Коровы

61. Впечатления

Елена и Джумагуль издалека, с пригорка, увидели дорогу и стадо — впервые со стороны — и были удивлены странным эффектом: казалось, что к назначенному столбу стягиваются не коровы, а какие-то черные плоские силуэты, вырезанные из бумаги и являющие собой лишь символы чего-то живого, как в театре теней или на стенде проекционного тира. Но, спустившись с холма, они уже различили всю разномастность гурта и обнаружили, что телки значительно повзрослели на вид и выглядят почти что коровами, по стати своей приблизившись к Катерине и Иде; рога у многих были уже достойны внимания, хвосты выросли вдвое, взгляд поумнел, и от взрослых коров все отличались только не раздавшейся плотью и отсутствием вымени. «Ну и коровы вы стали!.. Вас не узнать!..» — сказала Джума и в ответ услышала что-то похожее, после чего телки стали делиться увиденным и услышанным.

Марта первой сообщила о своих впечатлениях и рассказала, что, побывав на лугах тупизны, следующих, как оказалось, один за другим и разделенных только кустарником, обнаружила там очень много разномастных быков, молчаливых, не агрессивных и таких умных на вид, что она поначалу приняла многих из них за Федора и за Льва, которые приплелись на эти луга с известной телкам Большой дороги Художников, чтобы отвлечься от назойливых мыслей и пожевать спокойно траву, не думая ни о чем, но потом все же сообразила, что так много Львов и Федоров в реальности быть не должно, и все быки эти имеют просто внешнюю схожесть с последними… После чего она, Марта, познакомилась с пегой особью возрастом в восемь кругов, которая оказалась великой Тупой Коровой, довольно часто посещающей эту область долины, где она заряжается дополнительной реликтовой тупизной, чтобы лишний раз обезопасить себя от желания побывать в потустороннем нигде, которое она очень не любит, поскольку сущность ее имеет в мертворожденной иллюзии отрицательный смысл, и даже собственные отображения ее стараются изгнать из себя это бесценное скотское качество, то и дело повторяя себе: «Что-то я совсем отупела, мыслей нет, веду себя как тупая корова… Ну-ка, настройся и думай!..» Марта сказала, что более умного и мыслящего реально создания на плоскости еще не встречала, и они долго вместе паслись, молча и не думая ни о чем, а потом уловили какую-то резкую, но приятную вонь, и Тупая Корова повела Марту по этому запаху, чтобы познакомить ее с великим Вонючим Козлом, который наверняка пасется где-то поблизости и всей своей сущностью не то что не любит, но даже ненавидит иллюзию, где отображения его ненавидят сами себя… Но вонь сдуло неожиданным ветром и поэтому Козла они не нашли, и Тупая Корова отправилась к очередному столбу своего высшего круга, чтобы продолжить движение, а Марта, установившись в пространстве по двойникам будущего и прошлого, взяла точное направление и прямиком попала сюда.

Танька-красава стала рассказывать, как на обратном пути из пустыни тоже наткнулась Великую вонь, но наслаждаться этим Божественным запахом ей не дала уже известная всем Фигули́на, которая щипала неподалеку траву и, уловив этот появившейся запах, обругала Божественное пространство «скотской вонючей реальностью», упомянула Козла, назвав его «вредной вонючкой», а саму Таньку-красаву сравнила с «глупым животным, падким на всякие тухлости» и — без шансов стать полноценной, опрятной скотиной, если она, телка, тотчас же не поменяет место пастьбы… Смутившись, Танька-красава поплелась за этой странной коровой, которая, выйдя из области Божественной вони, долго еще искала приемлемый луг для умиротворенной пастьбы, причем постоянно принюхиваясь, и, наконец, выбрав лужайку и обратив внимание на телку, плетущуюся за ней, строго сказала: «Будем пастись вот здесь…» Танька-красава, изображая покорность, захрустела травой, и когда вдруг почувствовала, что сейчас пустит струю, быстро убежала в кусты, там пустила струю, а заодно и облагородила Божественную поверхность, после чего, вернувшись на луг, удостоилась похвалы Фигулины: «Вижу, — сказала корова, — из тебя выйдет корова, достойная моего уважения…» Этот снисходительный тон дал Таньке-красаве возможность завязать разговор и рассказать Фигулине о том, что она только что освобождалась от своего излишнего «Му» под руководством мудрого Нара и что теперь совершенно равнодушна к быкам: ей что быки есть, что быков нет, но лучше бы их не было и совсем!.. Услышав все это, Фигули́на пришла просто в восторг, сто раз похвалила за этот поступок, дала очень много полезных советов в отношении поведения скотины на плоскости, обругала быков, научив телку делать это еще и мычаньем, записала Таньку-красаву навечно в свои подруги и в итоге пообещала, что обязательно через знакомого Гуртоправа достанет ей в проекционном нигде качественные трусы…

После «трусов», тоже желая высказаться и перебив Таньку-красаву, в разговор вступили беззвездные и неопределенные особи, которые, как оказалось, пока Пастух занимался своими делами, ткнулись было в воловню, но коровы прогнали их, и они всем скопом, за исключением Овсянки и Стрекозы, которые стали просто пастись, пошли в говорильню за Марией-Елизаветой и настолько прониклись там Божественным языком в окружении болтливых взрослых коров, что теперь изъяснялись не только проекционными звуками, но и мычаньем, которое, правда, у них было такое, что вся эта смесь не была понятна ни Иде и Катерине, ни слушавшим телкам, ни самим говорящим… Последнее, впрочем, не относилось к Марии-Елизавете, которая довольно сносно научилась мычать и на коровьем строила даже длинные фразы, почти не употребляя мертворожденных созвучий.

