Этюды о карельской культуре

ХИППИ-ГРИШАН МИКУ

Николай Лайне (Гиппиев) родился в Реболах 14 мая 1920 года. Семья Гиппиевых жила в то время на полуострове Савиниеми, напротив Погоста, где отец как-то купил старую ригу и приспособил ее под жилье. Но через несколько лет (еще до того, как Мику начал ходить в школу) отец все же построил новый дом в Погосте. Летом 1941 года, в самом начале войны, дом сгорел.

Официально отца звали Григорием Антоновичем Гиппиевым, однако во всей округе он был известен под именем Хиппи-Гриша или даже Хиппи-Гришка. Поэтому его сына Николая называли соответственно Хиппи-Гришан Мику.

Григорий Гиппиев, 1896 года рождения, происходил из старого ребольского рода. Его отца звали Онтто.

Мать Григория, Палага Павловна, очень любила детей. Николай с удовольствием вспоминал, как она рассказывала детям сказки, пела песни — особенно, когда плыли на лодке. И еще запомнилось внуку, что бабушка была очень толстая: «Бабушка Палага ходила с нами по ягоды и грибы. Но сама она, из-за своей тучности, не могла собирать и только показывала нам клюкой, где больше ягод и грибов. А когда ребятишки купались, бабушка всегда была с ними — присматривала, чтобы никто не утонул. Благодаря своей полноте она плавала на воде как пробка, и мы забирались к ней на спину и прыгали с нее в воду. Если мы куда-нибудь плыли на лодке, бабушка сидела на корме и правила. Мне и моему брату Ийвану Сохвонену, как самым рослым, приходилось браться за весла. А грести было трудно, потому что весла едва касались воды: бабушка была такая толстая и тяжелая, что лодка высоко задирала нос».

Мать Николая, Мария Ивановна Денисова (по-карельски Дуанисен Ийванан Муарие), 1898 года рождения, тоже была родом из Ребол. Историю о том, как родители вступили в брак, Николай рассказал мне так: «Мамина семья была довольно зажиточная. А отец был гол как сокол. И ему пришлось чуть не силком умыкнуть свою невесту, так как родители категорически запретили ей выходить за него замуж. Они пригрозили: если пойдешь за оборванца, то домой больше не приходи. Но этот гнев быстро прошел. И я с малых лет помню, как по праздникам мы ходили к ним в гости, они к нам, а в горячую страдную пору помогали друг Другу».

В детские годы Мику говорил на своем ребольском говоре, заметно отличающемся от говоров, на которых говорят в северно-карельских беломорских деревнях и которые вообще ближе к финскому языку. Но в школе, куда он пошел с семи лет, преподавание велось на финском языке. И надо сказать, что Николай Лайне прекрасно владел не только родным ребольским говором, но и финским языком.

Первым его учителем был финский политэмигрант из бывших красногвардейцев Антти Пало. В Ребольской школе Николай закончил четыре класса. Затем отца перевели работать в Ругозеро. Там Николай учился в 5 — 8 классах, причем последний год он прожил в Ругозере один, так как семья вернулась обратно в Реболы.

Уже в школьные годы Николай Лайне начал сочинять стихи. Некоторые из них были напечатаны в журнале «Кипиня». А однажды десятилетнего Колю Гиппиева даже пригласили в Ленинград на слет корреспондентов журнала. Путешествие запомнилось на всю жизнь. Сначала в сопровождении пожилого односельчанина он прошел пешком 270 километров до станции Кочкома, там сел в поезд и приехал в Ленинград. На вокзале этого огромного города мальчик из карельской глухомани, не умевший говорить по-русски, растерялся и уже готов был расплакаться, но тут к нему подошел какой-то человек и спросил по-карельски: «Это ты мальчик из Карелии?» Так Хиппи-Гришан Мику оказался на слете корреспондентов журнала «Кипиня».

Николай Лайне о своих ранних стихах сказал, что они представляют собой всего лишь школярское рифмоплетство и подражание.

