Алесия, барышня в бегах

41. Урок.

Следующим утром я, одетая в сногсшибательное платье из бледно-зеленой, летящей ткани, на плотном шелковом чехле, стояла у рояля. За клавишами сидел пожилой господин, выглядевший как типичный, даже карикатурный музыкант, — в бархатном фраке, с бантом на шее, и копной буйных седых волос. Старичка звали Вениамин Болотов, он был учителем музыки, его нанял мне Эбрел.

– Ну-с, — сказала старичок Болотов, — давайте что-нибудь споём.

У него были добродушные интонации, и сам он выглядел — может, в силу возраста, — крайне безобидно. Петь перед ним было легко.

– Я спою «Улыбаюсь, а сердце плачет» — сказала я господину Болотову.

– Отлично, отлично, известная популярная песня, — сказал мой учитель музыки, и сразу заиграл эту мелодию.

– И раз и два, — сказал он мне, — и-и-и…

Едва ли я нуждалась в этом «и-и-и» указывающим мне, на каком такте вступать, я ведь была не ребёнок, и опыт пения у меня имелся. Но я не стала сердиться на доброго старичка и послушно запела.

Я очень старалась. В конце концов я вернулась для того чтобы петь, не так ли? Поэтому, я очень старалась показать себя в лучшем виде, и выдавала все те заученные интонации, которые успела приобрести за короткое время моей певческой карьеры в «Оршойе». Старичок Болтов сразу закивал, он прикрыл глаза, он покачивался из стороны в сторону в такт мелодии, и было очевидно, что он внимательно меня слушает.

«Кто сказал, что легко любить?» — допела я, и замерла, прижав руку к груди.

– Отлично, отлично, — произнёс господин Болотов, и я успокоенно вздохнула, но он тут же, не меняя спокойной, доброжелательной интонации, продолжил — вы совершенно истеричны, но ничего, это поправимо.

– Я истеричная? — поразилась я.

Потому что истеричной меня ещё никто не называл.

– Вы поёте истерично, — повторил Болтов, не назидательно повторил, не грубо, а так, как будто я действительно просто его не расслышала, — это поправимо.

Я, видимо, выглядела настолько поражённой, что старичок Болотов поспешил объяснить:

— Вы ведь пели в ресторане. Для ресторана вы поёте относительно хорошо. В некоторых ресторанах приветствуется такая манера пения, но вам предстоит выступать не в ресторане.

И дальше этот добрый, беззлобный человечек продолжал всё в том же духе. Во всё той же спокойной манере он раскритиковал все — и интонации мои, и то, как я извлекаю звуки, и даже то, как стою. С первого занятия я выходила, буквально прозревшая — не в самом приятном смысле этого слова, конечно.

— Но я смогу петь на концерте? — вопрошала я старичка, провожая его до дверей, — точно смогу?

— Сможете, сможете, не беспокойтесь, — успокаивал он меня, — так или иначе, но петь вы будете.

Я не успела вы проводить господина Болотова, а в дверь уже снова звонили. Сама я дверь никогда не открывала, это делал робот охранник.

— Госпожа Каренза Уителл просит позволения войти, — произнёс робот механическим голосом.

Я не предупреждала Карензу о том, что возвращаюсь в космос, и по приезде я тоже ещё не успела с ней связаться. Но, видимо, найти меня труда не составило.

— Да, конечно, впустите!

Я соскучилась по мачехе. Но ничего хорошего я сейчас от неё не ждала. И правильно делала — взгляд Карензы метал молнии. Она не набросилась на меня сразу только потому, что старичок Болтов ещё не ушёл — он долго здоровался с Карензой, долго ей представлялся, долго говорил дежурные любезности. Когда за ним, наконец, закрылась узорчатая дверь шлюза, гневный запал Карензы чуть-чуть поутих.

— Дай мне воды, — приказала она, тяжело опускаясь на бархатную софу.

Я хлопнула в ладоши, и на пороге появился робот-лакей со стаканом воды.

— Я рада тебя видеть, — сказала я Карензе.

— Не ври. — грубо сказала Каренза, ставя стакан с водой обратно на поднос. — Вижу, ты неплохо устроилась.

Бывшая квартира Севелена действительно выглядела очень достойно. Повсюду были стеллажи с книгами, всюду полированное, тёмное дерево, тяжёлая, старинная мебель, много антиквариата.

— Да, у Эбрела есть вкус, — сказала я, — это его квартира.

— Ты так спокойно это говоришь, — процедила Каренза, — видел бы тебя отец! Бедный Джуэн, никогда не думала, что скажу такое, но я рада, что он не дожил до этого дня!

Это было слишком. Отца я любила.

— Ну да, я выхожу замуж за богатого. Но ведь и ты так поступала. Четыре раза.

Но Карензу было не так то просто смутить.

— Я выходила замуж за достойных и благородных людей, с хорошей репутацией. А не за повесу, замешанному в самых сомнительных делах! И я выходила замуж! А где твоё обручальное кольцо?

— Эбрел женится на мне!

Каренза усмехнулась

— Теперь, милочка, это уже неважно, — гаденько сказала она, — после того, как ты сбежала с ним из под венца, после того, как ты запросто тратишь его деньги, живёшь у него — уже неважно, выйдешь ты за него или нет.

— Я не с ним бежала из под венца!

Каренза сощурилась было, что бы ответить какой-то новой колкостью — но так ничего и не сказала. Вместо этого она отпила ещё воды.

— Все гораздо хуже, чем ты думаешь, — сказала она, наконец. — Я так на тебя разозлилась, что забыла, зачем вообще сюда пришла.

Каренза вздохнула, и гнев окончательно ушёл с её лица.

— Я только что из полиции, — сказала она мне, — меня там спрашивали о тебе.