Молчали во всем этом образовавшемся гомоне только Роза, Сонька, Антонина-гадалка и Анна, поскольку все четверо держали на языках фантики от конфет и опасались, что, начав говорить, снова упустят эти фантики до подхода своего Пастуха, который уже приближался к гурту по дороге от табачных плантаций, видных отсюда.

Джума и Елена, пока Пастух подходил, рассказали про быка Иллюзора, а вернее, про то, что сообщил им этот загадочный бык, существующий в двух плоскостях: что любая скотская сущность обладает, оказывается, Божественной интуицией, которая, как оказывается, совершенно ничтожна у Пастухов и даже Хозяина, что скотина высших кругов ощущает реальность даже большими, чем интуиция, чувствами: седьмым и восьмым, а у звезд имеется даже девятое, — и как могли объяснили еще про сгустки субстанции исчезнувших из потустороннего мира проекционных теней, а также упомянули о том, что сгустки эти существуют не только в плоскости неба, но и в других, недосягаемых даже воображением объемах и сферах — чем исключительно заинтересовали всех телок и даже Катерину и Иду, которые посетовали на то, что им лично не повезло встретиться с Иллюзором на своем первом кругу, а теперь уже поздно, поскольку от встречи с ним существует опасность потерять точку опоры в своей голове и оказаться в местах исправления…

Тут подошел Пастух и, послушав немного про «сгустки субстанции», снял с языков телок фантики от конфет, разгладил, сложил пополам и спрятал их в сумку, после чего все четыре коровы, молчавшие до сих пор, незамедлительно включились в обмен новостями, наперебой рассказав, что фантики эти помогла найти им в траве сама Барбариска-Илона-заступница, которую они повстречали в долине, возвращаясь от камня с изображением ее знаменитой проекции, и что на самом-то деле эта страдающая за страдающих выглядит не какой-то убогой коровой, которая только и делает, что страдает, но, напротив, очень веселой, раскованной, доброй, разговорчивой и приветливой, пахнущей «барбарисками» особью, не имеющей, кажется, ничего общего с мрачным рисунком, обозначающим ее иллюзорную тень; и, ко всему, Антонина-гадалка добавила, что копыто ее правой задней ноги после общения с этой коровой совершенно прошло… Четверо эти так бы и тараторили, если бы Пастух не положил на язык каждой из них награду за фантики — отколки конфеты, которые коровы не захотели сразу глотать, чтобы продлить удовольствие, и поэтому замолчали, предоставив возможность высказываться дальше другим.

— Меня и Елену, Пастух, — сообщила Джума, используя наступившую паузу, — верблюд сравнил с мудрыми верблюдицами и пообещал нам желтые мушки на лбы…

— Подслушиватель, Джума, уже сообщил мне об этом, — ответил Пастух, — но желтые мушки есть в коробочке только у одного Пастуха, который по воле Хозяина иногда, очень редко, перемещает свое эфирное тело в пустыню, чтобы сочесть верблюжье поголовье, проверить, есть ли вода в колодце, к которому бесконечно по своему кругу идет караван, наградить наиболее выдающихся особей этими желтыми мушками, а также украсить достойно нескольких верблюдиц для участия в карнавальной процессии и отвести их на Тракт, поскольку этим парнокопытным тоже не чуждо желание покрасоваться перед всем стадом своими горбами, своим уникальным для плоскости телосложением, да и вообще смачно и мудро поплевать на окружающую скотину, — что доставляет им наибольшее удовольствие. Пастух этот встретится нам у подножия большого холма, в очереди на поклонение всеобщим святыням, и мушки эти он, несомненно, прилепит на ваши умные лбы.

Соорудив затем невообразимо большую козу, которая даже изогнулась, подобно какому-то рогу, Пастух дал послюнявить ее Лисичке, и, выпустив дым табака, смешанного с навозом, отчего сразу несколько телок чихнули, спокойно стал слушать наивные рассуждения коров о том, где чей сгусток субстанции мог бы найти себе благодатное место в этом огромном мире, исходя из проекционной — не коровьей — мечты, о том, произошли сущности из пространства или все-таки от коров и быков, а также о том, из чего могло бы возникнуть небытие и что вообще оно из себя представляет… Но когда разговор коснулся разницы между реальной иллюзией и иллюзорной реальностью, то есть зашел в область проекционного словоблудия, снял с плеча свой поучающий бич, раскрутил его и, щелкнув над головами коров, прекратил обмен впечатлениями, после чего выстроил гурт надлежащим порядком, пересчитал поголовье и крикнул строгим, уверенным голосом, с хозяйской уверенностью, как делал это на первых столбах: «Геть вперед! — прибавив, правда, вместо «пеструхи»: — Сгустки субстанции и мудрые верблюдицы!..» — и погнал коров к следующему столбу.