Алесия, барышня в бегах

26. Утром.

Утро было похмельным. Не в том смысле, что накануне я как-то перепила, на самом деле я вообще не люблю алкоголь. Но, как оказалось, опьянеть можно и ничего не употребляя.

Весь прошлый, вечер, вся ночь, в течении которой я снова и снова танцевала с Эбрелом (правда, не только с ним), казалась мне теперь какой-то мутной, ненужной, и, даже постыдной. Я заигрывала со всеми подряд. Для чего? Сейчас мне уже сложно было себе это объяснить. И ладно бы, я просто заигрывала со всеми. Этих «всех», всех этих посторонних мужчин, державших вчера меня за талию, и сжимавших мою руку, я, ещё, могла себе простить. Но Эбрел! Эбрел! Зачем я вообще говорила с ним? Зачем ему улыбалась? И какого рожна я пообещала лететь сегодня с ним на его звездолёте?

И плохим мне казался не только Эбрел, а вообще всё, что было ночью. Вчерашняя песня о любви, песня про глаза и стук сердца, подарившая ночью мне столько эмоций, на утро казалась глупой, выхолощенной и пошлой. Кавалеры, на которых я переносила вчера всю свою бурю чувств, и в которых (во всех!) я была вчера почти влюблена, сегодня казались мне отвратительными. И даже платье, которое я вчера смастерила, и которое с таким удовольствием вчера носила, утром казалось мне бедным, некрасивым, сшитым наспех вкривь и вкось. А ещё на мне были туфли Оаннель, стоптанные чужие туфли, пахшие чужими ногами.

Я знала раньше, что люди, иногда, могут и перепить. Но, оказывается, можно ещё и перепеть, ровно с теми же последствиями.

Однако, самой большой проблемой был Эбрел. Моё утро начиналось в час-двенадцать, а Эбрел ждал меня к трём. Можно было просто не прийти, но я боялась, что в таком случае он придёт ко мне сам, и мне нужно будет с ним ещё и объясняться. Вчерашней ночью, меня, конечно, такой разговор не напугал бы. Подумаешь, обещала и не пришла. «Не захотела, вот и не пришла» — сказала бы я «, я ничего никому не должна». Да, ночью я могла сказать Эбрелу и не такое. Я спокойно бросала ему в лицо обвинение в попытке изнасилования.

Но то было вчера, сегодня во мне такой смелости не было, и я сделала единственное, что могла в такой ситуации — я надело своё концертное платье, расчесала волосы, и побежала к Климу.

И мне повезло — он ещё работал, он ещё не уехал. Он руководил установкой подсветки, и наводил последние штрихи, разворачивая горшки и вазоны так, чтобы растения представали в самом выгодном свете.

— Клим! — кинулась я к нему, — Как я рада, что ты ещё не уехал!

— А что случилось? — хмуро спросил Клим, — что ты опять натворила?

Конечно, хорошо, когда тебя вот так, с полуслова понимают. Если бы, только, не необходимость прямо сейчас, безо всяких прелюдий всё Климу рассказывать.

— Я… Я вчера пела… — заплетающимся языком начала говорить я.

— Я знаю, что ты поёшь, — нетерпеливо оборвал меня Клим, — я тороплюсь, мне сегодня улетать. Говори прямо.

— Я обещала Эбрелу Доньярту покататься с ним на его звездолете, сегодня в три, он будет ждать меня у нового шлюза. А я не хочу никуда с ним лететь. И я боюсь ему об этом сказать.

Зря я произнесла слово «боюсь». Потому что Клим тут же, встрепенулся, наподобие гончей, взявший след. С лица его исчезло хмурое осуждение, взгляд сделался цепким.

— А почему ты боишься Эбрела Доньярта? — спросил он меня, и я поняла, что с этой темы он уже не слезет.

— Я не вовсе боюсь его, я не это имела в виду…

— Да, брось, Алесия! Ты каждый раз, как видишь его, вздрагиваешь! Ты явно его боишься! Почему? Что он сделал?

