Коровы

43. Страдающая за страдающих

— Да, захотела переместиться, но одновременно замыслила начать борьбу за возвращение под свод когда-то наказанных сущностей, которые невыносимо и бесконечно страдают в призрачном мире, наблюдая безостановочное уничтожение и поедание бесплотными призраками их прямого потомства в виде обыкновенных, проекционных полу-, четверть- и так далее коров, что, собственно, и является высшей степенью наказания для особей, которые поведением своим нарушили первородное, сущностное начало, установленное великим Создателем и непостижимым Намерением. Тени теней раздвинули Илоне пространство, то есть устроили ей случайность: проекцию ее, мчавшуюся по шоссе на тех самых колесах, которые изобрел бородатый козел, а отображения его воплотили в иллюзии в подобие телеги и назвали автомобилем, — столкнули на полной скорости с глупой проекционной коровой, вышедшей на это шоссе, и, таким образом, бесплотное тело Илоны моментально растворилось в пространстве, так называемая душа переместилась в небесную плоскость, ощущение же сущности полностью вернулось к самой Барбариске, которая в момент этого сложного действия, разыгравшегося сразу в нескольких плоскостях, подходила к девяностым столбам своего четвертого круга. Почувствовав неожиданный прилив Божественных сил, возвращение реального мышления и желание борьбы, передавшееся ей от Илоны, Барбариска неожиданно вырвалась из гурта, в котором двигалась к нулевому столбу, и побежала налево — к Пантеону скотских, неописуемых ужасов, чтобы, как потом она признавалась, пройдя сквозь него через ужасы, оказаться в потусторонней иллюзии в виде великой сущности и принять там все немыслимые страдания коровы, которая вынуждена беспомощно наблюдать уничтожение и поедание ее прямого потомства, уничтожаемого поколение за поколением, и тем самым, возможно, дать понять непостижимому разуму, что на плоскости есть страдающие за страдающих и не вся скотина однозначно покорно относится к установленному в Божественном стаде порядку вещей. Но, конечно, сделать этого Барбариске не дали, Пастух, а затем подоспевшие Гуртовщики, которые на девяностых столбах, то есть при подходе к нулевому столбу, с особым вниманием следят за скотиной, контролируя необходимый порядок и скорость движения в подходящих гуртах, чтобы исключить образование столпотворения, вытянули Барбариску за задние ноги из прохода в сам Пантеон, поскольку передние ноги коровы уже подломились от ужасного зрелища, увиденного внутри, притащили к столбу, привязали и послали быстрого иноходца к Хозяину с вестью о поступке коровы и вопросом о том, что с ней делать теперь: поднять ее на передние ноги, дать отстояться и погнать в одно из мест наказания или отправить дальше в движение по великим кругам, не придавая значения происшедшему инциденту. Иноходец вернулся незамедлительно, из чего можно было понять, что ответ у всеведающего Хозяина был заранее готов, и озвучил этот ответ продолжительным ржанием: корову эту называть теперь Барбариска-Илона, отпустить ее в свободнопасущееся движение по великим кругам, с восемьдесят восьмого столба и до точки соединения трех плоскостей каждый раз вести на крепкой веревке и удерживать эту веревку — чтобы корова не вырвалась в Пантеон — сразу четырем Пастухам, и, ко всему, не беспокоиться впредь о пребывании Барбариски-Илоны в потусторонней иллюзии, поскольку проекции, так революционно подействовавшей на сущность, корова больше никогда не получит. Кроме того, дополнительно Хозяин разъяснял Пастухам, что на плоскости Барбариска-Илона не совершила ничего такого особенного, что могло бы выделить ее личность в Божественном стаде. Рывок же ее в Пантеон нужно рассматривать как случайное, непредсказуемое поведение глупой скотины, которой вдруг взбрело в голову показать свой характер, — и все! Пастухи восприняли ответ высшего разума с пониманием, установили Барбариску-Илону на все четыре ноги и, дав ей прийти в себя, вчетвером повели за веревку к нулевому столбу.

Постепенно, не сразу, впоследствии, вся скотина Божественной плоскости, узнав о поступке скромной, покорной коровы, который был продиктован намерением разделить участь страдающих в нереальности сущностей и, возможно, донести до недосягаемых сфер о страдающих за страдающих, отнеслась к этому происшествию совершенно не так, как Хозяин, Гуртоправы и Пастухи, посчитав, во-первых, что Барбариска-Илона совершила настоящий коровий подвиг, на который способна лишь выдающаяся натура, готовая пожертвовать собственным благополучием во имя высокой идеи, и, во-вторых, что проекционная тень этой коровы, исчезнувшая теперь навсегда, не менее и даже более, чем ее сущность, заслуживает всеобщего уважения и почитания за продолжительную, беспримерную, самоотверженную борьбу за установление своих сущностных прав в проекционном нигде. Особенно отреагировали на эту историю избранные коровы — мудрейшие из всех особей стада: они заявили, что Барбариска-Илона достойна была бы считаться избранной сущностью, если бы только это было возможно, и носить на рогах особый венок, но, поскольку такой возможности нет, они, пользуясь своим правом думать за всю скотину, а также неся в себе Божественный интеллект, безоговорочно прибавляют к имени Барбариска-Илона слово «заступница», возводя тем самым эту корову в ранг выдающихся личностей, мало того, настаивают на том, чтобы память об ее неповторимой проекции каким-то образом была увековечена на плоскости и под сводом — как пример воплощения и преобладания сущностного начала в мертворожденной иллюзии.

