знала бы заранее — и на тебя бы приготовила… И еще раз говорю: во всем его слушайся, служи ему как подобает, и никакой самодеятельности! Ну всё!

Танька, после недолгого колебания, все-таки решается и на прощание чмокает его в щеку — для этого ей, по счастью, не приходится тянуться вверх: Кайл примерно одного с ней роста. Потом долго смотрит вслед уходящему юноше, уводящему лошадей. Тот не оборачивается: просто не видит почти ничего в темноте. Наконец сида наклоняется и, стараясь не тревожить ушибленное место, ныряет в подземный ход.

Проходит еще пара минут — и тайная стража, убедившись, что всё в порядке, закрывает замаскированный вход и опускает железную решетку.