Коровы

71. Бесполая

На семьдесят первом столбе, чуть в стороне от дороги, пристроилась к краю большого наплыва травы, уходящего за предел коровьего видения, одинокая, возрастом с телок, весьма симпатичной и редкой, темно-серой окраски пеструха, которая как-то не очень решительно, вроде бы осторожно, пощипывала траву, как будто не знала, можно ей это делать или нельзя. При приближении гурта она подняла голову и промычала что-то невнятное — звук был похож на те попытки мычанья, которое издавали сами телки на первых столбах, желая что-то сказать на естественном для коров языке, но еще не умея этого сделать.

Стадо свернуло к траве, обступило неизвестную телку, по сложению почти что корову, и Елена сказала:

— Ты, подруга, говори лучше на нашем, телячьем — если умеешь, — поскольку мычанье твое никуда не годится…

— Кажется, я попала в родную среду… — ответила темно-серая телка так, как посоветовала Елена.

Подошедший Пастух сразу сделал следующий вывод:

— Колокольчика нет, возраст на вид соответствует семидесятым столбам первого круга, но мычанье — как лепет, страха вроде бы нет, но нет и уверенности, свойственной уже побывавшим в реальности, сведений от Хозяина об этой особе не было никаких, — что же это такое? Ты вообще кто и откуда? — обратился он к телке. — Помнишь ли ты хотя бы частично то, что окружает тебя сейчас, или ты помнишь что-то другое?

— Я — не знаю, как вас зовут — помню что-то другое…

— Я, — ответил Пастух, — просто Пастух, а вокруг — просто коровы…

— Ну, я вижу, — ответила телка, — что это коровы, и теперь буду знать, что называетесь вы Пастухом.

— Что же ты помнишь другое?

— Ну, другой мир… — и телка как-то насупилась.

— Сделаем так, — и Пастух сбросил сумку и бич, присел на поверхность, — здесь все голодны и хотят набить животы и напиться, и поэтому все сейчас займутся травой, после чего утолят свою жажду из синего озерца — слева от луга, — а потом разберемся: кто ты, откуда и с какой целью появилась на этом столбе, потому что просто так здесь ничего не бывает, всему есть причина… — и, скрутив большую козу, которую послюнявила Роза, выпустил дым и сказал: — Кажется, телка эта впервые оказалась в реальности, но коровье состояние почему-то не удивляет ее… Определенная, неопределенная, беззвездная?.. Судя по поведению, она не знает, что делать, как действовать, и поэтому для начала вовлеките ее в пастьбу — заведите подальше на луг, научите не церемониться с поглощением травы, как это вы, проглотки, умеете делать, покажите ей воду и по возможности продемонстрируйте поведение коровы в элементарных вещах, таких как пускание струй — где попало, облагораживания поверхности — где только хочется, а заодно разузнайте о ней хоть что-то, разговорите ее, чтобы было понятно, с чего начинать мне, Пастуху, определение смысла этой странной молчаливой особы…

Стадо двинулось в густую траву, увлекая с собой неизвестную телку, а Пастух, выпустив дым, произнес, обращаясь в пространство: «Всем эфиром своим я чувствую: что-то не так… Не свалилась же она из области неба!..»

В этот раз, насытившись и напившись воды, телки не разлеглись на поверхности, как всегда беспечно и беззаботно, раскинув копыта, проваливаясь в умиротворенные сны под голубеющим сводом, но всем гуртом, окружив темно-серую особь, направились к Пастуху и, перебивая одна другую, стали докладывать:

— Пастух, кажется, эта телка только что из иллюзии, и зовут ее: Дана, но это проекционное имя…

— Она, Пастух, уже пустила струю — сразу на водопое, — правда, стесняясь…

— И она уже видела первое, что должна уметь везде и всегда делать корова…

— У нее, Пастух, частично реальное мышление: она не искала солнца и не задавала вопросов о времени…

— Она понимает, что попала в реальность, и не считает наше пространство сном, виденьем или несуществующей явью…

— Она думала, правда, что попала на небо, но мы, как могли, объяснили ей, что она находится в Божественной плоскости, на великой поверхности и под сводом…

