Коровы

92. Промежуточная поверхность. Возвращение на плоскость

«99» было означено на табличке очередного столба крупно, четко и ярко, как будто только что начертили масляной краской, и за этим столбом дороги свода и плоскости соединились в одну, представляющую собой, казалось, уже не тракт, но просто движение, по краям которого не было плоскости, а наверху — отсутствовал свод, была пустота.

Телки заметили вдруг, что не идут, но плывут, не чувствуя под копытами тверди, не чувствуя даже тел, и ощущая в мыслях своих, в своих головах какой-то пронзительный всплеск информации обо всем, что только возможно… Сознание коров, между тем, было ясным, не затуманенным какой-то фантазией, если не считать за последнее то, что сведения об этом о Всем пробегали у них в мозгах как лента с какими-то неизвестными знаками, которые, как ни странно, сущностям были понятны, как было понятно и то, что в знаках этих отсутствует даже намек на принадлежность их смысла к таким категориям как: прошлое, настоящее, будущее, а также жизнь и окружающий мир… Шла лента быстрых, сухих сообщений, коровам хотелось замедлить их скорость, чтобы запомнить хоть что-то, и в этой попытке они закрывали глаза, стараясь сосредоточиться и подключить свою память, но это приводило к тому, что, даже не видя, они слышали эти знаки, когда же они открывали глаза, то снова начинали их видеть. Джума и Елена переглянулись и обе подумали одинаково: не перешли ли они преждевременно грань разумного понимания реальности? И тут же ответили сами себе: не перешли — если задаются подобным вопросом… Но это были наиболее умные телки, другие же воспринимали поток без всяких раздумий, или, вернее, считая, что так, наверное, нужно на данном этапе и ничего неестественного в этих каракулях нет.

И все же каждой из телок невыносимо хотелось поделиться с согуртницами этими видениями, похожими на прозрение, и поэтому все вдруг стали мычать, выражая свою коровью радость по поводу открывшегося им безотносительного понимания великого положения вещей.

Но как только коровы почувствовали под копытами какую-то твердь, поток информации в головах сразу же прекратился, и коровы перестали мычать.

«Что это было, Джума?» — спросила Елена.

«Вернемся на плоскость и спросим Химеру номер один — пусть Козел обоснует научно!»

«Ну как же! Он сразу объявит, что у нас больные мозги… Я думаю, подобные вещи находятся за пределом козлиного понимания реальности…»

«Ты хоть что-то запомнила?»

«Ни кусочка! Хотя, кажется, знаю теперь все обо всем…»

«Я тоже».

«Знать можно все, — заметила идущая рядом Кокетка, — но это практически ничего не дает: реальность останется все той же… Я выясняла после первого круга у одной умной коровы, которой бесконечно много кругов: на этом отрезке к нашей поверхности примыкает какая-то грань какого-то другого объема, и вся скотина соприкоснулась на миг с непостижимым разумом недосягаемых сфер — всего-то!»

«Наверное, это и есть встряска мозгов, о которой говорил нам Пастух…» — промычала Джума.

«Скорее всего…» — согласилась Елена.

Между тем, находясь в каком-то сомнамбулическом состоянии, телки и не заметили, как остались одни… Рядом продолжала идти только Кокетка, остальная же масса скотины свернула налево и была уже еле видна вдалеке, на огромном пространстве промежуточной плоскости — совершенно пустой, гладкой плиты, каменной, судя по звуку цокающих копыт, который не сразу, но постепенно отметили телки, возвращаясь из какого-то одурения мозгов на последних столбах к ощущению реальности, к скотскому состоянию.

— Как пусто! — промычала Елена.

— Да, — согласилась Джума, — пусто и странно… Да и вообще, куда мы идем?

— На самом-то деле, — промычала Кокетка, — там, слева, куда направилось стадо, должны быть видны очертания Божественной плоскости, справа — потустороннего мира, прямо, вдали, начинается что-то небесное, где и работает Весовщик Еремей, но лишь скотина возрастом более чем в восемь кругов может здесь увидеть хоть что-то, поскольку для видения в окружающей нас сейчас пустоте необходима высокая степень восприятия реальности — здесь, в промежуточной плоскости обычная, примитивная скотская интуиция не избавляет от слепоты, и об этом мне тоже сообщала корова, которой бесконечно много кругов. Мы же идем… куда? Мы идем отеляться — высшие Пастухи ждут нас в коровнике, скрытом от глаз…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

«Что, встряхнули мозги? Отеляйтесь!»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

«Джума, это ты трешься об меня своим невыносимо горячим боком?»

«Да, Елена, это мой бок…»

«Ну, ждать не будем, пошли!»

Две коровы, Джума и Елена, одновременно ткнули рогами вперед, распахнули ворота темного стойла и смело вышли на свет. Обе сразу увидели, что обе они — все так же коровы… но не совсем. Окружающая реальность была им знакома: голубой, плоский свод, поверхность и стог сена возле тропинки, уходящий за предел коровьего видения. Они подошли к стогу и стали жевать.

— И все же, — промычала Джума, — не выпуская изо рта пучок душистой травы, — мне снова кажется, что мы, конечно, коровы, но не совсем.

— Я тоже так думаю, — промычала Елена, — но только теперь — совсем не совсем…

— Мудро, — согласилась Джума и спросила: — Но где наши дети?

— Как где? На первом столбе, где же еще?

