Коровы

56. Предпочтения

— Ну а сейчас, — и Пастух поднялся с поверхности, нацепил на себя сумку и бич, — я обязан проверить воловню, расположенную чуть в стороне от следующего столба: чисто ли там, есть ли вода и в достатке ли сена для коров и быков, выбравших местом знакомства эту воловню, — а затем в том самом коровнике, по существу — говорильне, где коровы беспрестанно мычат, обмениваясь чудовищным количеством сплетен, разживусь табаком, смешанным с душистым навозом, побеседую с Пастухами, приставленными к плантациям табака, и направлюсь к выходу из долины, где и буду вас ждать. Впрочем, те из вас, кто хочет просто пастись, могут пойти за мной и, пока я буду заниматься делами, наслаждаться травой, своими короткими снами и той беззаботностью, которая царит в любой точке долины.

Телки, окружавшие Пастуха, повставали одна за другой и, облагородив поверхность и пустив длинные струи, стали высказываться.

— Мы с Еленой, Пастух, — первой сказала Джума, — пойдем в сторону пустыни, к полосе ковыля, потому что Елена немного сбила копыто задней левой ноги, и, хотя она не хромает, копыто все же побаливает — возможно, на границе пустыни мы повстречаем верблюда по имени Нар, и эта уникальная сущность проекции великого Ибн Сины даст нам какой-то рецепт для излечения копыта.

— А я намереваюсь, Пастух, — сообщила Танька-красава, — пойти за вами к воловне, чтобы хоть издали посмотреть на входящих туда и выходящих оттуда быков, без которых мне стало так скучно, что в голове у меня возникают картины, о которых мне даже стыдно сказать проекционным звучанием… — И она добавила: — Му.

— Твое «Му», телка, слишком рано созрело, — ответил Пастух, — и я думаю, что даже смотреть на распаленных быков тебе возбраняется… От невозможности общения с быками — в силу своей телячьей пока что стати — ты можешь сойти с ума, переместиться, нарушив закон первого круга, в иллюзию в поисках наслаждения, и, таким образом, сущность твоя безвозвратно сотрется, так и не состоявшись. — И тут же добавил: — Лучше поищи тупизну: здесь, в долине, есть пара прекрасных лужков, пасясь на которых скотина не думает ни о чем и никакие капризные «Му» ее совершенно не беспокоят.

— В таком случае, Пастух, — ответила Танька-красава, — я пойду вместе с Джумой и Еленой к полосе ковыля. Возможно, мы отыщем верблюда, и он, как сущность великого Ибн Сины, найдет какое-то средство для обуздания моего нестерпимого «Му» — до того, конечно, момента, как стану полноценной коровой: насовсем лишаться своего личного «Му» я никак не хочу…

— Ты, красава, — ответил Пастух, — сама не зная того, сейчас несказанно меня удивила: общение верблюда и телки по поводу «Му» — это и есть тупизна, и ты успокоишься с глубокомысленным Наром без всякого особого средства — вот средство для всех подобных тебе, испытывающих раньше срока влечение к быкам, и за открытие это в сложной для пастуховского понимания области «Му» я награждаю тебя вплетением серебряной нити в твой хвост, прищепкой на ухо и ко всему, так и быть, угощу тебя «барбариской». Еще бы! Все телки теперь с капризами своего нестерпимого «Му» пойдут у меня прямиком обсуждать эту тему с верблюдом!

Открыв свою сумку, Пастух извлек из нее клубочек серебряной нити, прищепку и леденец и, вплетя телке нить в ее хвост и повесив на ухо прищепку, расколол леденец и положил желанный кусочек на высунутый коровий язык. Все телки, наблюдавшие это, пустили короткие струи, и щедрый, любящий своих подопечных Пастух пожертвовал и остаток конфеты и еще одну «барбариску» на всех…

— А я, — сказала Мария-Елизавета, — не хочу смотреть на быков и общаться с верблюдом, но хочу побывать в говорильне, чтобы послушать разные сплетни и подучиться реальному языку, и поэтому, минуя воловню, сразу пойду погружаться в атмосферу Божественного мычания, туда, где сейчас, возможно, находятся Катерина и Ида, по которым, надо сказать, я сильно скучаю.

— А я, — сказала Тонька-гадалка, — тоже немного сбила копыто, и оно тоже побаливает, только на задней правой ноге, но я пойду не к верблюду, а к изображению проекции Барбариски-Илоны-заступницы, поклонюсь этой страдающей за страдающих, и, возможно, образ ее, запечатленный на камне, поможет мне с копытом правой задней ноги.

— Изображения бесплотных проекций, телка, — ответил Пастух, — лечат только в потусторонней иллюзии, да и то только изображения тех из них, которым передают свою волшебную силу небесные Пастухи и которые почитаются в мертворожденном нигде за святых, здесь же, за этой картинкой проекционного призрака, стоит лишь простая корова, которая, не обладая никакими сверхсвойствами, никогда не занималась излечением копыт… Но поклониться Барбариске-Илоне-заступнице тебе все же следует, хотя бы ради того, чтобы выразить этим всеобщую скотскую солидарность. Так что желание твое я только приветствую, но исключи из него копыто своей правой задней ноги.

