Коровы

11. Курение коз

— Мне, Пастух, кажется, — задумчиво сказала Елена, внимательно слушавшая и наблюдавшая все предыдущее, — что велика связь нашего, реального, мира и потусторонней иллюзии: вот имена вы дали оттуда, и качества или свойства тоже передаются нам как будто бы от наших проекций, от их разнообразных характеров…

— На самом-то деле, Елена, ты права лишь отчасти: связь эту можно назвать условно-великой. Звучания имен, которые вы получили, — условны, поскольку произносятся мной на неправильном языке, но Пастухи, не владея коровьим, и будут всегда при общении с вами употреблять проекционную речь. Коровы же друг друга зовут просто: корова, лишь изменяя оттенок мычания и обозначая тем самым сущность по имени. Оттенков этих сейчас вы, полуглухие, не распознаете, но слово «корова» Ида вам промычит.

Ида безотлагательно перевела на коровий слово «корова», и несколько телок старательно промычали за ней этот звук.

— Что же касается ваших качеств и свойств, — продолжил Пастух, — они передаются проекциям в виде характеров, а не наоборот, хотя бы в силу того, что сущность — первична, а проекция является лишь отображением ее. Характер может меняться, свойства же сущности неизменны. Хотя, как вы узнаете дальше, есть множество исключений, говорить о которых пока еще рановато, поскольку к подобному разговору вы не готовы, не понимая сути многих элементарных вещей, которые составляют реальный, истинный мир, условность связи которого с проекционной иллюзией — весьма серьезная тема, и только выдающаяся скотина высших кругов способна разумно затрагивать ее в своих размышлениях. И потому советую не только Елене, но всем: не озадачивайтесь вопросами, опережающими ваше движение, сосредотачивайтесь на насущном моменте.

Телки, не найдя ничего более насущного, чем выдать по маленькому шлепку, потянулись за Идой к нескончаемой луже, Мария-Елизавета задиристо побежала на другую сторону дороги снова дразнить коз и баранов, а Пастух наконец присел на траву и удовлетворенно сказал:

— Ну вот, все довольны, и я сейчас в наступившем полном спокойствии займусь своими делами, — и принялся рыться в загадочном содержимом своей пастушеской сумки.

Джума и Елена сначала выбрали оставаться на месте и насыщаться травой, но вскоре разлеглись на поверхности, вытянув ноги как палки, отрыгивая и пережевывая поглощенное и наблюдая за действиями Пастуха, который, найдя в сумке то, что искал, произнес странную фразу:

— Ну а сейчас я буду курить большую козу.

— А что означает: курить козу? — удивилась Елена и даже приподняла от поверхности свою голову.

— В сумке моей, — стал объяснять Пастух, — не одно только барахло, предназначенное для поощрения и украшения коров и таких симпатичных, сопливых телок, как вы, — как, например, прищепки, мушки или технический лен для плетения косичек, которыми мы, Пастухи, украшаем особенно полюбившуюся скотину, — но в числе содержимого есть и личные пастуховские вещи, приносящие радость и отвлекающие меня от однообразия пастьбы. Вещи эти я, иногда, перемещаю сюда из проекционной иллюзии, когда натыкаюсь на не очень-то нужное там, но весьма полезное здесь, а также когда проекционная тень, наделенная той достаточной степенью интуиции, которая дает ей возможность общаться со мной, дарит мне при этом личном общении что-нибудь уникальное. Перемещением предметов из плоскости в плоскость заведует, как я говорил, из ниоткуда и в никуда, и я, как Пастух, использую это свойство границы двух сред даже более эффектно, чем любая корова, которая только и делает, что ворует у своих же проекций разные украшения… Вот, к примеру, подаренный мне кисет с табаком и курительная бумага. — И Пастух извлек из содержимого сумки черный кисет с вышитой буквой Н и перетянутый обыкновенной бечевкой и пачку газетной нарезки. — Здесь, в мешочке, у меня местный табак, но сам кисет и бумага — из потустороннего, мертворожденного мира. Мой друг из этого мира, проекционный пастух по имени Николай, с которым я иногда встречаюсь и обсуждаю нос к носу наши пастушеские дела, которые в большинстве случаев требуют одинакового подхода, подарил мне однажды от широты своей пастушеской личности эти замечательные предметы и научил скручивать и курить восхитительные табачные козы, которые я в свою очередь научил крутить и курить многих Божественных Пастухов. Тут, правда, не обойтись без коровьих слюней… — И, соорудив самокрутку-козу в форме рожка, Пастух попросил Джуму, которая разлеглась совсем рядом, лизнуть край газетной бумаги, чтобы последняя склеилась.

