Дороги товарищей

●

Золотарев, Гречинский и Шатило стояли на берегу озера и молча смотрели, как на стеклянной глади, окрашивая воду в розовый цвет, плавится вечернее солнце. Вода гасла, бледнела, словно выцветала: солнце опускалось за верхушки леса.

Ребята стояли уже не одну минуту. Никто из них не промолвил ни слова, не шелохнулся…

Грозный вид был у трех школьных товарищей.

Золотарев стоял впереди. Носки его обшарпанных, грязно-серых ботинок касались воды. Руки были засунуты в карманы брюк. На груди Золотарева удобно висел новенький, еще поблескивающий от смазки немецкий автомат. Слева на брючном ремне, оттягивая его, зацепились две гранаты с длинными деревянными рукоятками.

Слева и справа, на шаг сзади, застыли высоченный длинношеий Гречинский и маленький, щуплый, как ребенок, Коля Шатило. У Гречинского тоже был автомат. Он держал его под мышкой, обернув ремень вокруг руки. А у Коли Шатило, стоявшего сбоку, доставала до колена кобура из желтой кожи — в таких шикарных кобурах оккупанты носили парабеллумы.

Все смотрели то на мыс, вдающийся в озеро справа, то на противоположный берег, густо заросший кустарником. До него было метров двести.

Минута тянулась за минутой.

— С кем воевать-то здесь? — тихо проронил наконец Золотарев.

— С рыбой, — ответил Гречинский.

— А она здесь есть?

— Уйма.

— Что же ее не видно?

— Нас испугалась, попряталась. Держит на дне совет: сколько карасей могут съесть эти трое завоевателей?

— Я съел бы штук сто, — сказал Золотарев.

— Я двести, — сообщил Гречинский и проглотил слюну.

Вдруг он постучал кулаком по лбу.

— Стойте, братцы! В эту пустую голову, кажется, пришла спасительная идея. В землянке в углу стояли удилища. Но, может быть, там есть лески и крючки? Нашлись же там сухари! Охотники и рыболовы — заботливый народ, не любят оставлять друзей в беде.

Сказав это, Гречинский исчез в чаще, а через пять минут из леса донесся торжествующий вопль.

— Есть! — почти одновременно воскликнули Золотарев и Шатило.

Семен снял автомат, сбросил ботинки и закатал выше колен брюки. Коля сделал то же самое.

С воинственными возгласами, приплясывая на ходу, показался из лесу Гречинский. На левом плече, как боевое оружие, держал он два удилища.

— Лески и крючки, ржавые только, — сообщил он. — Да возблагодарит аллах рыболовов, милостью которых мы сегодня, быть может, насытимся!

— Если они живы, — заметил Семен.

Гречинский сразу потускнел, приумолк, сел на прибрежный песок.

— Да, если живы, — тихо повторил он. — Тоска, братцы!

— Брось! — строго сказал Золотарев. — Рано затосковал. Не воевал еще. Готовь свою снасть, а мы с Колей каких-нибудь червей добудем. Сутки не жрали, не шутка.

— Сутки — шутка, — пробормотал Гречинский. — Рифма или нет?

— Безалаберный какой парень, — неодобрительно покачал головой Семен. — Под стать Вадьке Сторману. Только тот к тому же еще и трус. Где он сейчас?

Коля ничего не ответил. Он с готовностью смотрел на Семена, и в чистых голубых глазах его выражалось восторженное желание выполнить все, что прикажет ему новый дружок.

С грехом пополам они накопали десятка полтора тонких, почти бесцветных червей. Гречинский размочил кусок сухаря и слепил из хлебной мякоти несколько шариков.

— Приступим, помолясь, — сказал он, умело закидывая в воду снасть. Левка издавна считался заядлым рыболовом и, кажется, знал толк в нехитром на первый взгляд рыбацком деле.

Глядя на неподвижную, прочно застывшую поверхность воды, можно было подумать, что озеро безжизненно. Но поплавки, пустив медленные затухающие круги, пролежали спокойно не больше минуты — начался дикий, остервенелый клев. Создавалось впечатление, что на приманку, яростно толкаясь, по-пиратски бросаются сразу десятки прожорливых рыб. Гречинский едва успевал вытаскивать добычу — это были караси, тугие, скользкие, все как на подбор одинаковые, одного выводка.

— Это не ловля, — с разочарованием сказал Гречинский, выбрасывая на песок тринадцатого карася. — В таких случаях настоящий рыбак просто уходит на другое место. Никакого спортивного интереса. Все равно что в магазине купить.

Золотарев опять неодобрительно покачал головой, а Коля улыбнулся: он тоже любил рыбачить и ему понятно было чувство Гречинского. Рыбак не любит такую рыбу. Сердцу рыбака мило томительное и сладкое ожидание клева.

Но сейчас было иное дело — ребята озверели от голода. Богатый улов радовал их, как внезапно обнаруженный драгоценный клад.

