Коровы

60. Чужие на земле

— Да, Иллюзор, — призналась Елена, — мысли твои действительно тяжелы, как предупреждал нас Пастух, но они углубляют наш интерес к познанию реальности… Скажи, а почему ты считаешь, что мать твоя не корова, а отец вовсе не бык?

— Я, телки, появился на плоскости еще до того, как первая из коров принесла сущностное потомство, то есть еще до того, как первый бык взобрался на эту корову.

— Ну, может быть, вас всех произвела на свет наша великая звездная Мать, которую ты не видишь на своде? — предположила Джума.

— Когда мы, первородные сущности, появились в пространстве, на своде не было вообще ничего, даже звезд, не говоря уж о какой-то корове — умозрительном символе, созданном воображением скотины и Пастухов.

— Тогда, возможно, — продолжала Джума, — вы появились из первородного света в ущелье?

— Мы, телка, наделенная действительно необыкновенной пытливостью, и правда появились в ущелье и разошлись из него по Божественной плоскости, но в этой щели, когда мы впервые ощутили себя, было темным-темно, и мы — телка и двенадцать бычков, — как слепые бараны, едва нашли из этой ужасающей тьмы выход на свет, — ответил бык Иллюзор и продолжил: — В проекционной же плоскости я обнаружил себя теленком в горах и тоже в ущелье, правда, светлом настолько, что свет этот меня ослеплял, и я, опять же подобно слепому барану, едва выбрался в тьму, окутавшую в этот момент горы вокруг, и сразу увидел огромное количество звезд, с рассветом исчезнувших. Ощущая себя сразу в двух плоскостях, мне трудно было понять, где я все-таки есть и где меня нет, и чувство это не покидает меня до сих пор. В потустороннем нигде полусущностная скотина считает, что я — иллюзорно-реален, здесь же, на плоскости, все особи нашего великого стада относят меня к реальной иллюзии…

— Может быть, ты вовсе не бык? — предположила Елена.

— Такое вероятно возможно, как и то, что вы — не коровы.

— Да, мысли тяжелые, — согласилась Джума, и я теперь понимаю, почему после общения с тобой скотина начинает искать точку опоры в своей голове…

— Да, разум скотины конечно же помрачается, — сказал Иллюзор, — стоит мне только начать говорить о своем взгляде на мир, и поэтому я веду разговоры по поводу этого только с телками и бычками первых кругов, в головах у которых еще не сложился общепринятый, скотский взгляд на установленный порядок вещей.

— А каков же твой взгляд на этот порядок? — спросила Елена. — Наш Пастух говорил, что ты исповедуешь нечто похожее на неверие во все и что ты полагаешь, что происхождение всего исходит из замысла сил, по удаленности и недоступности понимания превосходящих даже волю Создателя и желание Намерения, и управляют эти неизвестные силы происхождением того, что порождает потом саму возможность происхождения…

— Ваш Пастух относительно прав… Мы, сущности, появляемся из небытия вроде бы по воле Создателя и желанию Намерения, но образы их слишком абстрактны, а разум совершенно непостижим и находится в области недосягаемых даже для воображения сфер. Но любая конкретность также относительна и пространна и зависит от той точки взгляда, с которой на нее посмотреть. Но существует понятие, обладающее конкретностью, на которое нельзя посмотреть: это пространство, захватывающее все плоскости, сферы, объемы и все что ни есть, заполненное, а также не заполненное эфиром. Взгляд мой таков, что небытие — это и есть пространство, которое и порождает скотину благодаря своим реликтовым свойствам: желанию и воле, которые существуют независимо от тех, кто их изъявляет.

— Ты хочешь сказать, Иллюзор, — спросила Елена, — что желание и воля появились еще до того, как кто-то впервые чего-нибудь пожелал?

— Да, я думаю, что, подобно тому как, например, Великая тупизна существовала на плоскости еще до появления великой Тупой Коровы, так и желание с волей лишь соотносятся с Создателем и Намерением, но изначальное происхождение скотины не зависит от этого абстрактного разума и тем более от зарождения ее в утробе Божественной особи, но имеет в своем начале замысел пространственных свойств, которые и управляют происхождением происхождения.

Тут телки переглянулись, попытались что-то ответить или промычать, но вместо этого пустили такие долгие струи, что Иллюзору подобная глубокомысленность показалась слишком уж затяжной, и он отвернулся от телок и начал щипать траву.

— Значит, мы рождены пространством, — сделала в итоге вывод Джума.

— Нет, — не согласилась Елена, — точнее будет сказать, что мы рождены коровами и с одобрения Создателя и Намерения, но по великому замыслу всеобъемлющего пространства, на которое нельзя посмотреть, поскольку оно везде и повсюду.

— Значит, мы повсюду чужие, — сказала Джума, — и просто занесены великим пространством в разные плоскости, по существу иллюзорно-реальные или наоборот. — И призналась: — Кажется, я даже слишком углубила свой интерес к происхождению реальности…

— Возможно, Джума, — сказала Елена, — это и является избыточным пониманием всего, от которого предостерег нас верблюд, советуя довольствоваться частичным непониманием установленного порядка вещей…

— В пространстве, — сказал Иллюзор, оторвавшись от поглощения травы, — вы — не чужие, и сгустки вашей субстанции, проекционно называемые душой, постоянно и вечно находятся в том месте и в таком состоянии, о котором мечтает эта душа, не имеющая и малейшего отношения к реальности и скотине, но, если желаете, я могу приблизительно обозначить положение ваших субстанций в области недосягаемых сфер и объемов, находящихся за гранью понимания Божественных Пастухов и Хозяина, поскольку последние не обладают и долей той интуиции, которая присуща любому скотскому существу.

