Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

XXXI. Отзывы о Петре иностранных послов в Вене. Начало переговоров с графом Кинским. Времяпрепровождение Петра в Вене. Свидание с императрицей

Апостолический нунций, донося в Рим о свидании царя с императором 19 июня, сообщает о впечатлении, которое царь производит, и дает описание его наружности, пишет, по его выражению, «портрет царя». Его описание интересно, как показание очевидца; он верно схватывает черты Петра, но иногда дает им неверные объяснения, почерпнутые из носившихся в Вене слухов и из собственных соображений. Но и нунций ни слова не говорит о каких-либо странных выходках или причудах царя, о которых, если бы они были, несомненно, шла бы молва в Вене, как это было в Лондоне. Наоборот, нунций подчеркивает цивилизованность манер Петра, объясняя ее влиянием путешествия. «Итак, я скажу, — пишет он, — что царь — молодой человек 28–30 лет, велик ростом, с лицом темно-оливкового цвета, скорее полный, чем худой, с гордой и важной осанкой и быстрым взором. Левый глаз у него, а также рука и нога той же стороны поражены ядом, который был ему дан еще при жизни брата (?), но теперь в глазу у него остается только тот недостаток, что взгляд у него — точно взгляд ослепленного, и глаз в постоянном движении так же, как рука и нога. Чтобы скрыть этот недостаток, он сопровождает это непроизвольное движение постоянными телодвижениями и жестами, что в странах, где он побывал, многие приписывали естественной живости, но это, наверное, искусственно. У него ум возбужденный и быстрый (svegliato e pronto), манеры скорее цивилизованного человека, чем дикаря, в чем ему бесконечно помогло сделанное путешествие, и очень заметна разница между тем, каким он был в начале путешествия, и теперь, хотя природная грубость выступает в нем, в особенности со своими, которых он держит в узде и в большой строгости (tiene in freno con gran severita). Он имеет сведения по географии и по истории и, что следует особо отметить, у него есть желание эти сведения расширить; но более сильная склонность у него к морскому делу. Он занимается механической работой, как он делал это в Голландии, и эта работа, насколько говорят люди, его знающие, ему необходима, чтобы отвращать действие помянутого яда, которое в указанной части очень его отягощает.

Впрочем, в его особе и в осанке, а также в манерах у него нет ничего такого, что бы отличало его и выдавало как государя».

В близких к этому описанию чертах и с теми же легендами изображает царя венецианский посол Рудзини: «Он высок, тонок (gracile), с некоторыми по временам движениями в голове и в ногах — как думают, последствие некоторого яда, которым покушались на его жизнь во времена заговора его сестры княжны Софьи. Он ходит просто и даже грубовато одетый, носит короткие волосы до ушей, подстриженные на темени. Он одарен достаточной ловкостью и здравым смыслом, ум способный также к высшему кругу мысли, если бы было лучше его начальное воспитание, — впрочем, внимательный к тому, что он видит (attento per altro a quanto vede); вызывает любопытство к каждому сколько-нибудь замечательному обстоятельству»[427]. «Он был одет, — повествует описание свидания государей, составленное неизвестным лицом и пересланное в Рим, — в скромное платье: длинный и узкий камзол с узкими, наглухо застегнутыми рукавами, как одеваются зажиточные и степенные горожане Амстердама; собственные его волосы темные, не длинные; роста, как обозначалось, высокого, выше обыкновенного, несмотря на то что тяжесть его корпуса делает его несколько сутулым. Обнаруживает здравый смысл в разговоре, гибкость (docilita), приветливость в обращении, но более всего покорность желаниям его величества»[428].

Об отсутствии у Петра во время пребывания в Вене тех странностей, которыми он удивлял в других местах, свидетельствует также в своем донесении в Рим испанский посланник: «Он не кажется здесь вовсе таким, каким его описывали при других дворах, но гораздо более цивилизованным, разумным, с хорошими манерами (manieroso) и скромным»[429].