Появился незнакомый Пастух, странно, мрачно одетый: в черную мантию, как у судьи в проекционном нигде, и такого же цвета чалму, конец которой был накинут на плечи, расстегнул свою сумку, висевшую на плече, достал известный рулончик и, развернув его, объявил:

— Джума и Елена, определенные, помнящие себя сущности второго великого круга Божественной плоскости, имеющие на лбах знаки подающего большие надежды ума, коровьей пытливости, а также великой пустынной мудрости, решением всеведающего Хозяина наделяются привилегией: свободнопасением и самостоятельным прохождением великих столбов…. Но перед этим за поедание и нюханье на шестьдесят пятом столбе своего первого круга синей травы вы, в числе и других провинившихся, направляетесь в Главный отстойник, на исправительное стояние на срок одного света и одной последующей тьмы. Эта тропинка выведет вас к отстойнику…

— Но, — возмутилась Джума, — я не нюхала и не ела!..

— Не думай, корова, что Пастухи и, тем более, высший разум глупее тебя — через тебя непозволительное, которое ты собрала на свою шкуру, входило, и ты в первую очередь подвергаешься наказанию… — и Пастух удалился.

— Может, махнем в ирреальность? — промычала Елена. — Затупим на месте, а там и забудется…

— У нас нет проекций! В кого мы махнем? — возразила Джума.

— Ах да, ну, что же, пошли!

Первой на этой тропинке, пролегавшей по бесплодной поверхности, они встретили Соньку, которая страшно обрадовалась и выдала полноценным мычаньем целую смесь вопросов, ответов и особенно своих новостей:

— Вы отелились? Я отелилась! Вижу, и вы отелились! Я вышла из стойла в долине — там первый мой столб! Явился какой-то голый, прозрачный Пастух с желтым носом и в черных очках и зачитал, что высший разум Хозяина повелевает мне продолжить Фигулинино дело!.. Одна корова, кстати, пока я искала эту тропинку, сообщила, что видела мою сумасшедшую мать у предгорий — она получила в итоге носки, ей натянули их на копыта, и в этих полосатых носках уже, разумеется, с дырками, она движется в горы — метит в турихи!.. Так вот, Хозяин назначил меня вместо матери главной в стаде актрисой и передал, что все, что мне нужно, будет доставлено, и кто нужен, того приведут… Но прежде, за поедание синей травы — в Главный отстойник. Но я успела уже заказать переносной туалет, легкое сборно-разборное сооружение, и два Пастуха трудятся у меня над этой постройкой в долине… Туда же мне привели Мурашку и Мушку, которые сейчас репетируют поведение проекций. Баранов, согласившихся вешаться, не нашлось, и мне отловили овцу: великую Заблудшую дрянь, которая и будет вдевать голову в петлю — она согласилась, не смея ослушаться высшего разума, Для разнообразия осталось найти быка и козла, да еще пару ослов, которые и будут переносить разобранный туалет, и, по мере возможности, двух Пастухов, более или менее свободных от дел, которые займутся разборкой и сборкой строения на каждом столбе…

— А зачем тебе туалет? — удивилась Джума. — Помнится, ты замысливала совершенно другое…

— Нет, уже приплелась задом Вилли и придумала так, что это будет как бы проекционная очередь в туалет, из которого никак не выходит корова — Мурашка или, может быть, Мушка, а вся остальная скотина ждет в нетерпении, проклиная корову и ведя между собой диалог, который, в невыносимом желании облагородить поверхность, приобретает нервный, истеричный характер… Не выдержав долгого ожидания, овца лезет в петлю, Гуртоправы ее вынимают, и тут появляется… Но это еще не домыслено — кто появляется… В общем, дело идет, и когда Хозяин одобрит придуманное, выражающее абсурдное поведение потусторонних теней, мы отправимся по столбам… Вы в Главный отстойник? Я тоже туда!

Затем коровы догнали Марию-Елизавету, которая медленно шла, немного покачиваясь, и промычала с какой-то грустью, совсем не свойственной ее веселому нраву, что после отела и приказания о том, что ей надлежит для начала отстояться в отстойнике, она моментально махнула в иллюзию, выпила там один за другим два бокала голубого «Седьмого неба» — правда, уточнила она, бармен с абсентом переборщил — и метнулась назад, отыскала тропинку, и вот направляется в Главный отстойник, раздумывая о том, что положение свободнопасущейся особи не так уж и хорошо, поскольку одиночество требует не думать совсем — иначе от мыслей своих можно сойти с ума, — и поэтому она будет подыскивать стадо, с которым и пойдет по столбам…

— Я заискалась эту тропинку! — воскликнула Роза, догоняя коров, которые, обернувшись, с трудом узнали согуртницу — настолько она была разукрашена: на шее у Розы висел разноцветный, яркий венок и в придачу бусы из крупных жемчужин, на ушах болтались причудливые висюльки из зеленого камня, в хвост была вплетена красная ленточка, а ноги от колен до копыт были окольцованы серебряной нитью… — Я, - промычала всегда скромная Роза, — отелившись, оказалась сразу же в карнавальной процессии, причем место мне дали за быком Огоньком, действительно наикрасивейшей в стаде коровой, звездой нашей плоскости, и высший Пастух, сопровождающий Карнавальное стадо, попросил меня не давать наступать Любке на копыта быка Огонька, так что Любка эта то и дело вредоносно задевает мои копыта… Но, как вы знаете, я — не такая глубокая дура, чтобы это бесконечно терпеть, я интригу эту распутаю: Любка еще попляшет!.. Вы в отстойник? Ну и я: отстою свет и тьму — и назад!

Марту коровы увидели в окружении стада таких же, как и она, черно-белых коров, мирно пасшихся на довольно обширном наплыве травы, вдоль которого и пролегала тропинка, и согуртницы вступили на этот наплыв, решив подзаправиться, а потом уже вместе с Мартой продолжить движение к отстойнику. Но Пастух этого, видимо, исключительно благопристойного стада, тут же крикнул на них: