Коровы

2. Коровы

Две телки, Елена и Джумагуль, переставляя отяжелевшие от страха ноги, стуча копытами о деревянный настил, выводящий куда-то, обуреваемые любопытством и страхом, дрожа от предчувствия невиданного, подались на свет и, ослепленные после темноты, сразу ничего не увидели и поэтому замычали и угрожающе выставили вперед лбы свои с намечающимися рожками, как если бы были полноценными коровами с острыми серповидными рогами и защищались от возможного нападения. Елена, для верности, еще брыкнула задней левой ногой, а Джумагуль постаралась набычиться, засопела.

Но ничего страшного не случилось, и две тощенькие коровки, успокоившись и постепенно прозрев, уставились томными, влажными, коричневыми глазами на окружающий мир, наивно моргая длинными своими ресницами.

Первое, что разглядели они прямо перед собой, были несколько молодых коров или телок разной раскраски, которые как-то скромно и сбившись стояли на серой, похоже что пыльной, не очень широкой и без обочин, но и не узкой дороге и с любопытством глазели на них, уставившись и посапывая, раздувая ноздри.

— Посмотри, Джумагуль, — сразу удивилась Елена, — вроде бы это коровы, но они как-то меняются на глазах, их очертания расплывчаты: то они похожи действительно на коров, то на каких-то девушек или женщин… Не может такого быть… И все колеблется: и земля, и коровы эти… И странный какой-то свет… тусклый… Или у меня с глазами нехорошо… Ты что-нибудь видишь?

— Вижу, Елена, вижу… То ли у нас что-то с головами случилось, то ли мы, собственно, залетели неизвестно куда и душа бессмертна, как скажет тебе каждый мулла! И еще я слышу очень далекий топот табуна лошадей, да и не одного, а многочисленных табунов — где-то там, в той стороне, — и слух не обманывает меня, собственно, я не раз слышала этот топот на границе степей и гор, где у меня живет в маленьком кишлаке тетка по матери — ее зовут Махабат, что в переводе с нашего языка означает «любовь»… Там я видела иногда над степью странные миражи — коров между землей и небом… Вот и думаю: может быть, перед нами мираж, иллюзия?

Но тут все коровы, застывшие на дороге, задвигались, толкая друг друга боками и худенькими задами, и стали мычать, как будто бы утверждая свою реальность, и одна из них произнесла на том языке, на котором уже объяснялись Елена и Джумагуль:

— У вас-то в стойле сено, наверно, было?

— Вот финт ушами! Они разговаривают как мы! — обрадовалась Елена и с удовольствием ответила этой корове: — Да, у нас было немного, мы пожевали!

— А у нас на первом столбе даже стойла не было своего, — пожаловалась корова, — так и обнаружили себя на дороге, непонятно где… От голода едва доплелись сюда, как ходячие мертвецы… И этот… кто-то… еще понукал, что еле идем…

— Кто этот, кто кто-то? — спросила Елена.

— Не знаем, кто он, — ответила разговорчивая корова. — Но он появился при нас, пришел к столбу с той стороны поля… У него есть сумка и кнут — вот, валяются на настиле.

В этот момент из стойла донеслись странные звуки и восклицания кого-то, кто, видимо, и понукал коров и кого Елена и Джумагуль упустили из восприятия, растерявшись от непривычности окружающего пространства: там, в стойле, лилась вода — как будто переливали из ведра в ведро, что-то стучало, скрипело, шуршало, скреблось, шлепалось, сопровождаясь тяжелыми, с придыханием, но беззлобными возгласами, произносимыми тем самым хозяйским голосом: «Сена — как не было, все подъели, устроили тут буфет! Навоза наделали много — хороший будет табак! Луж напустили — утонешь!.. Слякоть тут развели! — не полустанок, а туалет какой-то! Надо промежуточные гурты в обход пускать — по объездной ветке, нечего им тут тьму выстаивать, тут второй столб для первого круга — поступают нежные и голодные!»