По сообщению нунция, царь остался в высшей степени доволен свиданием с императором и высказывал по отношению к императору чувства любви и уважения. Часа через два после свидания граф Чернини явился во дворец доложить, что царь, между прочим, выразился, назвав этот день самым счастливым в своей жизни, и высказал горячее пожелание иметь возможность часто видеться с цесарем[430].

«Восхищения и почитания, — пишет нунций, — которые он (царь) питает к его цесарскому величеству и к его августейшему дому, нельзя достаточно выразить. Он при всяком случае касается в разговоре происшедшего свидания с его цесарским величеством, которого единственно, как он заявляет, он желал и которое, как он утверждает, было главной целью, побудившей его выехать из своих обширных владений вопреки старинным обычаям своей страны. Этим свиданием он, кажется, доволен в высшей степени и публично сказал, что на челе императора, как в ясном зеркале, видел святость и праведность, о которых он всегда слышал как о главных свойствах этого монарха»[431].

20 июня были закончены переговоры с цесарским правительством о содержании русского посольства. К послам явились те же уполномоченные, которые вели эти переговоры 17 июня: барон Барати, пристав при послах Газен и переводчик Стилла с объявлением, что цесарь указал выдавать посольству с волонтерами и со всей посольской свитой денежное содержание по 3000 гульденов, а московским счетом по 1500 ефимков в неделю, да сверх того поставлять фураж посольским лошадям в натуре. Послы, как отмечает «Статейный список», «на милости цесарского величества били челом». Апостолический нунций сообщал папскому двору подробности этих переговоров, почерпнутые из слухов. По его сообщению, цесарское правительство первоначально назначило было на содержание русского посольства по 1000 талеров в день; но сам Петр разразился восклицаниями (proruppe in esclamazioni), говоря, что эта сумма чрезмерна и слишком тяжела для его дорогого брата, как он постоянно называет императора, при теперешнем несчастии во время столь продолжительной войны, которую император ведет за христианство, и уменьшил предположенную сумму до 3000 флоринов в неделю вопреки возражениям со стороны цесарских министров[432].

Царь стремился в Вену для того, чтобы повлиять на цесарский двор и отклонить его от заключения с турками преждевременного мира; нетрудно себе представить поэтому, каким нетерпением он горел вступить по этому делу в переговоры с цесарским правительством. Но для начатия официальных переговоров были формальные препятствия: их нельзя было открыть ранее торжественной аудиенции посольства у императора, а эта аудиенция не могла состояться ранее приезда в Вену дворянина Владимира Борзова, который вез из Москвы подарки, подносимые обыкновенно на приемной же аудиенции. Притом надлежало устанавливать церемониал аудиенции, что также могло не обойтись без споров и затянуться. Между тем дни пребывания в Вене проходили за днями, а Петр оставался в неизвестности о ходе переговоров с турками[433]. Поэтому он решил начать переговоры неофициально, непосредственно сам, не дожидаясь этих формальностей, и 21 июня через состоявшего при нем графа Чернини послал к главе ведомства иностранных дел канцлеру королевства Чешского графу Кинскому записку с тремя краткими, ясными и прямо поставленными вопросами, именно: 1) Каково намерение императора: продолжать ли войну с турками или заключить мир? 2) Если император намерен заключить мир, то какими условиями он удовольствуется? 3) Известно, что турецкий султан ищет у цесаря мира через посредничество английского короля; какие условия предлагаются турками императору и союзникам?[434]