Пока Гречинский и Шатило чистили и потрошили перочинными ножами рыбу, Золотарев занялся костром. Он разводил его под развесистой шапкой дуба возле старой рыбацкой землянки. Сухой валежник сгорал быстро, рассыпаясь в золу. В яме, как в духовке, было запечено десятка четыре обернутых в лопушки карасей.

Душистое, сочное мясо таяло во рту. Торопясь и обжигаясь, ребята обгладывали одного карася за другим.

— Кончай, робинзоны! — наконец сказал Гречинский. — Много нельзя.

— Еще по одному, — попросил Золотарев.

— Нельзя. Понимаешь?

— Свежая рыба. Хватит, — согласился и Шатило.

Костер чуть тлел. Отяжелев от торопливой еды, все трое легли вокруг огонька и замолчали.

Над лесом загорелись звезды. Холодало.

— А ведь осень уже, — сказал после долгого молчания Гречинский. Он поднялся и бросил в подернувшийся ярко-серым пеплом костер несколько палок.

— Напрасно мы послали в город Стормана, — еще через несколько минут задумчиво проговорил Золотарев. — Что он может узнать?..

— Шел бы ты, — заметил Гречинский.

— Сам знаешь, как он просился.

— У него мать больная.

— Врет он.

— Почему ты такой недоверчивый, Семен?

— Ты же знаешь, как вел себя Вадька в походе.

— А ты не боялся?

— Боялся, но не показывал вида.

— Я тоже боялся, — признался и Коля Шатило.

— Но это только начало, — сказал Золотарев.

И опять все замолчали. Гречинский еще раз поднялся и бросил в увядающий огонь сухие дрова.

— Это только начало, — повторил Золотарев. — Нам отступать нельзя. Бить надо фашистов, бить!

— Если бы Сашка пришел, все было бы в порядке, — заметил Гречинский.

— Придет.

— А если не придет?

— Сами воевать будем. — Золотарев рывком вскочил. — Спать, ребята, — он затоптал костер.

Один за другим они влезли в землянку и улеглись на полу, положив оружие под голову.

Через минуту установилась тишина.

Они не спали, но говорить сейчас им не хотелось.

Золотарев думал, что, если не придет Саша, ему самому придется командовать маленьким отрядом, принимать множество разных решений. Будущее тревожило его.

Гречинского пугала неизвестность. В армии, в строю, на фронте было бы ясно и просто. Здесь, в лесу, вставало множество проблем.

Шатило во всем полагался на Золотарева, но и он сомневался: могут ли они воевать втроем? У него все время возникал вопрос: с кем и как они будут сражаться в лесу? До деревни далеко, до дорог тоже… Сейчас он думал об этом.

Три человека лежали в безвестной землянке на берегу затерянного в лесах озера, и каждый из них с беспокойством думал о будущем.

А над землянкой, над лесом горели одинокие звезды.

Ниже звезд летели на восток злобные самолеты с запасом разрушительных бомб.

Еще ниже плыли невидимые в ночи облака. Они плыли с запада, из чужих земель, равнодушные, чужие облака.

На земле горели деревни и города, мчались танки, стонали раненые люди, сооружались виселицы.

Над землянкой, над лесом текло минута за минутой время осени сорок первого года.

И на восток и на запад полетят еще самолеты над лесом. Не раз и не два станет оглашать перестрелка эти леса. Много умрет в лесу людей — и своих, и чужих. Долгий срок будет властвовать здесь война.

Но трое в землянке не знали и не думали об этом. И нельзя было знать им это — ужаснулись бы они. Они ничего не знали — и в этом сейчас была сила их и преимущество.

Беспокойно ворочались они в землянке с боку на бок. А потом уснули один за другим. И снились им разные сны — и все о войне.

Не о любви, не о радостях жизни — о войне.

А было им по восемнадцать лет.

Они будили друг друга испуганными криками — во сне они убивали и умирали сами. Руки их невольно тянулись к оружию. Спросонья они хватали оружие и вслушивались в тишину — с бешено колотящимися сердцами…

Утро выдалось солнечное, пригожее. Солнце имеет великолепное свойство — успокаивать людей. Солнце успокоило их. Они снова развели костерок и подогрели оставшуюся рыбу.

Сны были забыты — они смеялись и ели рыбу. А в десяти шагах, выйдя из кустов, стоял Саша Никитин и смотрел на них. Он издали услыхал смех и шум и незаметно подошел к костру.

Вокруг костра валялось оружие. Товарищи Никитина с аппетитом обгладывали жареную рыбу.

Саша вынул из кармана пистолет и спокойно сказал:

— Руки вверх! Ни с места!

Робинзоны как сидели, так и замерли. Гречинский подавился костью.

Держа пистолет на изготовку, Саша приблизился к ним.

— Эх, вы, вояки! — сказал он. — Вас голыми руками можно взять!

Опомнившись, ребята вскочили, окружили Никитина.

— Здорово ты нас, Сашка! — воскликнул Золотарев, который больше всех обрадовался приходу Никитина.

— Это никуда не годится, — сказал Саша.