Коровы

52. Хромой Николай

— Так вот, надо бы вам уже знать, — продолжил Пастух, — что мыслью об убийстве подобных себе иногда заражаются в проекционной иллюзии быки и очень редко коровы, и эта животная страсть проникает на плоскость в той форме, в которой она существует в потустороннем нигде, определяется сразу по агрессивному поведению особей, и, разумеется, требует немедленной изоляции в область восьмидесятых столбов, где расположены наши Великие скотобойни и где скотине, желающей смерти другим, дают разными методами почувствовать приближение смерти и побывать в роли жертв… Быки, правда, как я говорил, идут на эти мучения с победоносной уверенностью и праздничным настроением, коровы — плетутся подавленные, похожие на овец, из скотобоен же и те и другие выходят на загляденье спокойными, с осмысленным скотским взглядом, в котором не улавливается даже доли чего-то животного, и в дальнейшем с покорностью и достоинством выполняют любой приказ Пастуха, да и вообще образуют потом показательные стада, которые можно только поставить в пример всем другим особям нашего великого стада.

— Понятно, Пастух, — сделала вывод Елена, — что при отсутствии смерти убийство на плоскости невозможно и лишь возможна попытка его, но как возможно поедание подобных себе, влекущее за собой наивысшее наказание, такое, как Пантеон скотских ужасов, куда пыталась прорваться Барбариска-Илона-заступница — страдающая за страдающих?

— Великий Хозяин, — ответил Пастух, — установив за подобное действие наивысшее наказание, учитывал то, что, заразившись хищной животной страстью в проекционном нигде, скотина, вернувшись из ниоткуда, может откусить друг у друга хвост, или ухо, или еще что-то, расположенное, к примеру, внизу живота… Такого на плоскости до сих пор не случалось, но кто точно знает, что имели в виду, например, Мурашка и Мушка? Пастух Николай рассказывал мне, как одна из его проекционных коров, пощипав белены, схватила и стала жевать хвост быка, пасущегося со стадом, после чего тот и без всякой травы так взбеленился, что вознамерился забодать всех вокруг, включая и своего пастуха, которому не помог даже кнут, — от удара последнего бык лишь удвоил свирепость, разогнал всех коров, поддевая рогами, Николаю же копытом своим отдавил левую ногу, и пастух захромал…

— И конечно, — вставила вывод Елена, — бык этот угодил уже на реальные скотобойни в проекционном нигде…

— Ужас! — сказала Овсянка.

— Это немыслимо, — согласилась Рябинка.

Тут Пастух закурил очередную козу, выпустил дым и важно сообщил:

— Нет, коровы, было совсем не так! Николай обуздал быка, и история эта коснулась даже меня, правда, в самом своем конце. Впрочем, я думаю, вы прошли уже столько столбов и так стремитесь погрузиться в реальность, что никакие истории, происходящие в потусторонней иллюзии, вам интересны не будут.

— Почему же, Пастух? — возразила за всех Джума. — Призрачный мир, конечно, заполнен историями, в реальности невозможными, которые создает воображение наших бесплотных призраков, и поэтому кажется, что подуй ветер, и истории эти сразу же сдует вместе с этими призраками, но та ситуация, о которой вы начали говорить, не совсем иллюзорна, поскольку касается все же проекционных коров — наших дальних сестер, такого же брата — быка и ко всему прочему пастуха, заключающего в себе загадку высшего смысла, как, помнится, вы объясняли. И поэтому я лично с удовольствием послушаю, что было дальше, и особенно мне интересно, каким образом Николай обуздал распоясавшегося быка.

— Да, Пастух, — согласилась Кувшинка, — интересно еще, насколько пострадали коровы, ведь бычьи рога — не шутка.

— А мне интересно, — сказала Танька-красава, — насколько красив этот разозлившийся бык. Черный он был, рыжий или пятнистый?

— А это-то тут при чем? — удивилась Мария-Елизавета.

— Ну, — ответила Танька-красава, — за его красоту можно было бы и простить подобное поведение, да и бык, как я понимаю, в стаде один, а коров-то полно… И виноват-то не бык, а эта самая дура корова, съевшая белену и жевавшая хвост быку.

— Кстати, Пастух, а есть ли это растение на плоскости? — спросила Джума.

— И интересно, осталась ли у пастуха хромота… — добавила Куролеска.