— А разве, Пастух, такое возможно: увековечивать бесплотную тень в Божественной плоскости? — удивилась Елена.

— Ну, видя такое отношение скотины к Барбариске-Илоне, — ответил Пастух, — Хозяин, понимая, что скотина тоже не дура и что избранные коровы умом своим превосходят даже некоторых Пастухов, позволил прибавить к имени слово «заступница» и разрешил как-нибудь изобразить бесплотную тень в настоящей реальности, правда, с надлежащей для того скромностью и в некотором отдалении от широких дорог и трактов, поскольку тень все же и тем более изображение ее не должны привлекать постоянного внимания скотины, которое может обернуться поклонению несуществующему. За последнее и взялся художник с Большой дороги — бык по имени Феофан, который, вымазывая свой нос в разноцветных глинах на берегу одного озерца, разрисовал этими глинами вертикально стоящий камень — по существу, каменный лист — в предгорьях, в правой части долины, в которую мы, телки, с вами скоро войдем. Изображение получилось достойным и сущности, и ее отражения и выражает то, что и желает видеть скотина, так что пасущиеся в долине быки и коровы иной раз подходят к этому камню, замирают и закрывают глаза, проникаясь спокойствием и добротой, а пробегающие мимо кони и лошади останавливаются, опускают головы и бьют копытом — не столько от уважения к какой-то корове и ее проекционному призраку, сколько выказывая всеобщую скотскую солидарность.

— А овцы и козы? — не к месту спросила Рябинка.

— Овцы и козы падают перед этим изображением на передние ноги и плачут, орошая своими слезами окружающую поверхность, — ответил Пастух и добавил: — После прихода в долину, где вас ожидают довольно продолжительная пастьба и очередные познания Божественной плоскости, те из вас, кто любопытен или кого затронула история Барбариски-Илоны-заступницы, могут прогуляться к этому камню и попытаться взглянуть на сотворенное быком Феофаном глазами взрослой коровы — пора вам взрослеть и в непонятном на первый, телячий взгляд научиться видеть осмысленное.

— Вот, кстати, Пастух, — спросила Елена, — а как осмыслить эти фантики на дороге, которые вы прячете в свою сумку и с которых и начался ваш рассказ?

— Я думаю, — добавила Куролеска, — тут нужно осмыслить еще и съеденные конфеты…

— Ну, — ответил Пастух, — тут, телки, осмысливать особенно нечего: поскольку проекция Барбариски-Илоны-заступницы в неимоверном количестве поедала эти самые «барбариски», особенно коротая мертворожденное время в сумасшедших домах, Хозяин решил, что лучшей наградой для этой коровы с его стороны будут конфеты, и обязал Пастухов всегда иметь в своих сумках эти самые «барбариски», добытые в потусторонней иллюзии и перенесенные через границу двух сред, и всякий раз при встрече с Барбариской-Илоной-заступницей угощать ее этим лакомством — что Пастухи и делают по возможности, причем конфетами этими они постепенно стали подкармливать и других, наиболее достойных и своих любимых коров — запрета на это действие от Хозяина нет, — так что фантики эти, возможно, выплюнула вовсе и не Барбариска-Илона-заступница, хотя конфеты на плоскость изначально попали из-за нее.

— У вас, Пастух, тоже есть в сумке конфета для Барбариски-Илоны-заступницы? — полюбопытствовала Ириска.

— Нет, на данный момент нет, но я надеюсь, что в этой самой долине, которая нас ждет впереди, я, пока вы мирно пасетесь, перемещусь к пастуху Николаю для обсуждения наших пастушеских дел, совместного курения коз и получу от него двадцать пять «барбарисок» из проекционного магазина, в кульке, которые я заказывал у него в последнее наше свидание.

— А здесь, Пастух, нельзя ли купить чего-нибудь сладкого? — наивно спросила Кувшинка.

— На плоскости нет купли или продажи, есть только мена, — ответил Пастух, — и часть «барбарисок», а также фантики от этих конфет я обменяю на разные мелкие проекционные штучки, которыми набиты сумки всех Пастухов. Штучки эти, как вы уже убедились, бывают весьма полезны: это и украшения для вас — для коров, и столь необходимая бумага для скрутки Божественных коз, и кое-какие не сразу понятные мелочи, которые в итоге находят на плоскости применение. Так, например, ведя гурт коров в прошлый раз, я выменял у одного Пастуха свой фантик от «барбариски», прибавив, правда, к нему две гайки и немного душистого курительного навоза, на щипчики для колки проекционного сахара, которого на плоскости нет, но щипчиками зато можно раскалывать эти самые «барбариски» и угощать маленькими кусочками наиболее послушных коров, и в первую очередь тех, которые найдут для меня фантик от проекционной конфеты. Так что фантики ценятся — мы, Пастухи, иногда наслаждаемся запахом, исходящим от них, и поэтому, если вам встретится фантик, слизните его и тут же отдайте мне, только не жуйте и поменьше слюнявьте!