Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

XVI. Впечатления Петра от пребывания в Англии. Вид дома в Дептфорде по отъезде Петра

Какие впечатления уносил он от этих берегов? Яркие и отчетливо обозначенные пятна сильных основных восприятий, вызванных явлениями и предметами, наиболее занимавшими и интересовавшими, осложнялись сопутствующими бледнеющими впечатлениями, расплывались затем во множество едва заметных, то вспыхивающих в сознании, то вновь гаснущих, едва уловимых воспоминаний. Громкие отчетливые звуки главных мелодий сопровождались множеством постепенно слабеющих, наконец, чуть слышных отголосков. Мы никогда не воспринимаем какого-либо единого цельного впечатления, как бы сильно и резко оно ни было, особняком, без тысячи осложняющих его крупных и мелких, сильных и слабых восприятий, привходящих с ним вместе как бы в виде букета, в котором крупные и редкие цветы ярких тонов перемешаны с мелкими цветками, с цветками бледных оттенков и с простыми, почти бесцветными травами.

Резче и отчетливее всего, надо полагать, запечатлелся в душе Петра английский корабль, к которому было наиболее сильное тяготение, корабль, выстроенный по тем методам, за раскрытием тайны которых он и поехал в Англию. Громады английских трехпалубных морских гигантов с десятками выглядывавших из бортов пушек, легко, однако, носившиеся по воде на крыльях сложной системы парусов, спитхедский морской бой, во время которого ревели пушечные залпы, внушительные верфи Портсмута и Чатама, лава расплавленного металла на артиллерийских заводах Вулича, лес мачт английского торгового флота по течению Темзы, по которой много раз вверх и вниз скользила царская яхта, сложные по тому времени машины монетного двора в Тауере — вот, думается, наиболее яркие образы, возникавшие перед Петром, когда он расстался с Англией.

За ними, может быть, уже менее ярко вставали очертания Лондона, огромного города с запавшими в память силуэтами его величественных строений; поднимался неприятный осадок воспоминаний о бесчисленной толпе на улицах и площадях, так надоедавшей своим неотвязным любопытством; теснились представления о вещах, возбудивших внимание, звучали отголоски разговоров с людьми, с которыми приходилось так или иначе соприкасаться.

Перед мысленным взором в более или менее живых образах проходили чередой люди, привлекшие к себе наибольшее внимание: холодный, сдержанный и замкнутый король Вильгельм, о ком так много думалось еще в далекой Москве, к которому так рвалось пылкое воображение юности; епископ Бёрнет, с которым так занимательно было говорить о вопросах веры; храбрый, предприимчивый, увлекающийся моряк Кармартен, чья любовь к морю и морским приключениям находила себе такой живой отзвук в сердце Петра; другие лица, десятки других встречавшихся лиц. Все эти впечатления входили новым и обильным запасом в душевное богатство Петра. Даже и то, что не останавливало на себе его особенного внимания, как, может быть, заседание парламента, сложное устройство Оксфордского университета, виды небольших посещенных им городов, театральное зрелище, украшавшие королевские дворцы предметы искусства, все виденное и слышанное, все эти иногда совсем бледные и колеблющиеся восприятия не пропадали даром, и из тысячи таких ежедневных духовных отпечатков слагался тот общий, может быть, в значительной мере смутный и неясный фон, который должен был неизбежно сопутствовать уносимому Петром с собой представлению об Англии.

Но в свою очередь, и Петр оставлял по себе впечатления и воспоминания в стране, которую покидал. «Его путешествие, — писал Маколей в середине XIX в., — эпоха в истории не только его страны, но и нашей и всего человечества»[211]. Современники посещения Петром Англии отнеслись к нему различно. Для лондонской толпы, стекавшейся на него глазеть, это была редкостная заморская диковина; высшее английское общество интересовалось им мало, мало его замечало, поговорило несколько о его странностях и причудах и скоро стало его забывать; двор видел в нем дикаря, тяготился неожиданными его выходками и, конечно, более радовался его отъезду, чем его прибытию; епископ Бёрнет предсказывал ему или гибель, или значение великого человека, не понимал его казавшегося столь односторонним увлечения кораблестроением и отрицательно к этому увлечению отнесся. Самую недобрую память по себе оставил Петр, несомненно, у адмирала Джона Бенбоу, арендатора дома Says-Court в Дептфорде. Почтенный адмирал при переселении царя из Лондона в Дептфорд неохотно уступил ему свое помещение. Вид, в котором царь и его спутники оставили дом и принадлежавший к нему сад, был таков, что адмирал, вероятно, пожалел о данном им согласии; во всяком случае, он принужден был отказаться от возобновления аренды, срок коей истекал. Все в оставленном владении было предано полнейшему разрушению. Адмирал обратился к английскому правительству с ходатайством о возмещении ему убытков. Бумаги по этому делу сохранились в английских архивах; они любопытны потому, что бросают свет на житье Петра в Дептфорде и рисуют нравы компании, обитавшей в доме Says-Court.

