Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

XVII. Переезд в Амстердам. Путешествие по Голландии

Покинув рано поутру в понедельник 25 апреля при продолжавшейся сильной буре берега Англии, Петр в тот же день в 7 часов вечера завидел голландский берег. «После полудня в 7 часов, — читаем в „Юрнале“, — увидели галанскую землю; в ночи стали на якори». Проведя ночь в виду голландских берегов на якорях, эскадра ранним утром 26 апреля при все еще не переставшем шторме и дожде продолжала путь и в 8 часов утра подошла к знакомой для Петра гавани Гельветслюйсу, откуда он три с лишком месяца тому назад отправлялся в Англию: «поутру рано, вынув якори, пошли в путь; был великий сторм и дождь. За 4 часа до полудня пришли к пристанищу Эльфутшлюсь (Helleveetsluis)». Простившись здесь, надо полагать, с английскими конвоирами[213], Петр продолжал путь в яхте «устьем» — рукавом Мааса. Миновали города Зоммельсдейк (Sommelsdyk), по «Юрналу» — Замодерк, и и Виллемштадт (Willemstadt), по «Юрналу» — Викам, оба расположенные на левом берегу рукава, и остановились против деревни Стрейен-Сас (Stryen Sas), по «Юрналу» — Стренсисаль. Здесь Петр в шлюпке переехал с яхты на берег и от Стрейен-Саса направился с частью свиты, именно с волонтерами, сухим путем в Амстердам. Так следует понимать слова «Юрнала»: «приехали против деревни Стренсисаль и стали на якори. Десятник поехал в шлюпке в тое деревню и отсель поехали сухим путем. С другой яхты рухлядь переклали на одну, и та яхта пошла дале»[214].

Есть известие, что, проезжая через Лейден, царь осмотрел его знаменитый университет и побывал в его саду и в анатомическом театре, находящемся в здании бывшей церкви: «тут видели кости, совокупленные вместе казненных людей обоих полов, которые одеты зело смешно, а сидят на всяких зверях.

Некто иностранной, видя столько воров, разбойников и убийцов в том театре анатомическом, сказал из Евангелия, что церковь была храм молитвы, а сделали ее вертепом разбойников»[215].

В Амстердам Петр прибыл поздно вечером 27 апреля или даже, может быть, в ночь с 27 на 28 апреля и остановился в прежнем своем жилище на Ост-Индском дворе. «Апреля в 27-й день, — читаем в „Статейном списке“, — валентеры 16 человек, которые были в Англии, приехали из Лондона к великим и полномочным послом в Амстрадам в добром здравии». На следующий день, 28 апреля, П. Б. Возницын докладывал государю присланный из Москвы из Посольского приказа перевод грамоты из Венеции от дожа и сената, содержавшей ответ на царскую грамоту о прошлогодних русских военных делах. Грамота оказалась с дефектом: в ней не было написано имени государя, а на месте его поставлены были точки. Возницын, доложив грамоту, сделал на ней помету о состоявшемся царском указе. «И того листа, — говорит „Статейный список“, — великий государь изволил слушать апреля в 28-й день, и на том листу помета думного дьяка Прокофья Богдановича Возницына: „Великий государь, слушав того переводу, указал, будучи в Венеции, своим великим и полномочным послом говорить сенату и доведаться, каким обычаем вместо его государева имени написано в листу точки, и что на то ответ учинят, тогда доложить себя, великого государя, и о том написать выписку венецийского к тому посолству надлежащего дела“»[216].

29 апреля Петр писал в Москву к Т. Н. Стрешневу. Из ответа Стрешнева видно, что в письме этом он отдавал распоряжение назначить князя Ивана Щербатова в Сыскной приказ. Стрешнев уведомлял царя, что это его распоряжение будет исполнено, как только князь Иван Щербатов вернется из деревни, припоминал при этом, что ранее Петр указывал назначить в Сыскной приказ кого-либо из думных дьяков и уже был туда назначен думный дьяк Михайло Прокофьев, но теперь придется Михайлу Прокофьева, чтобы дать место для князя Ивана Щербатова, перевести из Сыскного приказа в Судный Московский в товарищи к князю Юрию Урусову на освободившееся за смертью М. Беклемишева место. Стрешнев просил утверждения Петра: «и тому так быть пристойно[ль], изволь отписать»[217].

