Коровы

5. Зеркало

Скоро маленькое, разномастное стадо, бредущее по дороге и слегка ковыляющее, — похоже было, что телки почти не умеют и только лишь учатся ходить на копытах, — приблизилось к очередному столбу, возле которого Елена и Джумагуль, подошедшие первыми, а за ними и остальные обнаружили овальное озерцо нежно-голубого свечения, лежащее на черно-бурой поверхности. Все коровы приняли этот овал за настоящее озеро, поскольку не слышали разговора о зеркале пегой коровы и Пастуха, которые шли довольно далеко позади, и поэтому, испытывая вдруг наступившую жажду, выстроились вокруг и попытались всосать и втянуть воды. Но вместо питья у телок получилось только причмокивание и лизание, коровьи губы и языки хоть и приятно, но лишь скользили по зеркалу, не находя никакой влаги.

— Странно, — удивилась одна из коров, — и вода здесь какая-то не такая, как будто стеклянная.

— Наверное, мы неправильно пьем и нам нужно пить как-нибудь по-другому, — предположила другая. — Никогда не пила как корова…

— А может, — сказала Джума, — это наше первое испытание — ведь все дороги, особенно неизвестные, состоят из препятствий и даже ловушек, которые надо преодолеть? Возможно, нас испытывают на жажду и мы должны перетерпеть эту жажду?

— Тогда, я думаю, — развила тему Елена, — что перед нами какая-то корка, наподобие льда, и если разбить ее, то можно напиться. Предположим, копытом…

Размышления эти коровьи прервал подошедший Пастух, подгонявший перед собой пегую телку и, как оказалось, издалека слышавший то, о чем рассуждали коровы.

— Не стоит, пеструхи, разбивать несуществующий лед копытом, а также настраиваться на то, что вы находитесь в каком-то фантастическом приключении, где вам предстоит разгадывание загадок и преодоление препятствий, как в какой-то игре, — все это мысли телячьей направленности… На самом-то деле, я вижу, что давно не было ветра… — сделал он вывод и стал объяснять: — Тут бывают довольно занудливые ветра, которые несут пыль движений — понятие, соответствующее в ваших неправильных головах пыли времени, — и пыль эта покрывает лежащую перед вами поверхность, которая называется зеркалом — одна из немногих вещей не из мира сего, полезная здесь, — для правильного отображения реальности, которую вы сейчас так жадно слюнявите, замутняя тем самым отраженный в этом зеркале свод… Незапыленность на плоскости говорит о прошедшей погоде, которая здесь выражается только ветром или безветрием. В одном месте, правда, бывает дождь, а в другом — снег, но места эти являются исключением; да и дождь идет снизу вверх… снег же метет с боков; свод же всегда безоблачен.

— А почему же, Пастух, — поинтересовалась темно-рыжая телка, — зеркало валяется на поверхности, а не стоит прямо, например оперевшись на столб? Тогда бы можно было смотреться в него…

— Видимо, одинокий козел смотрелся в него, — ответил Пастух, — боднул сам себя, вот зеркало и упало.

— А разве, Пастух, здесь есть и козлы?! — удивилась черно-белая телка.

— Здесь есть не только коровы, но и быки, козы, козлы, а также другие жвачные, как парнокопытные, так и непарнокопытные, а также не жвачные. Стадо вокруг большое, многообразное, состоящее из многочисленных стад, которые и натаптывают эту самую пыль движений, и ее поднимает и разносит повсюду ветер, возникающий неожиданно, беспричинно… Но все, о чем я говорю, вы увидите впереди, не в том смысле, что где-то там впереди, а в смысле вашего просыпающегося видения этой округи. Считайте, что на настоящий момент вы слепые и отчасти глухие и только сейчас начинаете слышать и прозревать. Между тем, пока вы сюда плелись, двигаясь как полумертвые тени, поперек этой дороги уже проскочили два молодых бычка — не знаю точно, куда их так понесло, — и пробежал, пыля, по своей дороге, пока невидимой вам, но пересекающейся с этой, быстрый гурт из полноценных коров третьего круга, спешащих по своим коровьим делам, но вы не увидели и не услышали ничего, поскольку не способны пока различать истинную реальность. Итак, не слюнявьте бесполезно стекло, и сейчас вот эта пегая телка, которая допускает возможность того, что все вы — коровы, она же одна — нет, будет убеждаться в обратном.

