Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

LIV. Тайные сношения Возницына с турками

Выше приходилось говорить, в каком пессимистическом настроении по отношению к союзникам ехал Возницын из Вены на конгресс после того, как все его старания устроить предварительное соглашение союзников о тех требованиях, какие должны быть предъявлены туркам, потерпели неудачу, натолкнувшись на упорное нежелание австрийцев вести переговоры сообща. Отчаявшись в своих попытках и махнув рукой на возможность действовать сообща, Возницын убедился в необходимости вести дело отдельно и, не дожидаясь объявления общего распорядка переговоров, который должен был быть установлен посредниками, поспешил вступить до своей официальной очереди в отдельные и притом тайные сношения со вторым турецким послом Маврокордато, с которым был лично знаком по посольству своему в Константинополе в 1681 г. «Другой посол турской, — писал он Петру 22 октября, — гречанин Александр Маврокордат, переводчик и секретарь, по турску тержиман-баши, знаем мне гораздо. Как я был в Цареграде — тогда при визире в том же чину был, и чрез него все дела делались и всех государств делаются. Того ради видя я, что немцы всякие пересылки чрез посредников о своих делех чинят, а нам едва что сказывают, от чего мы здесь и слепы, и глухи, и ничего в действо произвести не можем, сыскав я чернца грека за свидетельством сербского патриарха, верна, переодев его в мирское платье, послал его из Петр-Варадына в Белград с приятственным к нему письмецом, доктором по-гречески написанным, напоминая прежнюю дружбу и знакомство и что желаю о некоторых делех сношение с ним иметь»[1285].

Всю вторую половину XVII в. в Турции при великих визирях, происходивших один за другим из одной и той же фамилии Кеприли, можно сказать, при династии визирей Кеприли, состояли последовательно помощниками для дипломатических сношений с европейскими странами в качестве не то переводчиков (они носили название «великие драгоманы»), не то государственных секретарей два выдающихся грека. При визире Магомете Кеприли I и при сменившем его сыне Ахмете Кеприли II такую должность великого драгомана занимал Панайотаки Никизиос до 1673 г., а с этого года до 1709 г. при визирях Кара-Мустафе, зяте первого Кеприли, при Мустафе-заде Кеприли III и при Гусейне Кеприли IV великим драгоманом был Александр Маврокордато. Отец его, хиосский грек, переселившись с острова Хиос в Константинополь, открыл здесь торговлю шелком, вступил в выгодный брак с дочерью разбогатевшего придворного мясника и поставщика скота для сераля грека Скарлата, обладавшего огромным состоянием и настолько влиятельного благодаря этому состоянию при Порте, что из-за его расположения соперничали целые провинции — Молдавия и Валахия. От этого брака в 1637 г. родился Александр Маврокордато, охотно впоследствии присоединявший к своему фамильному прозвищу имя Скарлата. Он получил блестящее по тому времени образование, ради которого был отправлен отцом в Италию. Здесь, в Риме, в униатской греческой коллегии Св. Афанасия он изучил европейские языки, затем слушал медицину в Падуе, а в Болонском университете приобрел ученую степень доктора философии и медицины. Вернувшись в Константинополь, он занял место профессора риторики в греческой школе в Фанаре и вместе с тем занимался врачебной практикой. Он выступал и как писатель, и его перу принадлежит несколько трудов по весьма различным областям. Еще в Италии он издал трактат о кровообращении, законы которого были тогда открыты Гарвеем, — «Pneumaticum Instrumentum sive de usu pulmonum et respiratione ex sanguinis circulatione. Bononiae, 1664, in 12°».