— Она, Пастух, ощущает себя коровой, но, скорее, проекционной…

— О сущностях она не имеет понятия…

— Все это, — прервал многословие телок Пастух, — весьма интересно, но не дает никакой зацепки к тому, что, собственно, я должен делать с этой особой, как поступить: взять ли ее в наш гурт для движения по великим кругам, или оставить свободно пастись, или передать Пастуху, который, возможно, приставлен к ней, как к какой-то особой корове, и пока еще ее не нашел, — что делать? Сведений от Хозяина нет, Подслушиватель молчит — шепота его в отношении этой коровы я не улавливаю, и это меня настораживает больше всего: молчание высшего разума говорит только о том, что тут замешана воля Создателя и желание Намерения, которые отправили на плоскость из недосягаемых сфер очередное послание, и, как это часто случалось, оно может быть сразу неправильно растолковано. Я в данном случае должен выяснить первым принадлежность этой особы к какому-то направлению… — и Пастух попросил: — Расскажи-ка ты, Дана, что ты помнишь до своего появления здесь, что происходило с тобой в проекционном, как мы здесь называем, нигде?

— Я, Пастух, как вы себя называете, помню все, и в проекционном, как вы здесь говорите, нигде в общем и целом перед попаданием сюда ощущала себя совсем не в своей, как говорится, тарелке, — хотя в этой несомненной реальности, где я сейчас нахожусь, наверняка нет такого понятия тарелка… — так начала рассказывать Дана.

— Да, — согласился Пастух, — тарелок здесь нет, и не будет. Есть блюдца озер и есть выражение: траву вам на блюдце не подадут… Рассказывай дальше, как можешь.

— Я, собственно говоря, в том мире, из которого появилась — найденыш…

— Как это так? — спросила Антонина-гадалка.

— Ну, меня нашли возле дороги, в кустах, я плакала, была уже взрослым ребенком и вроде замаринованной…

— Как это — замаринованной? — удивился Пастух и обратился к коровам: — Коровы, переведите…

— Мычаньем — не выразить, — уверенно сказала Мария-Елизавета, поднаторевшая в коровнике-говорильне в Божественном языке, — а так — была истощенной…

— Ужас! — сказала Овсянка.

— Кошмар! — согласилась Ириска.

— Что было до этого, я не помню совсем, и откуда я появилась в кустах — тоже не знаю. Добрые люди взяли меня к себе…

— Тени, — поправил телку Пастух. — Это были, чтобы ты сразу привыкла, отображения реальной скотины в потусторонней иллюзии, то есть обыкновенные призраки, хоть и добрые, как ты утверждаешь…

— Тени, — согласилась темно-серая телка, — добрые тени взяли меня к себе и обнаружили, что я — ангел…

— Что-то ты заливаешь! — перебила Антонина-гадалка. — Давай-ка без сказок! Мы и так тут с трудом установили в себе понимание реальности и отличие ее от иллюзии, и то, что ты говоришь, мы называем несуществующим искаженным, взятым из книжек…

— Я и без сказок… — ответила Дана. — В первый же день меня стали купать и обнаружили, что тело мое — без пола…

— То есть как? — удивилась Мария-Елизавета.

— То есть у меня не было ничего… Не было, как выяснили потом, вообще органов деторождения и всего, что связано с этим… Была только дырочка для пускания, как вы выражаетесь здесь, струи, и все.

— А почему же тебя назвали она, а не он? — спросила Елена.

— Ну, потому что были нежные длинные волосы, красивое личико и все остальное… Я видела и запомнила себя в зеркале после купания…

Тут вмешался Пастух:

— Телки, вы что, не видите сразу, что перед вами не бык? Так и проекции отличают он от она… Но сам факт появления бесполого призрака в потустороннем нигде меня настораживает: видно, даже куклы замешкались, обнаружив бесполость, и не знали, куда ее и девать, поэтому она и сидела в кустах и стала найденышем — куклы, думаю, отдали ее теням теней, то есть отказались что-то решать и оставили выбор случайности…

— Я, Пастух, не очень-то понимаю ваш разговор, но что касается куклы — да, первая кукла у меня появилась случайно и по возрасту поздно, я и не знала, что существуют такие создания — я нашла ее в темной кладовке, в куче старых вещей, в доме тех самых проекций, которые приютили меня и постепенно превратились в родителей… Куклы — тоже бесполые, мою звали Ева, и она стала единственной для меня в мире подругой. Сходство между нами было в одном, но сходство — решающее… Родители говорили, что в доме у них поселились два ангела — Ева и я.

Тут перед носом новоявленной телки проплыло белое перышко, сброшенное промелькнувшей невидимой птицей из плоскости неба, и Пастух, подхватив это перышко на лету, тут же упрятал в сумку.

— Вот такие вот перышки часто, очень часто опускались передо мной, — вспомнила Дана.