В тот же день, 29 апреля, в Амстердаме состоялся окончательный обмен текстами табачного договора, заключенного 16 апреля с маркизом Кармартеном в Лондоне. «Апреля в 29 день, — читаем в „Статейном списке“, — великие и полномочные послы договоренное писмо о табачной торговле, которую постановил, будучи в Лондоне, второй великой и полномочной посол, агличаном торговым людем отдали»[218]. Уполномоченными Кармартена явились англичане торговые люди рыцарь Вилим Скавен, Франциск Статфорд, Эдмунд Гарвисон, Натаниэль Гулд и Эдвард Гаствел из Лондона. Им был вручен текст договора за руками и печатями великих послов на русском языке, и к этому тексту был приложен немецкий перевод; англичане, в свою очередь, передали послам тождественные тексты — «таковые ж встречные письма» — на английском и немецком языках. При этом англичане доплатили послам 8000 фунтов стерлингов (остальную часть предварительно уплачиваемой, согласно договору, суммы в 12 000 фунтов стерлингов, из которой 4000 фунтов были, как припомним, уплачены в Лондоне 16 апреля при самом заключении договора). «Статейный список», говоря об уплате 8000 фунтов, обозначает курс фунта стерлингов на рубли того времени, считая по 2 рубля 13 алтын 2 деньги за фунт и приравнивая 8000 фунтов к 28 000 рублям. В уплате денег была выдана послами расписка, из которой мы и узнаем имена уполномоченных Кармартена[219]. Уплата производилась переводом на амстердамского коммерсанта Георга Клифорта. Свидание послов с англичанами и размен текстов договора происходили у Лефорта, как об этом узнаем из записи «Расходной книги» посольства: «дано за провоз извощику, что ездили великие послы в коретах апреля в 29 день к первому послу для совершения аглинских некоциянских договоров и за роз-битую оконницу в корете три ефимка»[220].

30 апреля Петр из Амстердама пишет несколько писем, из которых сохранилось два: к Ромодановскому и Виниусу, до некоторой степени совпадающие по содержанию. С Ромодановским царь продолжает спорить по давно затронутому в их переписке предмету о возможности починки и перевозки в Волгу одного из кораблей переславской флотилии, против чего высказывался Ромодановский. «Min Her Kenih, — пишет Петр, — писма твои, государские, писанные мне, отданы апреля в 29 день, при которых доношу: что корабль переславской не починен, а сказал мастер, что нельзя, и то неправда; мошно, хотя б половина згнила, починить». Далее следует предписание произвести розыск о злоупотреблениях стоявшего во главе табачной продажи Орленка и его агентов, чинимых ими в Сибири, злоупотреблениях, на которые жаловался управляющий Сибирским приказом Виниус: «Еще писал ко мне Виниюс, жалаяся на Орленка и таварыщей ево во всяких насильствах и убойствах в Сибири; и то изволь своим премудрым разумом розыскать, чтоб тамошние дикие краи х какому смущению не пришли». Письмо заканчивалось собственноручной припиской Петра с приказанием отпустить полковника фон Менгдена для ознакомления его с устройством каналов: «Юрья Ѳамендина iзволь отпустить въ Прусы для смотрения канала, выдаѳъ ему заслуженная и нынешьнея жалованье. Piter. Из Амстрадама, апреля въ 30 день»[221]. Вопрос о прорытии канала между Волгой и Доном, столь необходимого для азовского флота, очень тогда интересовал Петра; дело это не ладилось; занимавшийся им инженер, как мы видели, не кончив работы, бежал. Петр нанимал за границей специалистов этого дела — «шлюзных мастеров». По всей вероятности, в связи с мыслью о канале между Волгой и Доном надо понимать и командировку фон Менгдена.

