Коровы

82. Цветы любви

Так, обсуждая своих быков, коровы и не заметили, что последние оторвались от поедания травы и внимательно слушают, что про них говорят. Как только коровья болтовня прекратилась, первым Султан, а за ним и другие быки, как будто по знаку невидимого дирижера, замычали, взревели и устроили целый концерт, оглушающие, гудящие, особой тональности звуки которого вывели из состояния оцепенения быка Уголька, застрявшего на Овсянке: Уголек наконец сполз с коровы и тоже взревел, а Овсянка, видимо, совсем обессилев, рухнула на поверхность, перевернулась на спину и, раскинув копыта и тяжело дыша, уставилась, не моргая, в какую-то точку на своде. Неожиданно к концерту этому подключился и Цезарь, мощный рев которого даже испугал коров, и они шарахнулись в сторону, и только Ида и Катерина оставались спокойными и поводили ушами, прислушиваясь то к одному быку, то к другому. Наконец рев закончился, все быки, включая и Цезаря, обильно облагородили Божественную поверхность там, где стояли, и как-то задумчиво и рассеянно разошлись по полю в разные направления, интересуясь, казалось, сейчас не травой, но чем-то другим, не имеющим отношения к обыденности.

— Что это было, Пастух? — спросила Елена после длительной паузы, которая образовалась после ухода быков.

— Это и были песни в честь каждой из вас, а Цезарь пропел, можно сказать, даже балладу, посвященную Иде — о своей к ней неугасимой любви…

— Но вы говорили, Пастух, — сказала Джума, — что быки посвящают стихи и ревут свои песни лишь образу в голове, то есть тому идеалу коровы, который воображают себе и видят лишь мысленно…

— Ну, — ответил Пастух, — усложнять тут не нужно, а то разом скатимся в дебри проекционного словоблудия о чувствах, их тонкостях и оттенках, которые совершенно чужды светлому, чистому, бычьему, да и вообще скотскому дну… Все проще: если быки вдохновились на песни, значит, вы приближаетесь к их идеалу обожаемой в мыслях, несравненной любимой коровы… Но насколько вы приближаетесь, покажут цветы, которые, пока вы пасетесь, быстро взойдут на бесценном навозе любви…

— Вот поэтому, — вставила Катерина, — я и одна, поэтому яловая уже много кругов: не хочу быть приближенной к идеалу и тем более слушать песни не о себе, а о какой-то корове, существующей лишь в мыслях быка! Я хочу сама, какая я есть, быть в мыслях быка!

— Ты, Катерина, — рассудила мудрая Ида, — желаешь почти невозможного: ведь и бык должен соответствовать идеалу быка в твоей голове. Только Хея и Ян составляют в Божественном стаде подобную пару, но любовь их, как ты знаешь, совершенно бесплотна…

— Ох, — сказала Овсянка, поднявшись с поверхности и с трудом удерживаясь на ногах, — не понимаю, что вы тут обсуждаете, но, теперь, как корова, скажу вам одну важную вещь: не такое уж самое низшее из всех отличительных черт коровы это самое «Му» — я лично в своих ощущениях, как мне показалось, возвысилась с этим «Му» с Угольком до недосягаемых сфер…

— Давайте, коровы, побежим быстрее пастись и быстрее вернемся! — предложила Ириска. — Я, конечно, не возвысилась, как Овсянка, до недосягаемых сфер, и у нас с Богатырем все было проще, но мне очень хочется посмотреть на цветы и узнать, в какой степени я приближена к идеалу Богатыря!

— Идите пастись, а я щелкну бичом, чтобы сообщить вам о появлении цветов, — пообещал стаду Пастух, дал послюнявить козу Елене, прикурил от синего сгустка и выпустил дым. — И будьте поласковее со своими быками — не так уж и долго отмерено вам быть рядом с ними…

Все стадо, включая Катерину, Иду и Цезаря, отправилось в поле и занялось обычной пастьбой, а Пастух, оставшись один, стал ждать появления цветов на навозе любви…

Довольно долго и без всякой охотки коровы щипали траву, прислушиваясь к каждому звуку, и, наконец, услышав выстрел бича, все разом, не в силах сдержать любопытства, бегом устремились назад, к Пастуху, смотреть на цветы.

То место, где ревели песни быки, действительно расцвело цветками самых разных окрасок и форм, похожих на диковинные букеты, стоящие по отдельности, но определить автора каждого из букетов было уже нельзя, поскольку, где какой бык стоял, ревел и облагораживал Божественную поверхность, никто не запомнил. Но в любом случае коровы были в восторге от пестроты и благородства красок и форм выражения бычьей любви и совершенно не думали о степени своей приближенности к каким-то мифическим идеалам, засевшим в головах у быков, воспринимая взошедшую красоту как отношение быка только к своей особе. В двух же местах вообще выросли целые клумбы, и, по общему мнению, это Цезарь и Уголек превзошли всех остальных в своих возвышенных отношениях к Овсянке и Иде. Один из «букетов», правда, был составлен лишь двумя фиолетовыми цветками, окаймленными красным, и Анна сказала:

— Кто-то из нас совсем далек от идеала быка…

— Ну и корова у кого-то из них в голове — всего два цветка, хорошо, что эта корова не я… — сказала Ириска.