— Ты хочешь сказать, Иллюзор, что проницательность Божественных Пастухов, на деле почти волшебная, и непостижимый разум Хозяина по силе своей уступают шестому чувству скотины? — спросила Елена.

— Даже мертворожденные, бесплотные призраки, телки, — сказал Иллюзор, — в этом смысле значительно превосходят эти порождения Божественного эфира и, обладая чувством под номером шесть, не так уж и редко пользуются своей интуицией, угадывая невидимое для них, но рядом стоящее. И ко всему, углубляя ваш интерес к познанию порядка вещей, скажу, что великие особи высших кругов нашего стада обладают не только шестым, но и седьмым и даже восьмым чувствами восприятия реальности, которые превышают возможности интуиции и уходят в пространство именно непостижимых объемов и сфер.

— Давай, Иллюзор, — попросила Елена, — спустимся ниже: где, по положению в пространстве, находится сгусток моей субстанции?

— Тут, Елена, все просто и иллюзорно-реально: сгусток твой в форме прозрачной проекции расположился на какой-то далекой планете, покрытой только белым песком, и сидит в одиночестве за белым столом, стоящим на этом песке, под большим зеленым зонтом, который закрывает его от палящих лучей нависающего над планетой светила, и маленькими глотками пьет что-то горящее синее из затейливой рюмки, наслаждаясь бесконечным, нескончаемым одиночеством, и положение этой твоей субстанции — вечно, Елена.

— Это горящее синее — любимый коктейль моей исчезнувшей тени! Отображение мое в иллюзии, которого теперь уже нет, так именно и хотело сидеть где-нибудь на другой планете, за белым столом, под большим зеленым зонтом, и вечно пить свой коктейль, но главное — в одиночестве, которое длилось бы бесконечно! Я удивляюсь: твоя интуиция, Иллюзор, проникла в мою мечту!

— Нет, — сказал Иллюзор, — это проникло восьмое чувство, которое я обрел в возрасте бесконечно много кругов и которое невозможно выразить проекционными звуками и даже мычанием.

— Скажи, Иллюзор, — не утерпела Джума, — а сгусток моей субстанции тоже имеет форму проекции?

— Твой сгусток, Джума, — сказал Иллюзор, — пока еще не оформлен в какую-то определенную форму, поскольку находится до сих пор в плоскости неба, где, плавая, ищет субстанцию какого-то огненного коня, чтобы соединиться с ней в неразделенное нечто и унестись в далекие сферы, но это — в будущем, определять которое способны девятым чувством только первородные сущности, появившиеся на плоскости одновременно со мной и давно ставшие молчаливыми звездами, не вступающими в контакт со скотиной.

— А сгусток мой уже прошел взвешивание в промежуточной плоскости? — наивно поинтересовалась Джума.

— Прошел, раз его пропустили в небесную область…

— Ну, — сказала Джума, — я знаю, что это за огненный конь… Пусть субстанции ищут друг друга, найдут, а потом где-нибудь да устроятся вместе…

— Возможно, иллюзорно-реально, — сказал Иллюзор, — ты в форме проекции будешь лежать в горном ручье, и вода будет бесконечно тебя омывать, а конь будет стоять на камнях на коленях и бесконечно смотреть на тебя, но где это место, я определить не могу: я не звезда, и девятое чувство мне недоступно…

И это было последнее, что произнес Иллюзор проекционными звуками, после чего он вдруг замычал, как истинный бык, и телки, от испуга шарахнувшись от него, увидели вдруг, что собеседник стал увеличиваться в размерах, на их глазах преобразился в бычью сущность довольно грозного вида, причем не пестрой, а черно-белой окраски, и, развернувшись, стал удаляться, похлестывая себя хвостом по бокам и, кажется, забыв про телок совсем, как будто и не разговаривал с ними.

— Какое-то волшебство, — сказала Джума, — которого, как объяснял нам Пастух, на плоскости нет…

— А что, собственно, произошло такого волшебного? — спросила Елена.

— Ну, превращение бычка в быка и изменение окраски…

— Я думаю, — сказала Елена, — что мы увидели это взглядом, не выходящим за грань разумного понимания вещей, который не применим для реальности, поскольку проекционен и иллюзорен… Скорее всего, Иллюзор просто переместился с первого круга на какой-нибудь пятый или девятый, и мы оказались свидетелями перехода с круга на круг этого уникального существа, обладающего неизмеримо глубоким пониманием происхождения окружающей нас реальности.

— Согласна, — сказала Джума. — Но я, пожалуй, с удовольствием покину сейчас эту, как говорил наш Пастух, область более глубокого понимания реальности, поскольку телячье мое существо насытилось такими глубинами, что я, очевидно, буду обдумывать их до самого нулевого столба… Хотя, став полноценной коровой, я обязательно вернусь в эту область, чтобы уточнить для себя кое-какие детали.

— А я, — сказала Елена, — решила, что впереди, в моем прошлом, когда мне выделят стойло для спокойного созерцания, буду в первую очередь размышлять о тех самых сгустках субстанции, которые существовали в потусторонней иллюзии еще до появления наших теней…

— Как ты, Елена, считаешь, — спросила Джума, — мы выйдем по этой узкоколейной тропинке, как выразился бы наш Пастух, к соединению с главным путем, к тому полустанку, где ожидает нас наше любимое стадо?

— Да, думаю, выйдем, — сказала Елена. — Поплыли.

Две телки втянули в себя воды из симпатичного озерца, ухватили травы из-под ног и, жуя на ходу, быстро двинулись по тропинке вперед, чувствуя, что уже соскучились по согуртницам, своему Пастуху, Иде и Катерине.

Конец третьей части.