Дороги товарищей

ПРОКУРОР ПАВЛОВСКИЙ И ЕГО СЫН КОСТИК

Утром 22 июня Костик проснулся на рассвете и уже не мог уснуть.

В восьмом часу затрещал телефон. Вышел из спальни отец. Костик слышал, как он спокойным голосом сказал:

— Алло!

И тотчас же резче и торопливее:

— Как? Что?

Быстрыми шагами отец возвратился в спальню.

«Пожар, что ли?» — безразлично подумал Костик.

— Константин! — резко крикнул отец через стенку. — Спишь?

— Нет, разумеется. Я вообще не спал.

— Приемник включен не был?

— Нет. Что случилось?

— Минуточку!..

Отец что-то говорил Софье Сергеевне. Костик вышел в переднюю и, столкнувшись с отцом, заметил волнение на его обычно спокойном лице.

— Меня вызывают в прокуратуру. Нехорошие вести… Кажется, неофициальные. Сейчас все узнаем. Жди меня дома. Я еще буду с тобой разговаривать о вчерашнем.

По беспокойным, отрывистым фразам отца Костик понял: «Случилось что-то очень недоброе. Но что? Нехорошие вести… А мне-то что? Это меня не касается. В таком случае, нет причины для беспокойства», — раздумывал Костик, усаживаясь в кресло.

Отец приехал в первом часу дня.

— Уже знаете? — усталым голосом спросил он.

Софья Сергеевна испуганно пожала плечами.

Савелий Петрович укоризненно взглянул на нее, потрогал седеющий клинышек бородки и сказал:

— На границе сражение. Сегодня в четыре утра фашисты перешли наши рубежи!

— Господи, как не вовремя! Костеньке надо лететь учиться, — прошептала Софья Сергеевна.

Костик молча глядел на отца застывшим взглядом.

— Началась война. Перелеты на ближайших к границам трассах запрещены. Да и какие могут быть перелеты, если немецкие самолеты рвутся к нашим центрам. Война! — твердо повторил отец.

— Значит?.. — Костик подался вперед.

— Подумай сам, что это значит, — тяжело и медленно сказал отец. — Меня вызывают в политуправление военного округа. Сегодня я уезжаю в армию.

— Как! А я? Я же должен учиться! Я…

Костик не договорил.

— Ты кто? — раздался вдруг взбешенный чужой возглас отца.

Костик вскинул глаза и увидел перед собой лицо Савелия Петровича, — он никогда раньше не замечал на нем такого чужого, холодного и вместе с тем горького выражения.

— Ты, комсомолец, сын коммуниста!.. И ты в такую минуту думаешь о себе?!. — Савелий Петрович резко повернулся и отошел к окну. — Кого я вырастил!

Последние слова были произнесены шепотом, но Костик услышал их. Убийственный смысл поразил его. Он моментально вскочил с кресла и кинулся к отцу.

— Не пойми плохо, папа! Я так же, как и ты, как и все, люблю Родину и ненавижу фашистов! Ты же должен понять!.. Я страстно, всей душой хочу учиться, созидать, а тут — война, разрушения!.. Какой ужас!

— Расплылся, как слизняк! — безжалостно ответил отец. — Неправильно я воспитывал тебя, Константин!

И как бы для себя, он добавил:

— Мысль об этом будет терзать меня всю жизнь.

…Бывает так, что влюбленные поженятся, лелея страстное желание иметь ребенка, но проходит год, два, три, проходят пять мучительных лет, и становится ясно, что природа обидела счастливую на первый взгляд семью, отобрав у нее право продолжения жизни. Страшная и незаслуженная обида эта вдруг становится причиной ссор, размолвок, тяжких обоюдных оскорблений, толкает на крайние поступки.

«Медицина бессильна» — и жизнь супругов катится под откос.

Примерно в таком же положении оказалась семья Павловских на восьмом году супружеской жизни Савелия Петровича и Софьи Сергеевны. Жизнь их сводилась к бесплодному и мучительному прозябанию потерявших заветнейшую надежду людей, не представлявших собственного счастья без детей. Они не то что начали привыкать к мысли о том, что ребенок для них невозможен, а как-то пообгоревались, перестрадали и застыли. Перестали мечтать вслух, перестали искать знаменитых профессоров, Софья Сергеевна перестала плакать. И вдруг нежданно-негаданно свалилось счастье: Софья Сергеевна почувствовала себя беременной. С тех пор перевернулась жизнь в семье Павловских. Потекли дни в священном ожидании. Савелий Петрович даже сбрил усы. Он молод, он готовится принять на руки первого ребенка!

Ожидали сына. Савелий Петрович во сне бредил: сын, сын. И вот через восемь лет супружеской жизни и напряженного ожидания родился мальчик.

Савелий Петрович гордился сыном: такой пузан, такой беспокойный, басистый — сразу видно мужчину. Когда приходили гости, поднимался из-за стола в самую торжественную минуту и на цыпочках вел компанию в спальню. Говорил о сыне он веско, горделиво, словно ни у кого из гостей — почтенных седеющих юристов, прокуроров и судей не было сыновей, точно только ему досталось это счастье — иметь сына.

Время раннего детства сына было плодотворнейшим для Савелия Петровича. Он быстро и успешно продвигался по крутой служебной лестнице, с каждым годом все больше и больше загружая себя работой, которая поднимает человека выше узко личных взглядов и стремлений, заставляет думать о многих тысячах людей и часто вынуждает забывать о своей квартире, жене, сыне. Воспитывая сотни и даже тысячи людей, с которыми ему приходилось сталкиваться в своей служебной практике, он просто не имел физической возможности выделить из этих тысяч своего сына и заняться с ним более глубоко и вдумчиво. Он не думал, что сын может пойти какой-то другой дорогой, не той, которой он шел сам, что он может вобрать в себя что-то враждебное его, Савелия Петровича, морали, может переоценить свои возможности, свои силы, поставить себя выше общества, которое воспитало его, и, наконец, возомнить, что, в силу этих причин, он должен пользоваться особым моральным правом в жизни. Савелий Петрович знал, что потакать капризам ребенка, искать ему всевозможнейших услад, любовно разрешать ему так называемые человеческие слабости, прощать любую вину — вредно. Но, зная это и твердя об этом другим, он делал бессознательное исключение для своей семьи: потакал Костику, разрешал и прощал ему все, не замечая, как развиваются в ребенке губительные корни себялюбия.

Воспитанием мальчика занялась мать, Софья Сергеевна. Вся жизнь ее протекала в бесконечных заботах о Костеньке. Если забот не было — сын хорошо спал, ел, пил, был весел, умно вел себя и прилежно учился, — Софья Сергеевна, по словам самого Костика, «изобретала» тревоги.

— Сегодня маме показалось, что зрачки у меня помутнели, — говорил он школьным товарищам. — Чтобы доказать обратное, выпил две порции какао.

Или:

— Маме показалось, что ночью я беспокойно ворочаюсь… В воскресенье не избежать лечебных процедур…

Недремлющее око матери караулило каждое движение сына.

— Постыдись, мой мальчик, мамочка желает тебе добра и счастья и не устанет заботиться о тебе до самой кончины! — не раз слышал Костик из уст Софьи Сергеевны.

— Савушка, умоляю тебя, не пичкай Костеньку скучными тезисами! Неужели ты думаешь, что я не сумею объяснить ему то же самое нежными, материнскими словами? Ведь они будут понятнее и во сто крат полнее.

Добрая, любящая мать, не щадя сил, воспитывала сына. В школу и из школы его возили на автомобиле. Он имел именные часы, ручки, пеналы, носил модные, красивые костюмы. Дома, в школе, на улице — родные, учителя, знакомые — наперебой твердили:

— Не ребенок, а золото!

— Софья Сергеевна, вы осчастливлены судьбой, имея такого прелестного сына!

— Сыночек, будь таким благопристойным, как Костик Павловский!

— Я бы предложила кандидатуру отличника Костика Павловского!

— Поздравляю, молодой человек, у вас прекрасное будущее!

Талантливый художник Костик, отличник Костик, милый мальчик Костик!..

Так с детства Костик дышал гибельной отравой слепого восхищения и захваливания.

…И вот сейчас, шагая рядом с Борисом, Костик растерянно говорил:

— Да, мы давно не встречались… С того злополучного вечера… Впрочем, не так давно… Как я сожалею о том, что я тогда так мерзко поступил. Я так глупо поссорился с Сашей… Но мы все-таки друзья.

«Были», — мелькнуло у Бориса, но, не желая огорчить Костика, он неопределенно подтвердил:

— Вообще-то да…

— Я никогда не думал, что мы окончательно разошлись: ведь мы дружили чуть ли не с пеленок. Бывает, что неожиданно вырвется скверное, резкое слово…

Чувствовалось, что Павловский с трудом поддерживает разговор, но было ясно, что он говорил искренне.

— Война! — вздохнул он. — Как это ужасно! Все, все пошло вверх ногами… И именно сейчас так трудно быть одному…

Костик выжидательно взглянул на Щукина.

— А почему тебе быть одному?

Павловский с благодарностью посмотрел на Бориса и остановился.

— Слушай, Боря! — воскликнул Костик. — Будь другом, окажи мне услугу…

Щукин насторожился.

— Помири меня с Сашей!

— Что ж, я не против. Я не люблю ссор… Только вот как он?..

— Ну, я думаю, он не будет против, — неуверенно произнес Павловский.

— Тогда что ж, — подумав, сказал Борис. — Пойдем со мной: я иду к Компаниец. Там будут Аркадий, Саша…

— Ну, если там будет Аркадий!.. Он же зол на меня, ты сам знаешь. Это решительно невозможно.

— Ну, полно. Там будут не только ребята, но и девушки — Соня и Женя…

— Женя? — вскрикнул Павловский, схватив Бориса за плечо. — Пойду.