— Почему же, — не согласилась Роза, — возможно, это выражает скромность натуры быка, который не хочет показывать перед всеми, насколько одна из нас приближена к его идеалу… И эти красные линии на концах лепестков… очень трогательно и нежно. Я, пожалуй, соотнесу эти два прекрасных цветка со своей личностью — буду думать, что это произведение Султана.

Никто не выразил несогласия с заявлением Розы, а Ириска даже сказала: «Да, Роза, в этом месте облагораживал Божественную поверхность наверняка твой Султан!»

— Что же, коровы, — сделал заключение Пастух, — вы исполнили наставления высшего разума и свой долг перед Божественным стадом, а теперь пора возвращаться на тракт, идти по столбам.

— А быки пойдут вместе с нами? — спросила Антонина-гадалка.

— Вам отпущено быть вместе с ними до первого ответвления от вашей главной дороги, — ответил Пастух, дважды щелкнул бичом, призывая быков в поле к движению и, дождавшись, пока все собрались, крикнул: — Геть! Быки и коровы, вперед!

Стадо вернулось на тракт, по которому в этот момент не спеша двигался длинный гурт рыжих в белых пятнах коров, сопровождаемых такой же расцветки мощным быком, трусила отара овец и шли четыре козы, пропустило эту скотину, не обратившую ровно никакого внимания на столпившихся на обочине молодых коров и быков, выстроилось попарно — корова в паре с быком, и двинулось к своей цели, к нулевому столбу, и бывшие телки вдруг, только сейчас, на ходу поняв важность происшедшего в поле, приосанились и стали ступать как-то с достоинством, горделиво, как молодые лошадки, поверчивая, правда, своими задами, как молодые коровы, и эта походка так раззадорила Цезаря, шедшего вместе с Катериной и Идой позади остальных, что он вдруг взревел тем ревом, которым ревут быки, когда другие быки пытаются покуситься на их личное стадо коров, но Ида тут же так поддала ему своими рогами, что рев его оборвался, бык опустил голову, тяжело засопел.

Перед крутым поворотом дороги Джума и Елена оглянулись на поле, оставшееся далеко позади, и, конечно, уже не увидели и не услышали, как к цветам скотской любви, выросшим из Божественного навоза, приблизилась стайка розовых пони и голубых жеребцов, пообсуждала «грязь» этой любви и всю «неестественность», по их мнению, отношений между коровами и быками, и как под взглядами производной третьего рода иллюзорно-реального направления цветы быстро сникли, попадали и растворились в бесценной субстанции, так, что подошедшим к этому месту двум собчакам не на что было уже и смотреть…

Разделение коров и быков произошло как-то странно-молчаливо-торжественно: появилась дорога — ответвление от тракта, и быки один за другим сошли на нее, дождались последнего — Цезаря, и под его предводительством цепочкой двинулись по этой дороге и скоро исчезли за пределом коровьего видения. Коровы тоже повели себя на удивление спокойно: не останавливая движения, проводили взглядом быков, не испытывая и поэтому не выказывая никаких эмоций по поводу расставания, и лишь поступь их и осанка превратились в чисто коровьи, как будто какая-то ноша легла на их плечи после ухода быков.

Долго стадо шло в полном молчании, пропуская вперед спешащие небольшие гурты, составленные разного вида и рода скотиной и погоняемые выкриками невидимых Пастухов и ударами их бичей, и в конце концов Елена сказала:

— Пастух, мне почему-то кажется, что мы сейчас удаляемся от того сущностного, что было и усиливалось в нас с каждым столбом благодаря познанию реальности, и все более уходим в какое-то скотское состояние отупелости, безразличия к тому, что нас ждет впереди, и главное, в отсутствие каких-либо мыслей по поводу нашего Божественного предназначения и места в установленном из недосягаемых сфер великом и общем порядке вещей. Мы, конечно, коровы, но не совсем, и вот этого не совсем я сейчас совершенно не ощущаю.

— И действительно, — согласилась Джума, — мы идем, идем… только и оставляем шлепки, и я чувствую, что вот-вот замычу, сама не зная о чем — так ведут себя коровы в проекционной иллюзии…

— Дело все в том, — ответил Пастух, — что, во-первых, при подходе к нулевому столбу вся скотина теряет в некоторой степени сущностное начало, которое замещается скотским, поскольку для прохождения последних столбов требуется именно неосмысленность — настолько все быстро и сложно происходит на этих столбах, — и, во-вторых, подобное состояние объясняется тем, что в каждой из вас уже зародились новые сущности, которых вы произведете на свет в момент прохождения нулевого столба, или, как полагает бык Иллюзор, пространство с помощью вас породит это новое… Те же из вас, кто не чувствует отупелости и наплыва скотского безразличия ко всему, что ни есть, те схлестнулись со своими быками впустую и на второй круг выйдут яловыми коровами… Есть ли такие?

Никто не ответил, и Джума сделала вывод:

— Вот, Пастух, значит, все мы родим телят!