Мало что понимая в происходящем, Елена и Джумагуль огляделись, как могут оглядываться коровы, медленно поворачивая головы и тела и стараясь сосредоточить внимание свое на предметах, окружающих их. Позади высилось стойло, напоминающее большой старый сарай со сходнями, впереди стояли коровы, серый столб, вроде бы деревянный, высотою в коровий рост, увенчанный перекошенной путевой табличкой или просто знаком с номером два, торчал из края пыльной дороги… которая уходила влево, куда-то вдаль, виляя по бесплодному бугристому полю черно-бурого цвета, и — вправо, где быстро терялась, смешиваясь с поверхностью поля. И больше вокруг не было ничего, не считая странного неба, одинаково голубого, без оттенков и ощущаемой глубины, похожего на что-то искусственное, на раскинутое полотно или покрывало. Солнца на этом полотне не было ни в одной стороне, и непонятно было, что же освещает эту скучную, примитивную картину окружающего пространства.

— Где же мы оказались, — тоскливо протянула Елена, — на небе или на земле?

— На небе нет земли, — справедливо заметила Джумагуль. — А здесь она есть — мы стоим.

— Но над землей есть солнце, а здесь его нет, — констатировала в свою очередь Елена.

— А небо здесь, — продолжила Джумагуль, — мне кажется хоть и не небом, но голубым, а это — уж я-то знаю! — взгляд не коровы: коровы не различают цветов.

— Значит, — снова констатировала Елена, — мы, конечно, коровы, но не совсем…

Тут все коровы, стоявшие на дороге, с интересом уставились на Елену и Джумагуль, как в первый момент их появления на свет, сопровождая теперь свое любопытство еще и жевательными движениями, как будто пережевывая сказанное и услышанное, труднодоступное для коровьего понимания.

Длилось это жевательное раздумье до тех пор, пока одна из телок не закрутила вдруг маленьким хвостиком и довольно весело не спросила:

— Вы все тут разные, а какого я цвета?!

— Ты — черная с белыми, очень симпатичными пятнами! — охотно ответила ей та корова, которая первой заговорила с Еленой и Джумагуль.

— Нет, ты — белая, с очень симпатичными черными пятнами! — не согласилась другая.

— Ты — черно-белая, настоящей коровьей раскраски! — сказала третья.

— А белые пятна большие? Какой формы? — спрашивала корова, поворачиваясь к остальным своими боками, грудью и даже задом.

— Белые пятна разные, очень хорошей формы.

— А есть просто круглые или овальные, как на картинках?

— Нет, таких нет, все пятна выглядят не какими-то там пришлепками, а естественными расплывами на общем фоне.

— А этот фон выглядит как шелк или как сатин? — не унималась корова.

— Этот фон выглядит как бархат!

— Му-у-у!.. — довольно промычала черно-белая телка.

— А я какая?! — не выдержала тут та корова, которой более других не терпелось тоже узнать о своем внешнем виде.

— Ты — рыжая, с редкими белыми, слегка желтоватыми пятнами!

— Темно-рыжая или светло-рыжая?

— Темно-рыжая, благородного оттенка, — ответили ей и заметили еще, что основная ее раскраска, так же как и у черно-белой, на вид бархатиста и редкие пятна вполне гармонично распределены по ее бокам и спине.

Тут корова эта, видимо от удовольствия, промычала довольно нелепую вещь:

— Темно-рыжий — это мой любимый цвет, — заявила она, — у меня даже есть длинное золотое платье такого оттенка, которое мне подарил один человек!..

При словах «платье» и «человек» все находящиеся здесь телки одновременно притихли и тупо уставились одна на другую. В полном неведении, они как будто вопрошали друг к другу: мы это или не мы? Впрочем, как только очередная корова решилась осведомиться о своей раскраске, так тут же все начало повторяться: корове подробно описали все особенности ее внешнего одеяния и перешли к следующей особи.

Елена и Джумагуль оказались голубовато-серой с рыжими пятнами и коричневой; оставшиеся: светло-рыжей, бурой, пегой и палевой.

Когда рассматривание закончилось, та самая темно-рыжая телка, которая упомянула про платье золотого оттенка, жалобно промычала:

— Му-у!.. Хоть бы соломы найти… Живот подвело…

— Му-у-у… — согласилась палевая. — Без травы пропадем!