Трактат этот продолжал наблюдения, сделанные Гарвеем, видимо, имел большой успех, дважды переиздавался — во Франкфурте в 1665 г. и в Лейпциге в 1682 г. — и был переведен на немецкий, французский и испанский языки. Маврокордато писал также по богословию — «О божественной сущности и о трех ее особенностях», по философии — «О возникновении и разрушении», далее по риторике, по истории евреев и римлян, по гражданскому праву, издал собрание своих мыслей — «Размышления», вел дневник. Расставшись в 1673 г. с профессурой и врачебной практикой и заняв место великого драгомана, он посвятил себя государственной деятельности на дипломатическом поприще. В течение этой длинной 36-летней политической карьеры ему пришлось немало перенести, видеть светлые и черные дни, испытать возвышения и падения. Когда после неудачи с венской осадой 1683 г. пал и подвергся казни стоявший до тех пор наверху могущества и богатства великий визирь Кара-Мустафа, с ним вместе пал и Маврокордато. Его обвиняли тогда в том, что он дал совет предпринять осаду Вены, и приговорили к смерти, которой он избежал только тем, что за свое избавление отдал все свое большое состояние. Когда обстановка изменилась, он опять занял прежнее место, вернув себе прежний почет и влияние. В 1688 и в 1694 гг. его посылали в Вену для вступления в переговоры о прекращении войны. Во время первого его венского посольства пал визирь, который ему покровительствовал, один из тех ничтожных визирей, которые занимали этот пост в 6-летний промежуток (1683–1689 гг.) между правлениями Кара-Мустафы и Кеприли III. Должен был опять разделить судьбу визиря и драгоман. Но Маврокордато удалось так искусно устроить свои дела в Вене, что его задержали там как бы в качестве военнопленного, до смерти нового, враждебного ему визиря, и он вернулся в Константинополь на прежнее место драгомана, когда визирем был сделан расположенный к нему Мустафа-заде Кеприли III. На Карловицкий конгресс он являлся умудренным опытом 60-летним стариком, искусным дипломатом. По словам Рудзини, это был человек, полный ума, таланта, рассуждения, просвещенный и опытный в делах, которые он вел. Он явился на конгресс, говорит Рудзини, с намерением возвыситься и с большими надеждами, рассчитывая получить княжество Молдавию или Валахию[1286]. Получить, однако, то или другое княжество ему не довелось; это удалось только после его смерти его сыну Николаю, сделавшемуся молдавским, а потом валахским господарем. За свою деятельность на конгрессе Маврокордато получил от султана звание «ведающего тайны» — нечто вроде тайного советника, а от цесаря за услуги, оказанные Австрии, титул имперского графа. После конгресса он достиг высшей степени могущества, когда во главе фактического правительства Турции стал триумвират из великого визиря Гусейна Кеприли IV, Рами-паши, бывшего первого посла на конгрессе, и Маврокордато. С этим старым и опытным дипломатом Возницын и вступил и тайные сношения.

Этим тайным переговорам оказал содействие проживавший тогда как раз в Карловице сербский патриарх Арсений Немоевич, с которым Возницын вступил, очевидно, в сношения, о которых он, впрочем, не упоминает в «Статейном списке». Раздобыв от патриарха некоего надежного чернеца Григория и переодев его в светское платье, Возницын еще из Петервардейна 10 октября отправил его к Маврокордато в Белград, где стояли тогда турецкие послы, с письмом, написанным доктором Посниковым по-гречески, в котором московский посол напоминал Маврокордато о прежнем знакомстве и дружбе и выражал желание вступить с ним в предварительные тайные сепаратные переговоры. Письмо это стоит привести, как образец дипломатического стиля, употреблявшегося в сношениях с турецкими послами и как памятник того русского языка, на который переводились в ту эпоху греческие тексты: «Изящнейший, словеснейший, благороднейший великий логофет, мой господине и древний друже и после полномочный! Рядуюсь аз по премногу, что по повелению многолетнего моего государя, случися мне не с иным с кем, только с изяществом вашим, другом моим драгим, соглагольствовать о делах двух великих государей наших.

В истинне есть надежен и известен на благоприятствие вашего изящества. Умоляю ваше изящество, поклонитись от мене первому послу рейз-эфенди и желаю быти в приятельстве и с ним. Еще желаю, прежде неже съездемся на разговоры публичные, имети бы нам некоторое сношение о некоторых делах чрез верных людей, о чем да восприимет прилежание и попечение ваше изящество, якоже знает, и да даст ответ с сим листоносцем. Прокопий Богданович Возницын»[1287]. Об этой посылке он сообщал Петру в письме от 15 октября, в котором уведомлял царя о получении его собственноручного письма из Москвы от 31 августа: «Милостивое твое, государя моего, писание августа в 31 день власною вашею монаршескою рукою писанное и за печатью ко мне недостойному дошло и из него о настоящем деле о всем выразумел, о чем всячески pадети, сколько Господь Бог поможет, буду. И уже ко оным отозвался, чтоб нам пpиятственно поступать и чрез верных имели б сношение. Ожидаю отповеди». Из приведенного места видно, что в письме Петра от 31 августа содержались какие-то повеления относительно мирных переговоров с турками, может быть, даже приказание вступить с ними в сепаратные сношения, о чем дают повод думать последние две фразы. В письме заключалось также какое-то «заклинание», чтобы Возницын в точности исполнил то, что ему было предписано. «А что, государь, — продолжает он в письме, — заклинание мне написано, и я со страхом прошу всемилостивого Бога и всячески усердствую, сколько силы моей и умишка есть, чтоб ваше, государево, дело было таково, каково ваше, государское, желание и указ есть, и ни о чем о ином помышления моего нет, токмо непрестанно о том». Петр, видимо, сообщал также Возницыну о своем путешествии до Москвы и о том, что ему в Москве много дела с мятежными стрельцами и отпуск велик, т. е. много приходится писать бумаг и писем.