В поданной правительству просьбе адмирал Бенбоу заявлял о порче дома и сада, просил о назначении осмотра уступленных им царю владений. Осмотр дома, сада и движимого имущества был поручен знаменитому, не раз уже выше упоминавшемуся архитектору, строителю собора Св. Павла и Гринвичского госпиталя сэру Христофору Рену, который пригласил себе в помощники экспертов: оценщика по части движимости мистера Севелла и королевского садовника мистера Лаудона. Оказалось, что дом действительно был так разрушен, что его во многих частях приходилось ремонтировать заново. Краска на стенах была облуплена, стекла выбиты, печи и печные трубы сломаны, дубовые и сосновые перекладины в потолках сломаны, полы в некоторых местах выворочены, в других испачканы грязью и рвотой. Окружавшая сад железная решетка разнесена на 100 футов протяжением. Та же картина разрушения видна из составленного Севеллом описания мебели и убранства комнат в том виде, как они оставлены были жильцами. В этом описании читаем: «Спальная, убранная голубой отделкой, и голубая кровать, обитая внутри светло-желтым шелком, вся измарана и ободрана. Японский карниз кровати сломан. Индийское шелковое стеганое одеяло, байковое одеяло и постельное белье запятнаны и загрязнены. Туалетный столик, обитый шелком, сломан и изрезан. Стенной орехового дерева столик и рундук сломаны. Медная кочерга, пара щипцов, железная решетка, лопатка — частью сломаны, частью утрачены. Палевая кровать разломана на куски, красная отделка, отороченная полосатым персидским шелком, сильно подрана и испорчена.

В кабинете четыре полотнища тканых дамасских обоев сильно измараны. В большой комнате два больших каминных крюка с медными рукоятями сломаны. В смежной комнате обои требуют чистки. В следующей комнате коленкоровая кровать с занавесями испятнана и изорвана в клочки, а большое индийское одеяло прорвано во многих местах. 14 голландских плетеных стульев все сломаны и испорчены. 12 стульев со спинками, обитыми драгетом, сильно испорчены. В следующей комнате обитая темным камлотом кровать сильно порвана и испорчена. Обыкновенное стаметовое одеяло изорвано и прожжено в нескольких местах. Черный панелевый стол и рундуки сломаны и испорчены. Пара каминных крюков с медными рукоятями, лопатка и щипцы сломаны. В следующей комнате две кровати: одна обитая драгетом, другая саржей — изорваны и испорчены. Старый комод, каминные крюки, лопатка и щипцы сломаны и испорчены. В следующей комнате голубая полосатая коломянковая кровать, обитая внутри пестрой индийской вышитой тканью, сильно измарана и попорчена, а карниз сломан. 12 кресел, обитых голубой материей, сильно попорчены. 3 старых голландских плетеных стула сломаны. Ореховый комод и оклейной стол сильно попорчены и сломаны. 6 белых тонких дамасских оконных занавесей изорваны и испорчены. Грелка поломана внутри и пожжена. Внизу: японский стол, два стула и кушетка все поломаны и испорчены. 7 отлогих стульев сломаны и утрачены. Несколько других стульев попорчены. Пара каминных крюков с медными рукоятками, пара щипцов, лопатка и решетка сломаны и попорчены. Два стола с инкрустацией попорчены. Большой турецкий ковер попорчен. 5 кожаных стульев утрачены. 2 перины и 2 подушки потеряны. 3 пары новых пуховых подушек потеряны, 8 перин, 8 подушек, 12 пар байковых одеял сильно замараны и попорчены. Одна запасная железная решетка изломана в куски. 3 пары тройных тонких голландских простынь утрачены. 3 кресла с ручками и 5 резных деревянных кресел изломаны в куски. Стол сломан и испорчен. 20 прекрасных картин сильно замараны, а рамы все разбиты. Несколько прекрасных чертежей и других рисунков, изображающих лучшие виды, утеряны и оценены адмиралом Бенбоу в 50 фунтов».