После того как Мику закончил восьмой класс в Ругозере, отец посоветовал ему пойти учиться в Ленинградское финансовое училище. И Николая вместе с его двоюродным братом зачислили в училище. Но когда юноши приехали в Ленинград, то испугались людской сутолоки и вернулись назад. Правда, в Реболы они тоже не осмелились явиться, чтобы не получить головомойки, и Николай Гиппиев присоединился к группе юношей, которые направлялись из Ругозера в Ухту для продолжения учебы. Учителю Ухтинской школы Матти Пирхонену Николай прямо заявил, что у него ничего нет, даже документов, ио он просит все-таки принять его в школу. Пирхонен понял, в чем дело, и принял Николая Гиппиева в девятый класс, а документы пришли из Ленинграда позднее.

В Ухте Николай проучился всего один год. Закончив девятый класс, он решил, что хочешь не хочешь, а русский язык в этой великой державе тоже придется выучить, и отправился в Петрозаводск поступать на «рабфак». После «рабфака» он пошел в педагогический институт, ио уже со второго курса ему пришлось отправиться воевать. В армии Николай Гиппиев прослужил 11 лет, свои, как он выразился, лучшие годы.

Еще во время учебы в пединституте Николай с большим увлечением читал стихи и сам занимался поэтическим творчеством. Он нашел мудрого наставника — Тобиаса Гуттари (Леа Хело). В 1938 году вместо финского в республике был введен карельский язык. Появились газеты, учебники и другая литература на карельском языке. Начал издаваться на карельском языке журнал «Карелия», предшественник «Пуналиппу», и молодой Гиппиев был избран в состав редколлегии журнала. В «Карелии» увидела свет поэма «Враги», написанная 18-летним Гиппиевым на карельском языке. В 1939 году вышел совместный сборник стихов Николая Лайне и Федора Исакова на карельском языке под названием «Утро». Федор Исаков родился в 1918 году в деревне Койкары, с 1937 года работал ответственным секретарем редакции «Карелии», погиб в 1941 году под Таллинном.

Стихи Лайне прошли через руки Леа Хело. «Хело внимательно читал мои стихи, возвращал их мне, заставляя снова и снова переделывать, — вспоминал Николай. — Словом, он показывал мне, что писательский труд — это не шутка, стихи надо шлифовать».

Хотя во время службы в армии Лайне очень мало писал, в «Пуналиппу» и в «Тотуус» был опубликован цикл его фронтовых стихов «Боевое крещение». Тем не менее, как признавал сам Лайне, военные годы не прошли впустую для его литературной деятельности. «Школа, которую мы прошли во время войны, всегда так или иначе сказывается, о чем бы мы ни писали. Об этом говорят многие писатели».

В 1950 году, уволенный наконец из армии, Николай Гиппиев начал работать в редакции «Тотуус», через четыре года перешел в «Пуналиппу», где заведовал отделом поэзии, был заместителем редактора, а с 1971 по 1982 год работал редактором.

Поэтическое наследие Николая Лайне достаточно велико. Первая послевоенная книга «Весть весны» вышла в 1953 году. За ней последовал целый ряд других сборников, так что в 1979 году семнадцатая его книга стихов находилась в издательстве, а восемнадцатая была уже подготовлена.

Весьма внушителен также объем выполненных Николаем Лайне переводов на финский язык. Переводческую деятельность он считал столь же важной, как сочинение собственных стихов, ибо видел в ней прекрасную школу поэзии. О разносторонности его интересов можно судить хотя бы по далеко не полному перечислению поэтов, произведения которых он переводил: Николай Некрасов («Кому на Руси жить хорошо»), Александр Грибоедов («Горе от ума»), Александр Твардовский («Василий Теркин» и «За далью даль»), Эдуард Багрицкий, Сергей Есенин, Михаил Светлов, Владимир Луговской, Борис Ручьев, Владимир Маяковский, Тарас Шевченко и многие другие.