В письме к Виниусу царь извещает его о своих действиях по поводу жалоб на Орленка: «Min Her Vinius. Писмо твое, апреля 1-го числа писанное, мне отдано апреля 29 д., в котором пишеш об Орленке; и о том я писал князь Федору Юрьевичю. Да и всего владеть ему до сентебря, для того что откупили агличеня. Пожалуй, поклонись всем знаемым; а мы третьего дни, слава богу, возвратились из Англии все здорово и на будущей недели, Богу изволшу, поедем отсель в Вену. Piter. Из Амстрадама, апреля в 30 день»[222].

В тот же день, 30 апреля, Петр писал также в Лондон к оставшемуся там Якову Брюсу. Письмо не сохранилось, но из сохранившегося ответа Брюса можно судить о его содержании. Дела, занимавшие Петра в Англии, еще не были закончены, и окончание их было возложено на Брюса. Он должен был раздобыть сведения о размерах мачт и рей корабельных и яхтовых, о калибре мортир, из которых метали бомбы полковник Броун и Бекман, и в особенности той мортиры, из которой производилась стрельба близ «Фламстидова двора», т. е. близ дома директора Гринвичской обсерватории. «При сем доношу, — пишет Брюс, — что по приказу твоему, я в Детфорт ездил и просил капитана Гожира об размере маштов и раин карабелных и яхтовых, и он обещал табулу размерную написать всех рангов кораблей маштам и раинам, толко просил на неделю сроку. И когда бы я ведал, что изволишь в Амстрадаме недели две промешкать, и я б, что мог получить, к тебе бы, государю, прислал. Такожды спрашивал у полковника Броуна о калибре мортиров, из которого он, такожды и Бекман, бросал; и он сказал мне, что калибры у обоих мортиров ровны, по 13 дюймов, такожде и длина их ровна, по два калибра, толко что камеры разные, и хотел мне с них чертежи написать, да помешало дело королевского величества, что ехать ему приказано было в Винзор, и он хотел впредь написать чертежи тем мортирам. А тому мортиру, из которого он бросал на горе недалеко от Фламстидова двора, мера калибру 10 дуймов, а длина полтретия калибра, и ныне к тому мортиру новой станок зделан. И он хотел на сей неделе со мною туды ехать и отведывать бросать». Брюс сообщал далее, что Басроф и адмирал Рузел еще не изготовили заказанных им чертежей, и просил государя отписать, как ему быть с математиком, принятым на русскую службу перед отъездом Петра из Англии (Фергарсоном?). Математик приходил к Брюсу с жалобой на коммерсанта Стейлса, который, по-видимому, брал на себя доставку математика из Англии в Россию, но не соглашался дать ему какую-то не совсем для нас понятную запись на случай кораблекрушения или иного несчастия на море: «Прошу, государь… пожалуй, изволь отписать, как быть с математиком, которого изволил перед поездом принять, для того, что приходил он ко мне и жаловался на Стейлся, что прошает у нево такое писмо, что когда грехом карабль разобьет или потонет, или какое бесщастие случится, чтоб ему те денги после на ево порутчиках взять мошно, и он сказывает, что ему такое писмо дать невозможно, для того, что никто не хочет быть в таком случае порукою по нем». Речь шла затем о каких-то ребятках, обучаемых морскому делу: «такожды прошу, пожалуй, государь, хотя Федору Алексеевичю приказать изволь, чтоб изволил отписать к Стейлсу или к Вулфу, когда могу достать тех ребяток, которые учены морскому делу, чтоб оне их снабдили платием и денгами на проезд их». В заключение Брюс писал, что «Андрей Стейлс гораздо трусит в денгах за инструменты, которые изволил мне наказывать зделать», и в приписке передавал поклон от некоего учителя Колиона: «учитель Колион приказал отписать к тебе, государю, свой всеуниженной поклон»[223].

30 апреля, в субботу на Пасхальной неделе, был парадный обед у третьего посла П. Б. Возницына, на котором имеем право предполагать присутствие царя: «за ествы, и за питья, и за пряные зелья» к столу было уплачено амстердамским торговым людям 131 ефимок, и по значительности этой суммы можем заключать либо о многолюдстве присутствовавших, либо об изысканности стола[224]. Этот обед состоялся перед отъездом Петра из Амстердама в путешествие по Голландии.