На руинах империи

– Новый игрок, – шире прежнего улыбнулся Капитан. – Добро пожаловать.

Он указал на свободное место.

Акйил помедлил, переводя взгляд с лица этого человека на дубинку, подвешенную к спинке стула на кожаном ремешке, – прямо у него за плечом. Дубинка, казалось, была вырезана из какого-то светлого дерева, но Акйил-то знал. В квартале все знали. Дубинка представляла собой довольно важную часть тела Злобного Рика – точнее сказать, его бедренную кость. Согласно легенде, Рик отказался платить дань, и тогда Капитан, переодевшись шлюхой и подкупив охрану, пробрался в его любимый бордель. Оставшись наедине со строптивцем и опоив его до беспамятства, он отрезал мужчине ногу и ободрал мясо с кости. Рассказывали, что Рик еще скулил, когда капитан забивал его насмерть его собственной костью.

– По-моему… – Акйил покачал головой, – я не туда попал.

Он повернулся к спуску.

– Не дури.

Сказано было негромко, но Акйил застыл как вкопанный. И, еще подстегнув сердце и добавив жара в лицо, повернулся обратно.

– Ты ведь в карты сыграть пришел? – спросил Капитан, улыбаясь.

Акйил неловко кивнул.

– Фори с Фари проверили: монета у тебя есть, не то бы не впустили.

Опять кивнул.

– Тогда садись. Играй. Ты какой-то жрец?

– Монах, – ответил Акйил, опускаясь на стул рядом со стриженой женщиной.

Та не носила украшений, зато пахла неожиданно дорогими духами.

– Монах!

– Бывший. Я не… – Он сбился, покачал головой.

– И откуда же у монаха кошель с серебром и золотом?

Акйил, как маску, натянул на лицо смущение.

Капитан рассмеялся.

– Вороватый монах. – Он погрозил пальцем, в перстне блеснул рубин. – Придется мне за тобой приглядывать!

– Нет, – промямлил Акйил. – То есть я бы никогда…

– Конечно никогда, – непринужденно перебил его Капитан. – Конечно-конечно. А имя у тебя есть, монашек?

– Чам, – ответил Акйил.

– Ну, Чам… – произнес Капитан, поблескивая глазами, словно оценил понятную обоим шутку, – познакомься: Вева, Харбон и Андраз.

Акйил, не встречаясь ни с кем глазами, кивнул всему столу.

– Мы теперь только сдатчика ждем, – пояснил Капитан. – В картах она мастер, а вот пузырь как у мышки. Две чашки чая и… а, вот и она!

Сзади открылась выходящая на помост дверь.

В нее шагнула молодая женщина.

Акйил едва не свалился со стула.

Девчонкой Краля пролезала туда, куда Акйилу и не снилось, – в водостоки, бочонки, в отверстия каменных сидений отхожих мест. Однажды – им тогда было лет шесть-семь – спустилась по дымоходу. Акйил туда только голову протиснул, Хоран и того не сумел, а Краля твердила, что пролезет.

– Отвернитесь, – велела она.

– Было бы на что смотреть, – осклабился Хоран. – У тебя еще титьки не выросли.

– Не отвернешься, – ответила она своим твердым, словно отчеканенным голосом, – сшибу тебя с крыши.

Она могла. Коротышку как-то сбросила с Весеннего моста, а тот всего-то сказал, что от нее плохо пахнет.

Хоран отвернулся. И Акйил тоже.

Она мигом сбросила свои лохмотья и намазалась нарочно для того украденным свиным салом, а потом ее голос раздался уже из трубы.

– Порядок, – шепнула она. – Спускаюсь. Встречайте меня у черного хода.

Акйил рискнул заглянуть в темноту. Он только и разглядел что перемазанное сажей, сведенное усилием лицо – она с трудом протискивала себя вниз. Руки подняла над головой, хотя ухватиться было не за что, ее удерживали только стиснувшие бока шершавые стены. У него от одного ее вида в груди заныло.

– Ты точно в порядке?

– Лучше не бывает, – ответила она. – Видал?

Она съехала ниже, так что он больше не видел ее лица. И тут же тихо вскрикнула:

– Дерьмо!