Ответ на эти вопросы не мог быть дан скоро, в особенности при нерешительном характере графа Кинского, искусного, но уже слишком тонкого, осторожного, предусмотрительного и крайне колеблющегося дипломата при таком нерешительном государе, как Леопольд I. «Человек больших знаний, — характеризует Кинского хорошо знавший его современник, — расчетливый сверх надобности и скрытный до излишества; действует всегда с искусством, утончает самые естественные соображения и очень часто скорее запутывает, чем упрощает дело. Во всех делах страшно нерешителен, но эта нерешительность происходит у него не от недостатка мужества, а скорее от избытка остроты ума, почему даже после принятия твердого решения его собственная проницательность представляет ему какие-либо затруднения и внушает другое решение, и он оставляет дело неисполненным и неоконченным… Благодаря его возрасту он во всех конференциях получает руководство и председательство; отсюда к естественным трудностям дела примешиваются препятствия от его тяжелого характера, и можно понять последствия: крайнюю трудность и опасности, с которыми связано ведение переговоров с таким субъектом. Многие его по этим причинам избегают; другие совершенно отказываются вести с ним переговоры; подобный образ действий совершенно вооружил против него английских министров и испанского посла»[435]. Петру приходилось подождать, пока осторожный и тонкий дипломат обдумает ответ на поставленные ему вопросы. Об ответе царю цесарские министры совещались на конференции, на которую приглашен был и венецианский посол Рудзини. Речь шла о том, как и когда сделать сообщение царю: сообщить ли ему о ходе дела еще до ответа турецкому правительству на его мирные предложения или же предварительно отправить этот ответ через английского посла в Константинополе Пэджета, а затем уже поставить царя перед совершившимся фактом из опасения, чтобы царь, вмешавшись в дело, не затормозил его, требуя новых сведений и представляя соображения в пользу войны. Решено было послать ответ туркам и тогда уже о нем сообщить царю.

21 июня прибыл в Вену с остальной частью посольства А. Д. Меншиков, расставшийся с послами в Клеве[436]. Петр получил с большим опозданием дошедшее до него и, может быть, привезенное именно Меншиковым письмо из Москвы от князя Б. А. Голицына от 22 апреля. Князь Голицын касался в нем многих предметов: постройки кораблей на Воронеже, переговоров с Аюкой-ханом калмыцким, отношений калмыков к кубанцам, работ по прорытию канала между Волгой и Доном: у него готовы для этого дела люди, тысяч с двадцать, и припасы для них, над каналом работают и роют землю уже 6000 человек, нужен инженер, и не один и пр. Большая часть письма неясна для нас, так как написана намеками, непонятными без ключа, каким было бы несохранившееся письмо Петра, на которое отвечает Голицын[437].

В ожидании ответа на статьи, врученные Кинскому, Петр посвящал свободное время осмотру венских достопримечательностей: посетил арсенал, библиотеку, кунсткамеру, некоторые церкви. Вероятно, в связь с этим осмотром надо ставить запись «Расходной книги»: «…взял второй великий посол на роздачу цесаревым служителем, которые великим послом на цесарском дворе показывали разные вещи, 300 золотых»[438]. 23 июня во дворце Фаворита по случаю тезоименитства императора Леопольда дано было оперное представление, на котором на этот раз без обычного этикета присутствовала вся императорская фамилия. Иностранные дипломаты были на спектакле инкогнито. Приглашены были и русские послы, которым отведена была особая ложа. Впереди сидели Лефорт, Головин и Возницын; за ними — несколько дворян, и среди них Петр, смотревший представление из-за послов. От нестерпимой жары он часто выходил из ложи в галерею, где подносили ему венгерское и другие вина. «Царь был приглашен на музыку в театре, — доносил римской курии испанский посланник, — это было третьего дня и продолжалось более четырех часов. В ложе он был заметен среди всех других. Утомленный длиннотой (спектакля) и жарой, он много раз выходил в соседнюю галерею и затем возвращался в театр и так делал до конца спектакля. Кажется, ему понравилась опера, хотя он воспринимал ее только глазами и ушами; но он не преминул отметить некоторые обстоятельства, в которых, как ему казалось, не была хорошо передана природа искусства»[439]. А относительно танцев он сказал, что они очень отличаются от московских танцев, потому что там танцуют только ногами, а здесь также (производя движение) руками и головой. С ним в театре были три его посла и другие господа из свиты, и по его желанию в этот день все были одеты по-немецки.