Основным источником своего вдохновения Николай Гиппиев называл родной ребольский край с его великим озером Лиексаярви (Лексозеро), «самым поэтичным озером в мире». Он восхищался художественным чутьем людей, которые, обживая эти берега, умели строить свои дома и дворы так, что они органично вписывались в окружающий пейзаж. В отпуск Гиппиев уезжал в Реболы, там он рыбачил, собирал ягоды, ходил по грибы и занимался литературным трудом.

Главными своими учителями Николай Лайне считал простых тружеников, особенно некоторых земляков. «Все, что я пишу, должно иметь в реальной жизни свое основание и свою исходную точку. Такой урок преподал мне мой земляк Федор Поттоев, один из лучших вальщиков леса в Ругозерском леспромхозе, уроженец деревни Хауккасаари. Дело было так. Однажды группа карельских писателей приехала в Тикшу на встречу с лесозаготовителями. Там на торжественном вечере мы отбарабанили свои стихи и рассказы — у кого что было. И я тоже, войдя в раж, выдал несколько стихотворений. После того как вечер кончился, Федор Поттоев пригласил меня к себе домой попить чаю. По пути я взял, да и спросил у него: «Скажи-ка, Федор, как ты относишься к моим стихам?» — «Ну-у, — задумался он, а затем сам спросил: — Ты бывал, Николай, когда-нибудь в Америке?» Я ответил: «Конечно, нет. Я и не думал никогда о такой поездке!» — «Так какого же черта ты берешься тогда писать стихи об Америке?» Так Поттоев открыл мне глаза на то, что писатель имеет право писать только о том, что ему знакомо и достоверно известно. В моих книжках «Утро» и «Весть весны» немало такого, что надергано с потолка, надуманного, нафантазированного, но после этого разговора моя рука больше не писала ничего, что было мне незнакомо. То был урок! Поэт Леа Хело был моим учителем поэтического мастерства. Матти Пирхонен в Ухте сумел увлечь меня поэзией и научил понимать важность поэтического труда. А этот простой лесоруб (я, впрочем, написал стихотворение о нем, которое так и назвал — «Простой лесоруб») высказал самую главную премудрость».

Пока я слушал рассказ Николая Лайне, Федор Поттоев стал казаться мне близко знакомым. И действительно, осенью 1972 года мы — Хельми и я — познакомились в Тикше с Федором Поттоевым и всей его семьей. Вечером 7 сентября, после успешного трудового дня, председатель Тикшинского поселкового Совета Валентина Федоровна Юпилайнен позвала нашего сопровождающего Юхо Миеттинена вместе с нами к себе домой. Там оказалась в сборе вся семья: ее отец Федор Прокопович Поттоев, 1907 года рождения, мать Дарья Михайловна (девичья фамилия Трифанова, родилась в 1913 году в Ребольской деревне Сааренпяя — Конец Остров), дочь Валя и ее дети, за которыми присматривала «баби» (бабушка), вторая дочь Нина и сын Александр, приехавший в отпуск с воинской службы. Пока собирали на стол, мы успели кое-что записать от Федора и Дарьи Поттоевых. На следующее утро я снова заглянул в их дом, чтобы уточнить особенности ребольского говора.

Такое личное, хотя и кратковременное знакомство с Поттоевыми, а через них и с ребольскими культурными традициями, делает стихотворение Николая Лайне «Простой лесоруб» особенно близким для нас. Образ «простого лесоруба» реалистичен и в то же время поэтичен, он вполне соответствует нашим собственным наблюдениям: Федор Поттоев очень доброжелательный, молчаливый и задумчивый человек, как информатор он точен и надежен.

Как-то у нас с Николаем Лайне зашел разговор о стихотворных размерах. И Лайне подчеркнул, что «традиционная форма требует большего труда, чем вольный стих, причем действительно тяжелого труда, но зато легче доходит до сердца читателя». Традиционный размер характерен для большей части поэзии Николая Лайне, но есть у него немало и таких произведений, которые написаны вольным стихом. Он сам, по его словам, однажды на писательской дискуссии заявил, слегка утрируя, что «порой бывает так, что мне не хочется дорабатывать стихотворение по-настоящему до конца, и тогда я довольствуюсь вольным стихом».