Джума тут же лизнула, вымочив, правда, всю самокрутку, после чего Пастух подул на нее, чтобы высушить, и продолжил рассказывать:

— До этого все Пастухи, не исключая меня, курили табак лишь с помощью трубок, сделанных из полых стволов тонких деревьев, растущих на склонах далеких гор, но, научившись скручивать эти козы, многие Пастухи стали употреблять только их, разживаясь бумагой в потусторонней иллюзии; другие же оставили предпочтение трубкам; табак же хранят в железных коробочках из-под проекционных конфет; кисеты — редки. Огня как такового в Божественной плоскости нет, и его приходится добывать из эфира. — И он выхватил из окружающего пространства сгусток голубого свечения, мало похожего на огонь, и, прикурив от него козу, выпустил этот сгусток снова в пространство. Последний поплыл и тут же рассеялся.

— А вы говорили, Пастух, что на плоскости нет волшебства… — сказала наблюдавшая это Джума.

— Конечно же нет, телка, мыслящая проекционно и книжно… Разве возникновение огня из искры в потусторонней иллюзии является волшебством? — Пастух затянулся козой и выпустил облако дыма, в полном безветрии окружившее его самого и потянувшееся к лежащим коровам. — Вот так же и здесь: это просто способ добывания огня.

— Несмотря на газету, Пастух, чувствуется душистый табак, — сказала Джума и чихнула.

— Да, душистый, — подтвердила Елена, — как будто, Пастух, вы курите трубку.

— Да, табак здесь отменный, — согласился Пастух и откинулся спиной на траву, продолжая окуривать себя и коров. — Есть плантации табака, за которыми ухаживают свободные от пастьбы Пастухи, есть также табак из высушенного навоза — еще отменнее, особенно если коровы, подарившие нам этот навоз, выгуливались на хорошем, пахучем лугу, таком, как вот этот. Впрочем, пастух Николай давал мне курить проекционного табаку под названием махорка, — тоже хорош, но крепок. Я все же предпочитаю местный табак, а лучше — смесь табака и навоза.

— Пастух, опять же мое коровье тугодумие, — сказала Елена, перевалившись с одного на другой бок и удобно вытянув ноги, — из-за которого вопросы во мне развиваются медленно, но я хочу понять кое-что. Мне понятно, что наши проекции — просто примитивные, вымышленные фантомы по сравнению с нами — конкретными сущностями истинного, реального мира, но хочется знать, какое местоположение в общем пространстве всего мы, настоящие, занимаем относительно этих бессмысленных символов? Мы находимся выше их, ниже их или на одном уровне с ними? Я имею в виду, что, например, если взять за точку отсчета ту плоскость, в которой бездарно и краткосрочно пребывают наши потусторонние призраки, то по отношению к ним мы находимся на уровне неба, земли или чего-то другого?