Плохо дело! Краля никогда не бранилась. «Рождение в сточной канаве, – повторяла она, – не извиняет дурных манер».

– Почему дерьмо? – прошипел он, чувствуя, как колотится в ребра сердце.

– Я… – Она как будто подавилась воздухом и снова выругалась. – Я застряла, Акйил.

Ему бы никогда не сказать этого так твердо, тихо и спокойно, но Акйил давно ее знал и расслышал за всем этим страх.

– Ничего, у меня тут веревка. – Он стал возиться с мотком, благодаря всех богов подряд, что не забыл прихватить. – Я тебя вытащу, Тощая. Мы с Хораном.

Только они не справились.

Акйилу и взрослому там пришлось бы туго. Как ни тоща была Краля, а весила как два мешка зерна и застряла прочно, заклинилась в кирпичной кладке. Они бились полночи, спускали веревку с петлей и, свесившись через край трубы, тянули, тянули, пока веревка не выскальзывала из ее скользких от сала ладоней, и все начиналось заново. Акйил не позволял себе задуматься, что будет, если их здесь застанут или, хуже того, если внизу разведут огонь. Он вообще не позволял себе думать ни о чем, кроме веревки: снова размотать, снова спустить, снова шептать пустые обещания, хотя сердце так и сжималось в груди. В конце концов их остановила сама Краля.

– Так не выйдет, – пропыхтела она.

Ее голос ослабел, будто кирпичные стены выдавили из легких весь воздух.

– Попробуем еще, – уперся Акйил.

– Пустое дело. Спускайтесь по задней стене. Мы там видели грабли. Втащите наверх.

– Грабли-то зачем? – вылупил глаза Хоран.

– Принеси, и все тут.

Оказалось, затем, чтобы пропихнуть ее еще глубже в трубу.

– Ты с ума сошла, Краля, – заспорил Акйил.

– Вот и нет, – уверенно возразила она. – Здесь просто узкое место. Ниже шире становится, я чувствую. Если вы меня подтолкнете, я пролезу.

– Или еще сильней застрянешь, – заметил Хоран.

Она подняла на него светящиеся на черном лице глаза и прошептала:

– Надо попробовать. Иначе никак.

Им казалось, они ее убивают. Акйил с Хораном налегали на широкий конец граблей, вгоняя рукоять ей в плечо. Краля пыталась держаться руками, но под таким углом было не ухватиться, так что им только и оставалось вгонять палку в костлявый сустав корчащейся от боли и кусающей губы девчонки.

– Никак, – сказал Акйил, тяжело дыша, и откинулся назад.

– Надо, – мрачно проговорила она, – значит сделаете. Жми сильней.

– Тебе же больно! – взорвался Хоран.

– Плевать. Дави сильней!

Горячие слезы обжигали ему глаза. Акйил ухватил грабли двумя руками, выровнял как мог и, набрав воздуха в грудь, прыгнул на зубья, всем весом толкнув вниз.

Из трубы вырвался сдавленный крик, но Кралю, как сломавшуюся пробку в горлышко, протолкнуло через узкое место. Грабли прошли немного и застряли, упершись зубьями. Акйил повалился сверху, у него в груди не осталось воздуха.

Под собой он слышал тихие рыдания Крали.

– Ох, дерьмо, – бормотал он, вытаскивая грабли. – Ох, дерьмо, дерьмо, дерьмо… Краля. Краля!

Тихие всхлипы не умолкали, и он наконец понял, что она не рыдает, а смеется. После всего, чуть не загнувшись в трубе, она еще смеялась!

– Я в порядке, – наконец зашептала Краля. – Исцарапалась вся, а так в порядке. Я же вам говорила, что пролезу.

Акйил до сих пор, столько долгих лет спустя, помнил девчоночий смех, в котором облегчение смешалось с торжеством победы.

Тощая Краля – а в дверь сейчас вошла она, и никто иной, – была уже не девчонкой и больше не смеялась. Встретив ее взгляд, он едва мог поверить, что она когда-то смеялась. Та отчаянная, решительная девчонка, которая придумывала самые хитроумные проделки, добивалась, чтобы Коротышка получал честную долю добычи, сохранила их шайку вместе даже после клеймения, – она ушла. Ее сменила стройная женщина со шрамом на щеке и мертвыми глазами.