— Хорошо, Пастух, — согласилась Тонька-гадалка, — я пойду поклоняться и так, без всякого умысла, не думая о копыте…

Роза, Сонька и Анна решили идти вместе с Антониной-гадалкой — выказывать всеобщую скотскую солидарность и уважение к Барбариске-Илоне-заступнице, но, правда, прибавили, что торопиться не будут, поскольку попутно, следуя к знаменитому камню, будут искать на поверхности фантики от конфет. Марта призналась, что она настолько внимательно слушала Пастуха, всей своей сущностью стараясь вникнуть в глубокий, неисчерпаемый смысл реального положения вещей, что мозги ее как будто бы раскалились от желания упорядочить в голове все сообщенное Пастухом, и она нуждается в немедленном отдыхе своей головы и поэтому пойдет и отыщет лужайки, где царит великая, первородная тупизна, атмосфера которой, по словам Пастуха, позволяет просто жевать траву, не думая ни о чем. Беззвездные же и неопределенные телки, собравшиеся к тому моменту вокруг остальных, не выразили никакого желания искать что-то конкретное и всем скопом потянулись за Пастухом, косясь на розовых пони и голубых жеребцов, которые вновь объявились поблизости, не подавая, правда, никаких знаков к общению и держась все той же дружной, веселой стайкой обаятельного Оно.

Гурт, таким образом, разошелся в несколько направлений, и телки, отделившиеся от стада, поначалу боялись потеряться в пространстве в отсутствие дороги и поэтому устанавливали себя в настоящем таким образом, чтобы видеть своих призрачных двойников будущего и прошлого, но, проделав это несколько раз, успокоились и, впервые ощутив себя самостоятельными почти что коровами, уверенно направились туда, куда пожелали, выхватывая попутно пучки травы, морщась от садящихся им на носы божьих коровок и облагораживая поверхность.

Марта вскоре вышла на луг, где паслись две коровы и четыре быка — отрешенно, не обращая друг на друга никакого внимания, — и, почувствовав полное отсутствие мыслей в своей голове, которые как будто бы сразу испарились на этой поляне, Марта решила, что отыскала желаемое, и занялась просто тупым поглощением травы в окружении подобных себе, не заметивших, кажется, даже ее появления. Розе, Соньке и Анне посчастливилось каждой найти по фантику от конфеты, и к изображению на камне Барбариски-Илоны-заступницы, перед которым уже стояла Антонина-гадалка, проникаясь спокойствием и добротой, они подошли с фантиками в губах, не зная теперь, куда их девать: то ли отнести Пастуху, то ли положить в основание камня, как символ, указывающий на скромное во всех отношениях и безобидное пристрастие великой проекции… Думая над этим вопросом, телки стали причмокивать и жевать, и фантики как-то сами сжевались и проглотились, исчезнув в утробах, после чего телки, испытывая неловкость от этой своей оплошности, довольно долго стояли у камня, отдавая дань уважения Барбариске-Илоне-заступнице и мысленно прося извинения за съеденные по случайности фантики, а затем, сориентировавшись по двойникам прошлого и будущего, все четверо взяли направление к дороге, решив попутно отыскать еще фантиков, чтобы отдать Пастуху. Елена же, Джума и Танька-красава, выйдя к полосе ковыля и увидев за ней пустыню, двинулись по ковыльной тропинке вдоль однообразных, ровных песков, кое-где переходящих в барханы, высматривая хоть что-то живое на бесплодной темно-желтой поверхности, казавшейся телкам другим, хотя и реальным миром.

— Мне кажется, — задумчиво говорила Джума, вглядываясь в пространство пустыни, — что если куда-то идти и идти по этой пустыне, то выйдешь во что-то другое, правда, неизвестно во что, но в любом случае обнаружишь какие-то горизонты нового понимания…

— Но разве, Джума, мы не идем и идем с каждым столбом в глубину понимания? — отвечала Елена.

— Да, — соглашалась Джума, — конечно, идем, но с глубиной понимания мне хотелось бы также расширить и широту понимания…

— Давай, Джума, сначала станем коровами, — отвечала Елена, — как посоветовал тебе на первых столбах наш Пастух, а потом уже ты куда-то пойдешь и пойдешь — расширять широту понимания… Хотя, как мне кажется, ты мысленно ищешь чего-то абстрактного — там, за пустыней, лишь воображаемый мир…

— Я думаю, — вмешалась Танька-красава, — что плотью нашей отсюда не выйдешь, но если поднатужиться мысленно, то можно переместиться в иллюзию и остаться там навсегда в виде проекции, не имеющей сущности, поскольку за этот побег телячью сущность, конечно, высший разум сотрет…

— Ты, Танька, забыла, — отвечала Джума, — что у меня и Елены нет отражений в потустороннем нигде, и, сколько ни поднатуживайся, мы, например, все равно останемся здесь…

— Да, как-то безвыходно, — согласилась Танька-красава и, остановившись, сказала: — А вот и верблюд!