Том 4. Стиховедение

Вероятностная модель и семантика стиха

Когда школьников и студентов учат отличать ямб от хорея, то всегда говорят скрепя сердце: «хорей обычно ощущается как размер живой и подвижный, „Мчатся тучи, вьются тучи“, а ямб по сравнению с ним как нейтральный, „Мой дядя самых честных правил“». Скрепя сердце — потому что неизвестно, почему так. Каждому преподавателю ясно, что сама по себе последовательность сильных и слабых слогов Тата-Тата и таТа-таТа семантической нагрузки иметь не может; каждый помнит, что хореем по-русски писались не только стихи веселые и живые, но и «Мне не спится, нет огня», и «Снова тучи надо мною собралися в тишине». И все равно читательская интуиция побуждает ощущать хорей как размер более живой и подвижный. Есть ли у этого ощущения какое-нибудь языковое обоснование?

Собственно говоря, его может и не быть. 4-стопный хорей — очень старый размер, его история прослеживается до общеиндоевропейской древности, связь между его звучанием и значением в принципе так же условна, как между звучанием и значением любого индоевропейского корня. На всем протяжении своей истории он (и его аналоги) был теснее, чем ямб, связан с песней и пением, так что языковед всегда может перевалить решение этого трудного вопроса на музыковеда. Однако есть основания думать, что языковое обоснование специфической семантики русского 4-стопного хорея все же имеется.

«Живой и подвижный» — характеристика субъективная; какие объективные приметы могут ей соответствовать? По-видимому, одна: обилие глаголов. Если мы покажем, что в стихах, написанных хореем, больше глаголов, чем в стихах, написанных ямбом, то можно будет сказать, что эти стихи действительно «живее и подвижнее». А если мы покажем (это труднее), что это сравнительное обилие глаголов порождается не прихотью поэтов, а самим строением хореического ритма, то можно будет сказать, что сам хорей «живее и подвижнее» ямба.

Как кажется, показать это возможно. В этом нам помогут две вещи: во-первых, знакомая стиховедам вероятностная модель стиха, изобретенная Б. Томашевским почти 90 лет назад, и, во-вторых, ритмический словарь частей речи, который начал исследоваться только в последние 20 лет.

Что такое вероятностная модель стиха? Стихотворная строка составляется из фонетических слов — односложных, двухсложных с ударением на 1‐м слоге, двухсложных с ударением на 2‐м слоге, трехсложных с ударением на 1‐м слоге и т. д. Частота таких слов в естественной, нестихотворной речи подсчитана и известна. В естественной, прозаической речи они могут встречаться в любых сочетаниях. В стихотворной речи отбор их сочетаний ограничен: годятся только такие, которые укладываются в стихотворный размер. Так, в 4-стопном ямбе и 4-стопном хорее возможны только по 36 комбинаций фонетических слов (каждая — в двух видах, с мужским и с женским окончанием). Их принято называть «словораздельные вариации»: «Мчатся тучи, вьются тучи» — одна (словоразделы Ж, Ж, Ж), «Князь у синя моря ходит» — другая (М, Ж, Ж), «Что пройдет, то будет мило» — третья (М, М, Ж) и т. д. Зная естественную частоту каждого типа фонетических слов в русской речи, можно высчитать естественную вероятность каждой словораздельной вариации в стихе и сказать: «так звучал бы (например) 4-стопный хорей, если бы поэт следовал только естественным данным языка и не привносил никаких специфических стиховых тенденций». Это и есть вероятностная модель стиха; стиховеды сравнивают с нею реальный стих поэтов, и это помогает выявить в нем эти самые специфические стиховые тенденции. Но нам сейчас интересно не это.

В естественной речи мы не обращаем внимания на ритмический облик наших фонетических слов. В стихе, где словам тесно, он становится ощутим: мы отмечаем сознанием короткие и длинные слова. Короткие — это, понятно, односложные слова. Длинные — это слова «длинношеие» и «длиннохвостые»: такие, которые имеют перед ударением или после ударения два и более безударных слога: они ощутимы, потому что ради этих безударных зачинов и концовок слова в стихе приходится пропускать ударение на той или иной стопе: «Невиди́мкою луна», ради «длинной шеи» слова «невидимкою» пропускается ударение на 1‐й стопе, ради «длинного хвоста» — на 3‐й стопе.

И вот здесь мы подходим наконец от предметов стиховедческих к предметам собственно лингвистическим. Сравнительно недавно было подсчитано, что распределение частей речи среди слов длинношеих и слов длиннохвостых различно. Длинношеие слова — это прежде всего глаголы: за счет приставок и, конечно, проклитик: бежал, побежал, перебежал, не перебежал. Длиннохвостые слова — это прежде всего прилагательные и причастия: за счет суффиксов и флексий: красный, красненький, красненькая. Разница очень заметная: среди длинношеих слов — глаголов в 2,5 раза больше, чем прилагательных, среди длиннохвостых слов — наоборот, прилагательных в 2 раза больше, чем глаголов. Доля существительных в той и другой категории слов — промежуточная, приблизительно одинаковая, они — фон, на котором поэт может играть характерным ритмом то прилагательных, то глаголов.