Акйил никогда не сомневался, что она умерла. После того как ее сграбастал Капитан – ее и Жепастика, – он несколько раз видел Кралю то на одном, то на другом углу, всегда под присмотром вооруженного головореза, всегда в драном платье на тощей фигурке. Однажды он попытался привлечь ее внимание, но она посмотрела на него, как на пустое место, и едва-едва мотнула головой, а потом отвернулась. Когда она перестала появляться на перекрестках, он предположил худшее. В квартале то и дело умирали, а особенно шлюхи, особенно малолетние. Он пережил свое горе в одиночку, на долгом пути в Ашк-лан, и если так и не избавился от ненависти к себе, то хотя бы сумел загнать эту ненависть поглубже, чтобы не лезла на глаза каждый божий день.

А она не умерла.

И даже выглядела здоровой. Уж точно сытее, чем была в детстве. И темные курчавые волосы, туго стянутые на затылке, отмыты до блеска. На ней были штаны – целые, без заплат, и безрукавка, отстиранная, пожалуй, не далее как этим утром. Маленькую Тощую Кралю сплошь покрывали синяки, ссадины, полузажившие порезы. Темная кожа женщины была гладкой. Хоть ваяй с нее аллегорию здоровья и процветания, если бы только не глаза.

В то мгновение, когда они скользнули по его лицу, в них что-то мелькнуло. Удивление? Гнев? Растерянность? Что бы ни было, оно почти сразу пропало, сменившись неподвижным взглядом женского портрета. Акйилу до боли хотелось вернуть это что-то, удержать сама-ан исчезнувшего чувства и нырнуть в глубину, но ему не дали времени. Она уже заняла свое место перед карточной колодой.

– Краля сдает, – объявил Капитан. – Пальцы у нее куда ловчее моих.

Она не ответила, не подняла глаз. Карты полились у нее из ладони в ладонь, как вода, с неуловимой для взгляда Акйила быстротой стасовались и перелились обратно.

– Ты никак робеешь? – Капитан присматривался к Акйилу, и в уголках губ у него играла улыбочка. – Ты не робей. Выпить хочешь?

Не лучшая мысль – накидаться при попытке ограбить самого опасного обитателя квартала. Акйил не собирался здесь пить, да ведь он и вовсе сюда не собирался и уж тем более не рассчитывал увидеть живой, тасующей карты для Капитана Кралю.

– Черного рома, – ответил он. – У вас черный ром есть?

Капитан поднял руку, и из теней в глубине вылетел парнишка с бутылкой и глиняной чашей.

– И я тоже не прочь, – объявил Андраз, махнув слуге, который налил и ему.

Стриженая – Вева – подняла брови, но промолчала. Харбон только фыркнул.

– И ты, Андраз, – заговорил Капитан, поворачивая в пальцах кубок из дутого стекла, но не поднося его к губам. – Признаться, не ждал твоего возвращения так скоро, да еще с чудом потолстевшим кошельком. Ты кого-то убил за эти деньги?

– Если и так, тебе не все равно? – расхохотался Андраз.

– Ну… – Капитан оттопырил губу. – Пожалуй, что все равно. Если только он не из моих друзей.

– У тебя есть друзья? – удивилась Вева.

– Верно подмечено. – Капитан отсалютовал ей кубком.

– Будем играть или разговоры разговаривать? – возмутился Харбон.

– Ты как раз проигрывал, – заметила Вева. – Радовался бы случаю переменить удачу.

Мужчина насупился, однако тон шутки намекал, что им не впервой сходиться за карточным столом. Акйил сделал глоток, другой, почувствовал, как ром обжигает язык, а там и горло. Заглянул в чашу – осталась половина – и разом осушил до дна. В груди разгорелось тепло. Тело грозило расслабиться. Подняв глаза, он встретил внимательный взгляд Капитана. Тот тонко улыбнулся.

– Кажется, тебе по вкусу мое угощение.

– Да, – ответил Акйил, – благодарю.

Капитан, кивнув, махнул слуге в углу. Тот снова налил и поставил бутыль рядом с чашей Акйила.