— Ну, если всем интересно, то я доскажу. Пять коров пострадали легко — бык чуть прошелся рогами по их задам и бокам. Это был черный, красивый во всех отношениях бык, и, конечно, жевать его хвост было кощунством — здесь корова попала бы как раз в Пантеон и оттуда, возможно, даже в иллюзию. Белена на плоскости есть, и скотина, объевшаяся ее, сходит с ума, усмирить ее трудно, хотя и возможно, правда, не было случая, чтобы растение это подействовало так живодерно в отношении подобных себе… Николай так и остался хромым… Что же касается обуздания быка, тут простого ответа не дашь, тут сложилась история, в окончании которой непосредственно участвовал я, переместившись в какой-то момент в нереальность, к пастуху Николаю, хотя одновременно и он, возвысившись в тот момент, находился в Божественном стаде в виде обратной проекции, телом своим — разумеется, не имеющим плоти — оставаясь в иллюзии. Началось то, что я хочу рассказать, не с проекционной коровы, объевшейся белены, но с быка по имени Яшка, который после инцидента с хвостом, разгона коров и отдавливания ноги Николаю, не удовлетворенный содеянным, встал вдруг как вкопанный посреди благодатного луга с очень вкусной травой и, свистя своими ноздрями и пуская длинные слюни, поднял голову к небосводу и издал дикий рев, всей утробой своей вызывая на бой разум высших, недосягаемых сфер. Николай это понял и по опыту знал, что утихомирить быка, впавшего в подобное состояние, можно только одним — самому пастуху возвыситься до этого состояния и смело пойти на быка, вызывая его на беспощадную битву. Николай, хромая поврежденной проекционной ногой, отошел к близлежащим кустам, где у него стояла в тени неиссякаемая стеклянная емкость с напитком опилочного происхождения, которую Николай всегда пополнял из другой, огромной неиссякаемой емкости, стоявшей на той самой заброшенной ветке проекционной железной дороги, где светится синий огонь, емкости, забытой давно, поржавевшей снаружи и не востребованной никем, и, влив в себя кружку этого в потустороннем понятии Божественного напитка, двинулся на быка, внутренне ощущая себя сверхбыком, размеры которого превышали любую фантазию. Яшка, конечно, оторопел, чувствуя приближение бесстрашного и могучего, необъяснимо Божественного, в которое превратился пастух, оборвал свой неистовый рев, свист и покаянно засопел, сложившись чуть ли не вдвое. «То-то!» — сказал пастух, взял быка за рога и повел его к тем самым кустам, где находилась емкость с напитком. Там у Николая стояло еще и ведро, в котором он варил иногда себе кашу и заваривал чай, и, наполнив это ведро водой из водопойного пруда, который обрамляли кусты, влил в эту воду кружку опилочного напитка и поставил перед быком. Яшка с удовольствием вытянул все, Николай опрокинул в себя еще полкружки Божественного напитка, и они вернулись на поле друзьями, вскоре повалились в траву и уснули — в обнимку. Коровы собрались вокруг, пообсуждали событие, помычав над храпящими пастухом и быком, и разошлись по траве, продолжив пастьбу. К ночи, правда, никто не повел их на дойку, но в темноте уже проекционные тени, которые доят коров, пришли к стаду с ведрами, подоили на месте и унесли молоко в потустороннюю ночь. Когда запахло полынью, то есть еще до восхода реального солнца, которое вы, телки, будете видеть, только перемещаясь в иллюзию, бык поднялся на ноги и разбудил пастуха, подталкивая его осторожно своими рогами в сторону кустов. Выпив напитка, бык и пастух ощутили в себе прилив Божественных сил и поэтому занялись делом: пересчитали коров, сгоняли их к пруду на водопой, вернули на луг и приказали мирно пастись, не выходя за пределы этого луга, сходили к заброшенной ветке и пополнили емкость высококлассным напитком, сварили кашу и съели ее ведро, запив все тем же напитком, после чего вернулись к коровам и, обнаружив, что все они, насытившись, раскинулись по траве и спят, тоже уснули, снова в обнимку; бык, правда, перед тем как упасть, пощипал немного травы, и Николай, в знак полного понимания друг друга, тоже сжевал пучок, правда не проглотив, но и не выплюнув перед сном. К ночи проекционные тени снова подоили коров и унесли молоко, так что в общем-то образовался определенный порядок, который длился шесть циклов, и стадо просто блаженствовало: бык и пастух возносились все выше, почти до понимания реального, коровы же, чувствуя рядом возвышенный разум, стали умнеть и превратились… чуть ли не в вас! Еще бы — наследницы сущностей!