Так вот, посмотрим после этого на вероятностные модели ритма 4-стопного ямба и 4-стопного хорея: какая часть возможных в этих размерах словесных комбинаций вмещает слова длинношеие (т. е. потенциальные глаголы) и слова длиннохвостые (т. е. потенциальные прилагательные). Разница окажется очень заметной. Строки с длинношеими словами (4 типа фонетических слов: побежал, побежали, перебежал, перебежала) в вероятностной модели ямба составляют 64 %, в вероятностной модели хорея — больше, 78 %. Строки с длиннохвостыми словами (тоже 4 типа фонетических слов: красная, прекрасная, красненькая, прекраснейшая) в вероятностной модели ямба составляют 34 %, в вероятностной модели хорея — меньше, 24 %. И в том, и в другом размере вероятность встретить длинношеее слово, потенциальный глагол, — больше, чем вероятность встретить длиннохвостое слово, потенциальное прилагательное. Но в ямбе глагол предпочтительней, чем прилагательное, приблизительно вдвое (в 1,9 раза), а в хорее — приблизительно втрое (в 3,3 раза). Таким образом, естественное, языковое расположение фонетических слов в 4-стопном хорее действительно как бы больше приглашает в стих глаголы, нежели в 4-стопном ямбе.

Отчего это происходит, нетрудно понять. Главный приют длинношеих слов в стихе — это начало строки с пропущенным ударением на 1‐й стопе (так называемые 2-я и 6-я ритмические формы). В ямбе слово на этой позиции должно начинаться с 3 безударных слогов: Предупреждать зари восход, Отворотился и зевнул; в хорее — с 2 безударных слогов: Закипит, подымет вой, Одолела молодца. Фонетических слов со сверхдлинным 3-сложным зачином в русской речи вчетверо меньше, чем с 2-сложным зачином (да и те по большей части образованы проклитиками: на одну строку типа Предупреждать зари восход в «Онегине» приходится 8 строк типа И подает ему белье или С ней обретут уста мои). Поэтому ритмические формы с пропуском ударения на 1‐й стопе в ямбе избегаются, а в хорее не избегаются: в вероятностной модели 4-стопного ямба только 18 % таких форм, а в модели 4-стопного хорея — целых 48 %. Вместе с безударными зачинами из ямба уходят и удобные позиции для длинношеих глаголов.

До сих пор речь шла только о вероятностной модели русского 4-стопного ямба и хорея — о том, какие возможности для «живых и подвижных» глаголов предоставляет естественный состав фонетических слов русской речи. Теперь следует взглянуть, насколько пользуются этими возможностями реальный русский 4-стопный ямб и хорей. Мы присмотримся только к одному показателю, который можно назвать коэффициентом динамичности: каково в стихе отношение между частотой прилагательных и глаголов, насколько динамичные («живые и подвижные») глаголы употребляются чаще, чем статичные прилагательные? Мы видели, что по вероятностной модели в ямбе могло бы быть в 1,9 раз больше глаголов, чем прилагательных, а в хорее в 3,3 раза больше. А в реальном стихе?

Мы подсчитали коэффициент динамичности для ряда произведений Пушкина и других поэтов. Подсчитывалось, сколько прилагательных (и причастий) и сколько глаголов приходится на 500 существительных и каково их соотношение. Отношение глаголов к прилагательным оказалось следующим:

Результаты неожиданные. Определяющим фактором для коэффициента динамичности оказывается, по-видимому, жанр: лирика или эпос. В бессюжетной лирике Пушкина и Жуковского глаголы избегаются в равной мере и в ямбе, и в хорее: глаголов и прилагательных в тексте почти поровну. (У Сумарокова и Державина эта тенденция, видимо, еще не установилась, и они ближе к языковым пропорциям.) В сюжетном эпосе трактовка глаголов в ямбе и хорее становится различной: в 4-стопном ямбе преобладание глаголов над прилагательными усиливается лишь ненамного, а в 4-стопном хорее — сразу вдвое и более: хорей как бы только здесь начинает пользоваться своими глаголоемкими возможностями. Малый коэффициент динамичности «Кавказского пленника», «Полтавы», «Евгения Онегина», «Медного всадника», пожалуй, оправдывает расплывчатый термин «лироэпические произведения», который иногда встречается в теории литературы. Когда Пушкин хочет создать действительно динамичное эпическое повествование, он обращается к 4-стопному хорею, народному стиху или прозе. 5-стопный ямб «Домика в Коломне» стоит как бы на границе этих возможностей.

Все приведенные цифры следует считать предварительными: методика подсчетов еще не установилась. Может быть, причастия (сохраняющие семантику глагольности) не следует объединять с прилагательными: тогда все коэффициенты динамичности немного повысятся (лирика 4-стопного ямба и «Кавказский пленник» — 1,0; «Евгений Онегин» — 1,4; сказки и «Песни западных славян» — 3,0). В некоторых случаях динамичность разных частей текста будет разной: так, две трети «Домика в Коломне» держатся на уровне 1,4, а последняя треть, самая сюжетная, — на 3,0 (!); в «Медном всаднике» описательное вступление (0,6: прилагательных больше, чем глаголов!) резко отличается от основной части (1,4). Однако в «Евгении Онегине» разница между динамичностью в сцене дуэли (1,4) и в лирическом начале VIII главы (1,1) не так уж велика. Конечно, есть и парадоксальные случаи — когда ямб оказывается резко динамичнее, чем хорей. Жуковский переложил один и тот же сюжет в «Людмиле» хореем (динамичность 1,3), а в «Леноре» ямбом (динамичность вдвое выше, 2,6!) — но это потому, что он стремился приблизиться к немецкому оригиналу Бюргера, а в нем была динамичность 3,7! Рекордный же показатель динамичности, 6,0 (!!), оказался не у хореического, а у ямбического стихотворения — это пушкинский «Гусар».

Достаточно ли показанного, чтобы решительно утверждать: 4-стопный хорей кажется «живым и подвижным» оттого, что вмещает больше глаголов? Не знаем: реально он вмещает больше глаголов лишь в эпосе, а употребителен он преимущественно в лирике. Но решаемся предполагать: он кажется более динамичным оттого, что может вмещать больше глаголов, и сознание носителей языка чувствует эту его возможность, даже когда она не реализована. Не слишком ли рискованно такое утверждение — может быть, покажут дальнейшие исследования.