Телки несколько исподлобья, угрюмо, по-настоящему по-коровьи уставились на пегую телку, взглядами упрекая ее в нелепости ее подозрений, и пегая эта в ответ лишь потупила голову, поскольку не была уверена ни в том, ни в обратном, и, как бы оправдываясь, загадочно прошептала:

— Может, и зеркало какое-то не такое… и я увижу что-то потустороннее…

— Здесь потустороннего нет, не выдумывай! — категорично заявил Пастух. — Здесь исключительно все реально! Некоторые же предметы не из мира сего, которые будут попадаться вам на вашем пути, будут являться тем, чем являются, не имея никаких фантастических свойств или двойного смысла, поскольку окружающее вас пространство не допускает искажения реальности.

Он ухватился за край огромного зеркала, с удивительной легкостью поднял его, повернул овал по оси и прислонил к столбу возле дороги так, что зеркало установилось относительно вертикально. Рукавом своей куртки протер тщательно всю поверхность от коровьих слюней, другим рукавом довел до блеска, поправил на себе в зеркале странное одеяние и отошел, уступая место пегой корове.

Пегая шагнула смотреться и сразу же увидела свою голову с симпатичными рожками, толстые губы, потом приблизилась и как следует изучила выпуклые коричневые глаза, кокетливо поморгала ресницами, посопела, пошевелила ушами и отстранилась боком подальше, чтобы увидеть себя всю, в полный рост. Кажется, она понравилась самой себе, потому что даже и не хотела отходить, а еще раз приблизила морду свою коровью к зеркалу.

— Что-то не так, что-то не от мира сего? — поинтересовался Пастух. — И подумай еще: можно ли в зеркале увидеть отображение постороннего разума?

— Нет, Пастух, все от мира сего, и очень даже неплохо, и отображение постороннего разума в зеркале увидеть, конечно, нельзя — это будет нелепость и сказка, — ответила пегая телка, не отрывая взгляда от зеркала. — Получается, что мысли мои соответствуют моему внешнему виду, а значит, здесь нет никакого сошла с ума… Значит, думая о воде и сене, я размышляю нормально… Что ж, надо привыкнуть, все необычно, но не смертельно… Вот только бы белое пятнышко на моем лбу было бы не овальное, а треугольное — было бы симпатичнее. И ухо одно серое, а другое почему-то коричневое… А нельзя ли, Пастух, тут где-то раздобыть серьгу для одного уха, чтобы чей-нибудь взгляд на меня сосредотачивался не на разного цвета ушах, а на серьге, пусть даже самой простой, из простого металла?

— Что же, это вполне возможно и даже обычно, вся скотина здесь коровьего рода украшается с удовольствием, кое-что получая в подарок, а что-то изыскивая сама, так что будет подходящий повод к тому, и я украшу тебя, обещаю тебе, тем более телка ты довольно, я вижу, покладистая, быстро смиряешься с очевидным, не споришь и не брыкаешься, как это делают в твоем возрасте некоторые неразумные особи, которые, бывает, при виде своего реального отражения капризничают и даже впадают в истерику, и даже бегут назад, не желая воспринимать очевидность и не зная того, что движение назад на плоскости сталкивает настоящее с будущим и заканчивается помрачением и без того слабеньких телячьих мозгов, что выражается затем в потере ориентации и чувства собственной сущности.

