Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

То и другое добыто кровью. Таким образом, турки раскрыли, что они разумели под «приращением» к принятому основанию мира — это было возвращение Азова и в особенности очищение днепровских городков. На замечание Возницына, что его государь желает заключить договор на чистом основании как кто владеет, турки с укоризной отвечали, что «он от фундамента отбивается»; фундамент, если днепровских городков не очистить, к миру не приведет, потому что тогда ни Турецкому государству, ни Крымскому юрту не будет покоя от своевольных казаков, которым днепровские городки могут служить прикрытием. Что же это за мир, если он небезопасен? Следует учинить честный и безопасный мир, отчего бы ни в чем «дружбе повреждения не было». Возницын успокаивал их заявлением, что опасности ни Турецкому государству, ни Крымскому юрту от днепровских городков не грозит; в них находятся царские воеводы и русские ратные люди, казаки пребывают в крепком послушании, а если бы из них оказались своевольные, то их через те городки для нападения на турок и на Крым не пропустят. Сделанное турками упоминание о Крымском юрте подало Возницыну повод поставить вопрос, как турецкие послы намерены поступить, имеют ли они в виду включить Крым в свой договор или предоставят Крыму самостоятельно мириться с Московским государством?

Таким образом, вопрос о мире с Турцией был пересечен вопросом о мире с Крымом. Турецкие послы пригласили Возницына вернуться к турецкому делу, а потом уже говорить и о Крыме. Возницын возразил, что так как они сами подняли вопрос о Крыме, «привязали его в тот договор», то он будет говорить и о Крыме, и по этому поводу выставил требование, без удовлетворения которого мир не мог быть прочен, именно уступку царю Керчи в возмещение разорений, причиненных крымскими татарами, и для покрытия издержек, понесенных царской казной на организацию военных сил для отмщения крымцам — «и о том выводил великой и полномочной посол пространно и подлинно». Требование Керчи произвело на турок потрясающее впечатление, художественно ярко отображенное в «Статейном списке»:

«И когда турские послы то услышали, в великое изумление пришли и вдруг во образе своем переменилися и друг на друга поглядя так красны стали, что болши того не возможно быть. И немало время молчав и с собою шептав говорили, что они того не чаяли; и выводили о том пространно, что там городы не хана крымского, хан-де крымской — губернатор или комендант от салтана, а в земле не волен ни в единой пяди. И как тот Керчь отдать? Он стоит на устье Черного моря против Тамани и царскому величеству отнюдь не пристоен и держит врата всего Черного моря и Крымского острова и град тот великой, и не обмолвился ли он (посол) в имени и в ином в чем? И великой и полномочной посол сказал, что он сам в нем ночевал четыре недели и знает его без обмолвки. А чей город, крымского ль хана или турской, того он не знает». Если он турецкий, а им татар жаль, то они могут царя и своими удовольствовать. Сделать это следует потому, что они, турки, в прежнем договоре обязались крымских татар от войны унять и в миру держать, однако того не исполнили, а татары причинили государствам царского величества большие убытки. Если же эта крепость отдана будет русским, то татары не будут впредь так дерзновенны. Царь писал о дерзновении татар к султану во многих грамотах, но никакого удовлетворения не получил, и они от войны не уняты. «И турские послы, — продолжает далее „Статейный список“, — оставя все дела, говорили все о Керчи, и было того часа с два, что он будто и фундамент тем нарушил, в чем им помогали и посредники». Возницын, возражая, расчленил вопрос: в турецком деле он стоит, как постановлено, на основании «uti possidetis», a «запрос» его, т. е. требование Керчи, относится не к турецкому, а к татарскому делу. В отношении же к татарам основания «uti possidetis» установлено не было. Если бы они сами не подняли вопроса о Крыме, он бы им такого предложения не делал. Турки отвечали, что крымский хан о дружбе и мире может договариваться сам, а до земель ему дела нет, земли и города в Крыму — то все султаново. Возницын согласился на особый договор с Крымом, но с тем, чтобы турки дали обязательство, если учинится у России с Крымом война, за крымцев не стоять. Послы сказали, что если к султановым городам в Крыму придут царские ратные люди, то как им тех султановых городов не оборонять? Султан берет на себя удерживать крымцев от нападения, но с тем, чтобы они с московской стороны были награждены таким же почтением, как и прежде, в виде некоторой дачи, т. е. в виде взноса посылавшихся в Крым «поминков». Возницын резко возразил против платежа этой дани: царское величество за их неправды и за убытки, ими причиненные, хочет себе награждения, а не от себя что давать, и вновь в виде такого награждения потребовал Керчь. Послы предложили вопросы: бывало ли когда, чтобы ханы договаривались с царями, кроме дружбы и каких-либо приватных дел, еще о землях или городах, какие они вам города или земли уступили? «И он им сказал, что Сибирь, Казань, Золотая Орда, Астрахань — все то татарское было, а уступлено в державу его царского величества. И послы сказали, что то взято войною. И великой и полномочной посол сказал: естли в миру не удовольствуют, то иной способ на то произыдет». На этих словах, в которых надо подразумевать угрозу отобрать Керчь войною, разговор окончился. «И договорились быть паки на разговоре ноября в 12 день и с тем с того съезду розъехались»[1313].