«А что по своей, государеве, милости, — отвечает Возницын, — изволил написать о пути своем и где и сколько дней мешкаю… и я, раб твой, по премногу тому удивился, как скоро переехал, а паче радуюся еже во здравии. А что, государь, работы много и отпуск велик, и то того требует. Лучше то злонравие да испразднится вечно»[1288].

Маврокордато долго не отвечал. Не получая ответа, Возницын повторил попытку, послав 15 октября уже из Карловица с тем же чернецом Григорием второе письмо с просьбой ответить. Ответом было согласие вступить в тайные сношения. «Светлейший, изящнейший господине, — писал Маврокордато, — великий после, мне же любезнейший! Ваше изяществие целую во Христе, Царе и Господе Бозе нашем, его же умоляю соблюсти и сохранити е здравое и благоденственное. Сего дне возприях вкупе два ваша честная послания, овое убо повторенное, овое же днешнее, прославих бога нашего о здравии вашем, и яко благоволил сподобити нас обновити мне миром между державнейших наших государей, паки вкупе с вашим изяществием, любезным моим другом и искренним братом. Поздравление ваше отдал товарыщу моему реиз-эфенди, мужу яснейшему и искуснейшему, иже и сам слыша доброту вашу, много поздравляет вас и почитает вашу любовь. О делех же, о которых изволишь напоминать, поговорить нам обще, преже общего съезда и розговора со всякою радостию, со всяческим дерзновением изволь мне их написать: таинства ваша сохраню и ответ вам дам о всех. Ваше изяществие знает мене и от иного времени, и любовь между нами есть теплая, токмо да изволит, лета ваша да будут всемнога и благополучна. Вашего изящества Александр Маврокордат Скарлата. 1698 октября в 15 день»[1289]. Получив это письмо, Возницын на следующий день, 16 октября, вновь писал Маврокордато с просьбой прислать доверенного человека, через которого можно бы вести тайные сношения. Маврокордато предложил взять в качестве доверенного лица от того же сербского патриарха какого-либо иеромонаха или «благоразумного» епископа, а в конце своего письма остановил внимание Возницына на докторе Посникове, искусство которого в составлении греческих писем, видимо, понравилось Маврокордато: «Писаря твоего вижду много искусна, да приидет он сам. Дружбу имеем. Что дивно есть: иные с агличаны и голландцы каждодневно поздравляются и мы православные и друзии чего ради?», т. е. иные союзники пересылаются с английскими и голландским посредниками с поздравлениями, чего ради и нам православным не пересылаться с теми же целями[1290]. Предложение это Возницыным было принято, и 20 октября Посников был отправлен к Маврокордато. Произошла, таким образом, встреча двух докторов медицины и философии, бывших студентов Падуанского университета. Через Посникова Возницын высказал Маврокордато свой безнадежно пессимистический взгляд на исход конгресса: «Сия комиссия… чаять… благополучного окончания не восприимет» из-за тех великих трудностей, с которыми она начинается, при том себялюбивом соревновании, с которым вступают в нее участники. Ввиду этого и он, Возницын, принужден принять такой же эгоистический образ действий: «Должен всякой своей пользы смотреть, хотя то иным будет с убытком». Оправдываясь тем, что немцы и поляки ссорили Москву с Турцией и «солгали», т. е. нарушили свои обещания, он предлагает туркам не заключать пока теперь с ним вечного мира, который встретил бы много препятствий, а ограничиться краткосрочным перемирием и уже затем во время этого перемирия через посредство ли крымского хана или через особое посольство договориться о мире. Но пусть турки в течение этих перемирных лет с Москвой продолжают воевать с немцами, поляками и венетами и ищут у них своей пользы войной, когда они будут ослаблены выходом Москвы из союза. Мало того, царь даже будет содействовать туркам, будет мыслить, как ему отомстить немцам за их ложь. Если в эти перемирные лета не удастся заключить вечного мира с Москвой, тогда турки могут помириться с немцами, поляками и венетами. Возницын раскрывал, далее, и причины, по которым немцы склонны к миру, а посредники за них ходатайствуют: во-первых, полное истощение, во-вторых, предвидение скорой европейской войны за испанское наследство: