Дороги товарищей

БЫВШИЕ ОДНОКЛАССНИКИ

Саша прижался спиной к закопченной дымом стене, прячась за выступ полуразрушенного здания.

Сомнений быть не могло: в машине, рядом с немцем, ехал Аркадий Юков.

Он ехал в открытой немецкой машине, а за его спиной не торчали вражеские солдаты с автоматами.

Аркадий ехал не как пленник. Ясно было, что он добровольно сел в машину оккупантов.

Юков изменил! Он стал предателем!

Промчавшись мимо, машина свернула влево, за угол, шофер загородил своим массивным телом Аркадия, и это спасло Аркадию жизнь: не случись этого, Саша выстрелил бы ему в затылок.

Когда Саша добежал до угла, машина была уже далеко. Навстречу ей шли по тротуару немецкие офицеры в длинных шинелях и фуражках с блестящими козырьками. И Саша повернул назад: у Юкова ему теперь делать было нечего. У Саши оставалось часа два свободного времени. За город, к озеру Белому, удобнее пробираться вечером. Саша решил заглянуть к Костику Павловскому. Он пошел к Костику наугад, не зная, остался тот в городе или нет. А Костик остался.

Он попал, по его убеждению, в преглупейшее и претрагичнейшее положение. Он, Костик Павловский, активный комсомолец, сын известного в городе ответственного работника, сын прокурора города, человека, имеющего, как известно, много недругов, остался в оккупации! Костика и его мать забыли в суматохе. За ними никто не заехал. Они ждали двое суток, Софья Сергеевна бегала из учреждения в учреждение, бегала до тех пор, пока в город не вошли немцы. Никто не помог семье прокурора Павловского.

Три дня после ранения на крыше школы — Костик получил несколько ушибов и царапин — он пролежал в постели. В это время и решилась его судьба. Он встал с койки в тот день, когда немцы ворвались на Центральный проспект. Узнав от матери, что беда свершилась, Костик опустился на стул и сказал:

— Все!

Костик был совершенно уверен, что первым актом фашистского командования, как только оно, это командование, водворится в Чесменске, будет арест, а затем уничтожение его, Костика Павловского. Он был убежден, что в городе, оставленном Советской властью, — он — единственный советский человек, единственный комсомолец, единственный сын прокурора. А остальные — свои, советские — давно уже отправлены куда-нибудь в Куйбышев или еще дальше — в Ташкент, Самарканд, Алма-Ату…

…И вдруг открылась дверь, и на пороге появился Александр Никитин. Костик был поражен, как громом. Никитин явился к нему в какой-то странной одежде — и у него были глаза, в которых еще не потухла мрачная холодная ярость.

По правде сказать, Саша не ожидал, что застанет Костика. «Этот Павловский, наверное, давно в Ташкенте», — говорили ребята еще под Валдайском. А Костик сидел дома, в оккупированном немцами городе. Зная Костика, Саша мог бы счесть это обстоятельство подвигом — Павловский остался в оккупации. Но Костик тотчас же разрушил эту приятную для Саши версию. Костик заговорил, не сдержав терзающих его чувств:

— Сашка! И ты здесь?! За нами не прислали транспорт!

Подвиг оказался вынужденным. Собственно говоря, какой подвиг? Саша понял, что напрасно пришел к Павловскому. Но уж коли пришел — надо было говорить, выяснять, что-то советовать.

А Костик продолжал:

— Если и ты оказался в таком положении, это свинство вдвойне! Это совершенно непростительно!

— Нет, у меня другое положение, — сразу же уточнил позицию Саша. — Я не собирался уезжать, хотя, может быть, от меня это и не зависело…

— Что нас ждет здесь… Ты отдаешь себе отчет в этом? — возмущенно продолжал Костик. — Мы поставлены в положение, когда от нас не зависит…

— Не это самое страшное, — перебил его Саша. — Люди, которым мы верили, становятся изменниками — вот что ужасно.

— О ком ты говоришь?

— Он учился вместе с нами.

— Я догадываюсь…

— Да, ты прав, наверное. Это Юков.

— Черт возьми! — воскликнул Костик и, вскочив, посмотрел на Сашу с видом победителя. — Я давно знал, что он — подлый человек, но ты не верил, и это служило причиной наших размолвок. Вспомни, сколько раз я предупреждал тебя, что Юков — мерзавец! Тысячу раз, Сашка!

Костик явно преувеличивал свою прозорливость, но возражать Саша не стал. Костик действительно отзывался о Юкове плохо. Это обстоятельство могло бы сейчас сблизить их, и Саша многое простил бы Костику, но Костик, которого все время терзал страх, вернулся к старой теме.

— А теперь мы всецело зависим от таких подлых людей, которым не дорога ни Родина, ни дружба! — с отчаянием сказал он. — И нам грозит гибель. Я это предчувствую, но не вижу выхода, Нет, я решительно говорю тебе, Сашка: нас не ценили так, как мы… как наше… как следовало ценить нас, иначе мы не очутились бы в таком ужасном положении!

— Ты повторяешься, Костик, — прервал его Саша. — К сожалению, у меня нет времени… я взял бы с собой немного хлеба и пиджак… если у тебя найдется старый.

— Ты уходишь? Куда?

— Видишь ли…

— Понимаю! — с горечью в голосе сказал Костик. — Только я должен сидеть и ждать своей гибели!

«Взять с собой я его не могу, — подумал Саша, чувствуя, что никогда еще не испытывал такой острой неприязни к Костику. — Но помочь, хотя бы советом, обязан».

— Я иду туда, где гибель, наверное, ближе, — сухо сказал он. — Тебе же вовсе не обязательно ждать. Уходи, Костик, в деревню. У тебя, кажется, есть родственники в деревне.

Некоторое время Костик молчал, а потом воскликнул:

— Как эта мысль не пришла мне в голову!

— В деревне тебя никто не знает.

— Совершенно верно! Это выход! Спасибо, Сашка!

— В деревне ты переждешь, отсидишься.

— Верно, верно! — восклицал Костик, не чувствуя иронии в словах Никитина.

— Придут наши и тебя освободят.

Саша стоял и молча смотрел на развеселившегося воспрянувшего духом Костика. Он смотрел на него и думал, что Павловский сейчас чужд ему почти так же, как Юков. Юков предал добровольно, а этот может предать от страха. Зачем пришел он к Костику? Кто они? Разве друзья? Нет, бывшие одноклассники — и только.

Часы на стене ударили шесть раз.

Саша заторопился.