Итак, кровати, обитые шелковой материей, коленкором, камлотом, драгетом, саржей, коломянкой, были изодраны и измараны; простыни, одеяла, перины и подушки — испачканы, изорваны и совсем пропали; замаранные обои, изодранные оконные занавеси; испорченные или совсем в куски разломанные столы, кресла, стулья и другая мебель, изломанные каминные крюки и прочие металлические каминные принадлежности, как то: щипцы, лопатки и железные решетки, — эти железные предметы, должно быть, служили для упражнений богатырской силы, — таково было состояние и вид внутренней обстановки и убранства комнат в доме Says-Court при отъезде царя. Не лучше обстояло дело и в саду, заботливо выращенном мистером Эвелином. В акте осмотра под заглавием «Несколько замечаний о садах и палисадниках, принадлежащих достопочтенному Джону Эвелину, эсквайру, при его доме, Сейс-Корт в Дептфорде, в графстве Кент», эксперт Джорж Лаудон писал: «Во все время, пока московский царь проживал в означенном доме, немало повреждений было причинено в садах и палисадниках. Усмотренные повреждения двух родов: одни из них могут быть поправлены, другие же исправить нельзя: 1) трава помята и земля взрыта от прыжков и выделывания разных штук, 2) лужайка, на которой играют в шары, в таком же виде, 3) вся земля, которая обрабатывается под хозяйственные растения, заросла сорными травами и оставалась без ухода и обработки, потому что царь все равно не допустил бы никого к обработке, когда наступило для этого время, 4) шпалерные и другие фруктовые деревья остаются неподрезанными и без прививки, 5) ни живые изгороди, ни дички не подрезаны, как следует, 6) песчаные дорожки изрыты ямами и запущены. Замечания эти сделаны Джоржем Лаудоном, садовником его величества, который удостоверяет, что для приведения садов и плантаций в то исправное состояние, в каком они находились до пребывания его царского величества, потребуется сумма в 55 фунтов, в чем я и удостоверяю. Джорж Лаудон. Примечание: много вреда нанесено деревьям и растениям, что уже оказывается непоправимым, а именно: поломаны ветви у шпалерных фруктовых деревьев, попорчены три прекраснейшие широколистные липы, поломано несколько остролистников и других красивых растений».

Представленные ему акты осмотра владений Джона Эвелина сэр Христофор Рен препроводил в государственное казначейство при донесении, в котором писал: «С позволения вашего лордства. Вследствие предписания вашего лордства от 6 мая 1698 года на просьбу Джона Бенбоу об осмотре и оценке убытков, причиненных нанимаемому им дому, садам и имуществу его царским величеством и свитой его, в Дептфорде, я поступил согласно сему и оценил поправки дома и двора при содействии опытных людей: пригласил присутствовать мистера Севелла при оценке движимого имущества, а мистера Лаудона при оценке садов и палисадников, к каковым своим оценкам, при сем представляемым, они приложили свои руки, и я считаю их оценку вполне верной. Убыток по дому исчислен в 107 фунтов 7 шиллингов и по саду в 55 фунтов, а всего 162 фунта 7 шиллингов, каковая сумма должна быть, по моему мнению, уплачена мистеру Эвелину, владельцу дома, так как контрактный срок уже истек. Убыток по имуществу 133 фунта 2 шиллинга 6 пенсов с прибавлением недельного дохода, который я оцениваю в 25 фунтов, всего следует уплатить 158 фунтов 2 шиллинга 6 пенсов. Сверх того дом, принадлежащий некоему Росселю, бедному человеку, где проживала стража, назначенная состоять при доме, занимаемом царем, почти совершенно разрушен, так что подлежит оплате в полной стоимости.