Съезд окончился безрезультатно; но, по крайней мере, выяснились и реально обозначились спорные пункты. Было ясно, что требования с турецкой стороны Азова, а с русской Керчи — только чрезмерные «запросы», от которых та и другая сторона потом отступятся. Основным спорным пунктом были четыре днепровских городка: Казыкермень, Тавань, Гасланкермень и Шангирей. О них и шел спор в течение всего второго съезда 12 ноября. Съезд этот в том же доме начался с предварительных заявлений обеих сторон о желании действовать чистосердечно и искренно и, оставя всякое красноречие, говорить только о деле: «Говорили с обоих сторон, чтоб приступить к делу прямым намерением и истинным сердцем и, оставя лишние речи, говорить краткими словами о прямом деле, потому что пришло время зимнее и друг друга труднить не надобно. И теми словами поставили итить о делех с начала и до конца». Затем, приступив к делу, Возницын опять заявил, что великий государь хочет мира на основании «како кто владеет». Турки опять согласились на такое основание, но заявили, что оно должно быть с подобающим «притяжанием», подразумевая под этим притяжанием очищение и срытие городков, причем сослались на ноту графа Кинского, подписанную также и Рудзини, которой начались переговоры о конгрессе и в которой говорилось за всех союзных, что при основании «uti possidetis» могут быть условлены очищение и срытие крепостей и иные «окружности», т. е. обстоятельства. Основание «uti possidetis» — одно слово, которым обозначаются многие заключавшиеся в нем обстоятельства. Свою мысль они подкрепляли метафорическими примерами. Подобно тому как человек состоит из многих членов, но зовется одним человеком, и подобно тому как дом складывается из многих камней, а зовется одним домом, «также и то основание мира одним словом определено, однако, надобно к нему такие приращения, которыми мог от имени своего живое действо стяжать». Возницыну эти слова показались неубедительными, и он возразил: «Живое действо и прямое дело, то, что[б] противно не толковать, а держать чисто и свято». Не согласился он и с приведенными примерами; он их нашел не относящимися к делу: «…а что они объявляли приклады те, которые к тому не належат — а целость того святого и непорочного миру належит в добром и правдивом содержании». Горячий протест вызвала с его стороны ссылка турок на «лист» — ноту, подписанную графом Кинским и венецианским послом. Если в этом листе упоминается об очищении некоторых мест, то это касается их, цесарцев, и венецианцев, а не России и Польши. Турки опять «многими словами и приводы» доказывали, что основание мира без условия очищения городков быть не может, а в подтверждение значения листа Кинского сослались на посредников. Тогда английский посол взял подлинный лист Кинского, читал и говорил Возницыну, «чтоб он не развращал того миру чрез волю государя своего». Если б царю такое условие было неугодно, то в листе от его союзника так написано и не было бы, и царь не послал его, посла, на конгресс. Они все видят, что он поступает против воли своего государя. В заключение лорд Пэджет спросил Возницына: «Признавает ли он их за посредников и тот фундамент приемлет ли?» Московский посол, видя «их крепкое наступление», сказал: «За посредников он их цело без воли государя своего признавать не может, только признавает за приятелей и друзей, от которых всякой приязни надежен». Лист же Кинского написан без совета с русской стороной, рук царского величества послов и их печатей на нем нет, отправлен этот лист к туркам еще до прибытия царя в Вену — по всему этому он для московского посла не обязателен. Турки отвечали, что лист писан по указу цесаря за всех его союзников, султан ему верит, и ему, послу, «порочить такого великого монарха постановления непристойно, и мнят они, что он, посол, то некаким злонравным обычаем без указу делает». Это была резкость, которую Возницын отпарировал, сказав, «что им так говорить не надобно потому, естли и он так же будет говорить, то из того не ино что будет, токмо зло и недружба». Он указов цесарского величества не порочит, держится того листа сообразно с интересами царя, как он их понимает, «как он к стороне его царского величества разум имеет», говорит о мире согласно с указом своего государя и «последним намерением объявляет», что тем городам очищения не будет. Заняв в этом вопросе твердую позицию, Возницын выступил с предложением: если этот спорный пункт нельзя уладить, то отложить его на будущее время, а теперь ограничиться краткосрочным перемирием. Турки отвергли предложение, заявив, что они приехали заключить или мир, или продолжительное перемирие с улажением всех трудностей. Возницын вновь вернулся к разговору об основании мира («uti possidetis») с «приращением». Если турки настаивают на основании с «приращением» в виде очищения городов, то и он будет так же поступать, также к основанию потребует «приращения», т. е. требует очищения турецких городов Очакова, Белгорода (пространство между Бугом и Днестром), Килии и всех тамошних татар вывесть за Дунай. Маврокордато отказался передать эти слова рейз-эфенди и ответил, что они требуют очищения городков, завоеванных русскими в нынешнюю войну. Возницын заключил разговор словами: если им невозможно согласиться на очищение названных им городов, то и царю также невозможно согласиться на очищение днепровских городков. «И послы турские, сердитуя, молчали, а после говорили посредником: нам-де с ним больше нечего делать! извольте вы с ним говорить и ему то постановление протолковать». Посредники пригласили Возницына к себе на следующий день, 13 ноября. «Встав, говорили поприятней, увещевали меня всякими лестными глаголы… и затем, простясь, с съездом розъехались»[1314].