— Скажу тебе так… — И Пастух выпустил облако дыма, от которого Джума и Елена разом чихнули, а худенькие тела их дернулись, как во сне. — Если взять ту точку отсчета, которую ты предлагаешь, то вы находитесь конечно же выше: где-то между землею и небом, на уровне облаков, — но это условно, и скажу в дополнение, что древние ваши проекции могли наблюдать ваши отображения действительно на уровне облаков, пока видение это не закрылось в силу определенных причин, которых мы коснемся в будущих разговорах… Да, но почему ты спросила про это? Не из чувства ли превосходства над несчастными призраками? Выше и ниже — не здешние категории, ты — Божественная корова, и тебе не следует опускаться до подобных сравнений и величин. Я, конечно, сказал, что на уровне облаков, но на самом-то деле в общей картине мира нет выше или ниже лежащего, но есть рядом стоящее, существующее реально или предполагаемое условно.

— Что вы, Пастух, совсем не то, — сказала Елена, — я и не собиралась бессмысленно возвыситься над нереальностью или получить доказательства своего превосходства над мертворожденной иллюзией, я, Пастух, подумала совсем про другое, я подумала про того, кто научил вас крутить и курить эти козы, про вашего друга по имени Николай… Вы ли спускаетесь к нему, или же он поднимается к вам для встреч и обсуждения пастушеских дел? И каким образом все это происходит, на какой… почве или поверхности? Кто из вас переходит из плоскости в плоскость?

— Вопрос интересный, Елена, требующий обстоятельного ответа. Мы, Пастухи Божественной плоскости, имеем возможность по собственному желанию, если таковое возникнет, уйти в проекционную нереальность, побыть там в своем истинном виде и возвратиться под свод. Так что прихожу к Николаю конечно же я. Но вместе с тем пастухи потустороннего мира, наделенные Божественной привилегией, которая больше не отпущена никому из миллионов проекций, в редких случаях и сами появляются здесь — в виде полупрозрачных, слабоокрашенных тел, по-проекционному: духов… Правда, бывая здесь, они лишены возможности какого бы то ни было действия и способны лишь наблюдать картины великого, безостановочного движения скотины, лишний раз утверждая в себе правильность своего пастушьего взгляда на жалкий, ничтожный, потусторонний, воображаемый мир, где только пастьба коров и других домашних животных напоминает о том, что существует где-то реальность, наполненная Божественным смыслом. Так, пастух Николай, иногда, вознесенный напитками опилочного происхождения до Божественного прозрения, возникает передо мной в образе свободной проекции, которую сущности, если такие случаются рядом, воспринимают как невиданное явление, посланное им сводом, не верят глазам своим и падают на колени как перед чем-то святым, а с некоторыми бывает и обморок, после которого они ищут к тому моменту уже исчезнувшего в никуда Николая, говоря, что хотят идти дальше с ним и за ним, поскольку я, в отличие от него, слишком прост и реален.

— А я, Пастух, думала по-другому, — призналась Джума, — я думала, что у земных пастухов — ваша, пастуховская сущность…

— Было бы просто, Елена, если бы свыше было установлено так… Но дело все в том, что мы, Пастухи великого стада, не являемся сущностями и не можем иметь проекций в силу того, что та субстанция, из которой мы состоим, не является истинной плотью и не способна давать теней… Мы часто и довольно подробно обсуждаем пастухов потусторонней иллюзии, к которым очень благоволим, считая их нашими сводными братьями, и в обсуждениях этих склоняемся к той мысли, что где-то все же на плоскости и под сводом скрывается пастушья сущность, которая нам неизвестна, но раз от разу порождает в потустороннем нигде несущностных пастухов, которые как появились впервые, так и не исчезают навечно, обладая кое-какими способностями, недоступными для всех остальных проекций нереального мира. Но где скрывается эта возможная сущность и каково обличье ее — мы не знаем. Бык, корова или баран и прочие не будут пасти друг друга, а другого здесь нет… Словом, Елена, дымя этими прекрасными козами, я всегда вспоминаю своего друга по имени Николай и чувствую, что когда я вспоминаю его, он вспоминает меня, и мы разговариваем, дымя вместе, даже и не встречаясь. Заметь, разве возможно, чтобы Пастух общался с проекцией, лишенной какой бы то ни было сущности? Нет, невозможно. Так что есть в земных пастухах загадка высшего смысла.