Очевидно, мне было уже не отвертеться. Я огляделась — людей вокруг не было. Только роботы. «Была не была!» — подумала я. В конце концов, если я всё расскажу Климу, он точно побежит мне помогать, он точно не отпустит меня к Эбрелу, и сам с ним поговорит. И, наклонившись, я тихо сказала Климу:

— Он пытался меня изнасиловать. На «Валькирии». А Севелен хотел выбросить меня в открытый космос.

Когда делаешь такие признания, ожидаешь какого-то сочувствия. Разве я сочувствия не заслужила? Ведь меня мучили ни за что! Но никакого сочувствия я не дождалась.

Планшет со стуком выпал из рук Клима на пол.

— И ты молчала! — потрясенно сказал он. — Молчала! Ты не пошла с этим в полицию! Ты ходишь с Эбрелом в ресторан! Ты соглашаешься снова идти к нему на корабль! Ты вообще, в своём уме?

«Должно быть, в чужом», — отвечала на такой вопрос Алиса из страны чудес, но я была совсем в другом краю. Я проглотила оскорбление, и ответила по другому.

— Я не могу пойти в полицию. Я обещала матери моего жениха, госпоже Бибиан, до конца года нигде не регистрироваться. Они изображают, что у меня психическое расстройство, и я сейчас в лечебнице.

«И вообще, Эбрел на так уж и опасен» — могла бы добавить я, но не успела, потому что Клим воскликнул:

— Ну так и иди в лечебницу! Там тебе самое место! То есть, там же ты будешь в безопасности!

— Я не могу, — отчеканила я, — у меня работа. Я пою.

— Певичка в третьесортном ресторане, — презрительно сказал Клим, — в такой ситуации, это не работа, это идиотизм.

И я поняла, что с меня хватит.

— Ладно, — сказала я Климу, — сама разберусь. А ты работай на своей работе. Удачи тебе.

Я повернулась, чтобы уйти, но Клим обогнал меня. Быстрой, целеустремлённой походкой, он уходил куда-то прочь.

— Я к Новому шлюзу! — крикнул он мне через плечо. — К твоему Доньярту! А ты стой здесь! Никуда не уходи!

Это было легко. Я никуда и не хотела. Я ушла вглубь зала, и села между двумя застывшими роботами, я сидела, скрытая большим цветущим кустом, и уверена была что меня никто здесь не найдёт.

А через десять минут пол подо мной содрогнулся, и из цветочного горшка слева посыпалась мелкая земля. И тут же всё стихло. Больше ничего не было но космическая станция, это не такое место, в которое может просто так дрогнуть. С чувством неясной тревоги я встала, и вышла в просторный, высокий коридор «Гамаюн-молла». По нему спешили люди — как обычно. Необычным было только количество охранников, они стояли группами, тревожно оглядывая безмятежных посетителей «Гамаюн-молла». Я подошла к одному из них, высокому человеку, в форменной, темно-фиолетовой одежде.

— Что случилось? — спросила я у него.

— У Нового шлюза взорвался космический корабль.

У Нового шлюза. У Нового шлюза — это ведь там, где меня ждёт Эбрел. Там, куда я только что отправила Клима.

Кажется я в тот же миг была в лифте. Но я не помню ни как называла Новый шлюз, ни как выходила из лифта, ни, даже, как ехала на нём, первое что, врезалось в мою память, это широкий поход, в мерцавшем, неверном свете, облако пыли, обжигающий холод, и охранник с каменным лицом, не пускавший меня вперёд.

— Туда нельзя, — твердил он, отталкивая меня, — вам туда нельзя. Там был взрыв.

— У вас там родственник? — спросил меня кто-то, но я не понимала этого вопроса.

А потом я увидела Эбрела, он был весь покрыт пылью, он был весь в рванье, он шёл рядом с носилками, и что-то быстро говорил людям в белом, врачам, склонившемся над этими носилками. А на плывших в воздухе носилках был кто-то весь залитый кровью.

И это был Клим.