— Я, Пастух, не собираюсь устраивать тут капризы и бежать куда-то назад, где нет ни воды, ни сена, но только хочу попросить вас, чтобы серьга эта из металла, если возможно, была бы матового оттенка, а не блестящего, потому что я не люблю блестящего…

Тут, пока они рассуждали, остальные коровы начали оттеснять пегую телку, чтобы посмотреться самим. Та из коров, что была понастойчивее, а именно светло-рыжая, заняла постепенно удобное место и принялась строить самой себе губки, причмокивать, подмигнула в зеркало одним глазом, затем другим, потом умудрилась сделать глаза свои еще более томными и слезливыми, чем они у нее были, и так бы и продолжала кривляться сама с собой, если бы следующая корова не вытеснила ее, поскольку сзади тоже уже вовсю напирали. Оказавшись у зеркала, эта следующая быстро взглянула на морду свою и, улыбнувшись и убедившись, что ряд зубов у нее действительно только нижний, показала длинный язык, промычала, сама не зная о чем, и отошла, кажется, в полной уверенности, что ничего сверхъестественного не увидела. Темно-рыжая, дождавшаяся наконец своей очереди смотреться, сразу же встала к зеркалу задней своей телячьей, костистой частью и, развернув голову, сосредоточила все внимание свое на хвосте, проверяя, крутится ли он в одну сторону, в другую и можно ли им просто так поболтать. От занятия этого ее отвлекла палевая телка, довольно бесцеремонно оттиснувшая ее и вставшая тоже задом к своему отражению. Но эта последняя сосредоточилась не на особенностях хвоста, но именно на морде своей, предпочитая почему-то разглядывать ее стоя спиной к отражению и развернув голову так, как будто заодно хотела оценить и свои плечи, то есть взгляд она выдумала не прямой, но обратный, как бы несколько отстранившись от себя же самой. Две оставшиеся последние телки, ожидавшие своего места, никак не могли оттеснить эту палевую, поскольку она все любовалась и любовалась, закрутив еще и сереньким хвостиком, так что этого долгого действия не выдержал даже Пастух, заметив:

— Красава, красава!.. Хватит хвостом крутить, посторонись, вертихвостка!

«Красава» и «вертихвостка» отошла наконец от зеркала, предоставив возможность посмотреться двум последним коровкам, которые, плотно встав рядом друг с другом, умудрились поместиться в зеркале вместе и стали рассматривать в нем, кажется, не себя самое, а друг друга, сравнивая себя с рядом стоящей.

Пока они оценивали свои недостатки и преимущества, темно-рыжая телка спросила у Пастуха:

— А почему, Пастух, Джума и Елена уже получили свои имена, а мы, остальные, так и различаемся лишь по цветам?

— Да, — поддержала ее светло-рыжая, — нам тоже хочется скорей как-нибудь называться, а то просто: корова, телка, пеструха, вот еще вертихвостка… Оскорбительного здесь я не вижу, раз уж мы по сути своей, да и по виду коровы, но все же приятнее будет иметь какое-то имя.

— Не только приятней, но и достойней, — согласился Пастух. — Но запаситесь коровьим терпением, наступит благоприятный момент, и мы займемся вашими именами, тем более сведения о ваших сущностях у меня находятся здесь, в сумке. — И он похлопал по сумке, висевшей у него на боку, к которой все как одна телки с самого начала испытывали крайнее коровье любопытство. — Итак, оставим это зеркало для вновь проходящих. Надеюсь, вы увидели себя правильно в мире сем, по отношению к которому другие миры, в частности миры у вас в головах, — миры не от мира сего, — и продолжим двигаться по столбам, которые отмеряют скорее не расстояние, но важные вехи в понимании вами самих же себя. И поэтому следующий столб будет под номером шесть: третий с четвертым вы миновали, считайте, в воображении своем, пока я втолковывал вам основы основ и знакомился с вами, пятый будет — вот этот, с зеркалом, и дальше, чтобы не сбиться, отсчитывайте не столько столбы на дороге, сколько кирпичи понимания, которые будут укладываться в ваших коровьих мозгах в стройное восприятие реальности сути, вытесняя проекционные выдумки потустороннего мира.